Гадюки в сиропе или Научи меня любить

то снова вспомнилась та девушка из летнего лагеря, которую он когда

то целовал на поляне. Воспоминание было ярким и красочным. Он помнил, как смешно краснели у нее кончики ушей. Не щеки, а именно кончики ушей. В тот самый момент, когда он позволил себе немного вольности, положил руку ей на колено. Помнил, как она замерла, когда он позволил себе снять с нее очки. Без них она беззащитной смотрелась, будто ледяные шипы начали подтаивать, а за ними не было ничего. Роза с обломанными шипами.

Теперь Ланц вновь вернулся мысленно к тому поцелую. Начало многое проясняться. Он вспомнил, что это именно он таскался за девушкой, а не она за ним. У них было взаимной симпатии, они просто коротали вместе время. Оттого и поцелуй с ней казался пресным, не так, как с Люси… Дитрих скрипнул зубами. Снова Люси. Снова она. О чем бы он ни думал, какую бы девушку не представлял, все равно неизбежно возвращался к Лайтвуд.

Это уже начинало напоминать паранойю.

Теперь место девушки из лагеря заняла в его мыслях Аманда. Поцеловала его внезапно, сама проявила инициативу, наплевав на правило, гласившее, что «леди не должны шевелиться». Ей надоело ждать первого шага? Но, разве ей, действительно, нужен был первый шаг с его стороны?

Она же совсем не глупая девушка. Должна понимать, что в его сердце сейчас нет места для кого

то, кроме Люси. Слишком мало времени прошло, он не сможет забыть её за столь короткий промежуток времени. Неизвестно, сможет ли вообще…

Из плена мрачных мыслей Дитриха вырвал резкий звук, будто кто

то ударил по струнам. Он распахнул глаза и осмотрелся по сторонам, стараясь найти источник звука. Неудивительно, что нарушитель спокойствия оказался в соседнем дворе. Паркер в очередной раз нашел себе занятие по душе. Именно он и играл на гитаре. Дитрих только открыл рот, чтобы начать возмущаться, но тут в голову закралась мысль, что музыка всегда отвлекала его от грустных мыслей. Кто сказал, что сейчас у него это не получится? Ланц присел на подоконник и принялся наблюдать за соседом. Неизвестно, понял тот или нет, что за ним наблюдают, но, тем не менее, играть не прекратил. Ланц с удивлением отметил, что играет

то Эшли замечательно, не просто бездумно щиплет несчастные струны, а вполне профессионально обращается с инструментом. Играл Паркер тяжелый рок, что не особо вязалось с его внешним видом. Будто диссонанс какой

то возникал между обликом гитариста и музыкой, которую он предпочитал играть.

Любовь к побрякушкам у Паркера никуда не делась. Теперь, с наступлением теплых дней, когда можно было носить вещи с коротким рукавом, стало заметно, что Эшли еще и браслет носит. Широченный, серебряный браслет, и на пальцах у него были кольца. Где

то Дитрих слышал, что играть на гитаре, когда на руках есть украшения, неудобно. Они все время будут цепляться за струны, а это, конечно, качество игры не улучшит, да и травму вполне реально получить. Но Паркер своей игрой это заявление опровергал. Ему ничто не мешало.

Он еще и петь умудрялся. Пел неплохо, но голос у него был не настолько низкий, как у певца, исполнявшего оригинал. К тому же произношение было не особенно чистым, уж Дитрих

то это хорошо понимал, ведь исполнял Паркер песню его любимой группы. В результате получалось у Эшли нечто среднее между песней и детской считалочкой. В целом же, представление впечатляло. Дитрих проникся этим исполнением.

– Не знал, что ты еще и на гитаре бренчать умеешь, – не удержался он от комментария.

Паркер оторвался от своего интересного занятия, повертел в руках медиатор, потом соизволил все

таки посмотреть на своего соседа.

– Бренчать? – переспросил недовольно.

– Ага.

– Хорошо, что ты наверху находишься.

– А иначе?

– А иначе тебе бы прилетело.

– За что? – удивленно выдал Дитрих. – Я же тебе почти комплимент сделал. Сказал, что ты умеешь бренчать, а не насилуешь несчастный инструмент.

– Пф… Без тебя я не знал, что умею играть, – хмыкнул Эшли. – И да, на будущее. Я играю, я не бренчу. Это гитара, а не русская балалайка. Вон на балалайке бренчат.

– Какой ты все

таки дотошный.

– Я просто не люблю, когда о деле моей жизни отзываются в подобном тоне.

– О деле жизни? – брови Ланца удивленно поползли вверх. – Игра на гитаре – это дело твоей жизни?

– Это так смешно? – растерял заряд позитива Паркер, превратившись в ежа колючками наружу. Не приближайся, иначе будет больно.

– Несколько неожиданно.

– Ну, ты же не мое доверенное лицо, чтобы я обо всем отчитывался перед тобой. Верно?

– Паркер, ты сегодня не с той ноги встал?

– С той, – хмыкнул Эшли, продолжая время от времени проводить медиатором по струнам.

– А ещё ты фальшивишь, – вновь отпустил колкость в адрес Паркера Дитрих.

Эшли стал чернее тучи.

– В каких именно моментах?

– Голос не подходит.

– Ты в этом смысле, – протянул Паркер. – Если дело только в голосе, то это не проблема, петь все равно не мне. Да и ко всему прочему, я играл для себя, а не для публики. Кстати, не хочешь заплатить за представление?

Он испытывающе посмотрел на Ланца. Тот недоуменно моргнул. Любовь Паркера к деньгам переходила все границы. Точнее, не так. Она просто не знала границ. Почти все разговоры на отвлеченные темы Эшли рано или поздно сводил к теме денег.

– Нет.

– Ну и ладно, – довольно быстро сдался Паркер. – За просмотр денег не берут.

– Ты давно играешь? – сменил тему Дитрих.

– Года два точно, – задумчиво протянул сосед. – Может, чуть больше. А что?

– Круто играешь.

– Спасибо, сам знаю.

– Самоуверенный, по самое не могу.

– А как иначе? – Паркер отложил гитару в сторону, а медиатор засунул в карман джинсов. – Сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Только и остается, что самому в хвалебных одах соловьем разливаться.

– А, правда, почему – дело жизни?

Дитрих заинтересовался. В данный момент он понял одну простую вещь: он совершенно ничего о соседе не знает, хотя вроде другом его считает. Эшли осведомлен о его жизни, почти каждый шаг Дитриха знает, об увлечениях наслышан, а сам практически ничего не рассказывает о себе, отделывается общими фразами. Раньше Ланцу как

то и в голову не приходило интересоваться увлечениями Эшли. Ему бы и сейчас не пришло, если бы не одно но… Его безграничная любовь к тяжелой музыке, которая, как оказалось, и Эшли стороной не обошла. Но, если Ланц только слушал, то Паркер еще и участие в её создании принимал. Пусть и играл сейчас чужую музыку, тем не менее, отлично же играл.

– Потому что я не отказался бы зарабатывать на жизнь таким образом, – отделался коротким ответом Эшли.

Он попытался найти удобное положение, пересесть так, чтобы видеть собеседника, при этом не задирать голову вверх. В итоге кое