Гагарина, 23

и будешь там скитаться до скончания времён.

Обряд сожрал последние силы каббалиста и уже через месяц он умер. Сиротка Ханна, в будущем Анна Борисовна, пошла по длинной дороге жизни с невидимым защитником за спиной.

глава 13

Мок, уже поведавшая хранителю о своих приключениях, с жадным интересом, по-бабьи подперев лицо ладонью, выслушала его историю и спросила:

– У тебя нет имени?

– Я придумал себе временное – Аврум.

– Что за имя такое?

– Аврум – это как Абрам. Оно солидное, звучное, в любом случае лучше, чем Акакий или Африкан. И ой-ва-вой, если когда-нибудь назовёшь меня Абрашкой! – хранитель грозно посмотрел на собеседницу.

Мок замотала головой – никогда она не станет его так называть! Решив польстить собеседнику, албасты с восхищением воскликнула:

– Ты говоришь как многоопытный колдун!

– Имеешь в виду, что я владею грамотой? – Аврум приосанился. – Да-а, я со своей подопечной учился в гимназии, университете, посещал открытые лекции, музеи и театры, а потом тюрьмы, лагеря, где сидело много образованных людей. Прошедшие годы дали пищу для ума. Ты, как я вижу, ведёшь унылое существование: поела-подремала, а ведь у тебя большой потенциал, я это чувствую.

От диковинного слова физиономия Мок вытянулась.

– У тебя есть способности, которые ты можешь проявить для того, чтобы…—Аврум начал объяснять и понял, что завяз, – бэ-кицур (короче, иврит), есть много интересного кроме еды и сна.

Всегда одинокая Мок даже не задумывалась о том, что может быть что-то важнее заботы о выживании – смысл её существования сводился к сытости и незаметности. Она иногда развлекала себя по мелочам, но Аврум предлагал что-то манящее, неизведанное, от чего сильнее забилось бессмертное сердце.

– Что же делать? – албасты заглянула в совиные глаза.

– Если я правильно понял из твоих слов – Чёрная Ведьма сыта и пока не опасна. Ею мы займёмся позже – придумаем что-нибудь разнузданно-весёлое, – коварный смешок прервал речь, – а пока можно расслабиться. Мы обитаем в большом доме – у меня захватывает дух, когда я представляю как здесь можно разгуляться! Только для Ханны я хранитель, а для всех остальных – ДЕМОН!

– Ты сказал «мы»? – Мок замерла, было не важно, как его называть, главное, что у неё, кажется, появился друг.

Аврум прищурил один глаз, сделал вид, что задумался:

– Ну, если обещаешь ни в чём мне не перечить, то буду брать тебя с собой.

Демон мысленно похвалил себя – он только что обрёл верного вассала.

***

Раздражённая Анна Борисовна зашла в свою комнату – попытки направить молодую компаньонку на путь самосовершенствования закончились фиаско – Лиза добра и отзывчива, но нельзя же быть такой несведущей в элементарных вопросах! Такое впечатление, что она почти не училась в школе – безобразие! Для молодой советской женщины образование необходимо как воздух! С малограмотными строителями коммунистическое общество не создать! На уговоры записаться в библиотеку, взять книги по списку, который составит Анна Борисовна, Лиза отвечала невнятным пожатием плеч и стало ясно, что ей, Лизе, это неинтересно.

Спать не хотелось. Успокаиваясь, Анна Борисовна, не включив свет, сидела на постели. Темнота не была кромешной – сквозь лёгкую светлую штору в комнату заглядывала полная любопытная луна, освещая фотопортреты на стене.

Любимое лицо мужа; сын, смотрящий вдаль из-под ровной чёлки над тёмными бровями – это то немногое, что осталось у неё от прежней жизни. Вдруг показалось, что голова сына дёрнулась и повернулась – мальчик посмотрел ей в глаза. Анна Борисовна подумала: «Всё объяснимо с рациональной точки зрения – тень неудачно легла, штора колыхнулась от ветерка, остальное – игра воображения». Сын продолжал смотреть и несколько раз моргнул. Сердце захолонуло, она отвела взгляд и начала мысленно молиться, как любой атеист, убеждающий себя в правоте неверия, но всегда вспоминающий бога в минуты отчаяния.

Анна Борисовна включила свет и просидела до утра, стараясь не смотреть в сторону портретов. Лишь когда забрезжил рассвет, позволила себе лечь в постель. Тяжёлый сон придавил её. Благо, что наступил выходной день и можно было выспаться.

***

Два романтика – Аврум и Мок тоже ощутили таинственность этой ночи. Они засмотрелись на завораживающую картину из окна в кухне – луна светила так ярко, что было видно как днём. Тени стали угольно-чёрными, тишина накрыла пустынные улицы. Казалось – мир умер и лишь малочисленные цветные фонарики зажжённых окон давали надежду на спасение.

«Сейчас подходящий момент», – подумал демон. Он обнаружил большое пространство между стенами, обитал в нём уже несколько дней и хотел пригласить туда Мок.

– Хочешь вместе со мной жить в другом месте?

– Уйти из квартиры от Лизки и малыша? Нет!

– Ты не понимаешь, потому что никогда не жила в домах. Квартира никуда не денется. Просто у нас между стенами будет своё пространство. Там хорошо, спокойно и не надо ни от кого прятаться.

– Как это между стенами? Не-ет, мне и в чемодане хорошо.

Аврум решил не настаивать, продолжить этот разговор позже, когда Мок ещё больше привяжется к новому другу.

Позади послышался скрип половиц, они обернулись – из чуть колыхнувшейся темноты прихожей выступила фигурка маленького сына Ханны – Лёвушки. Аврум помнил его четырёхлетним малышом – как многие дети, Лёва видел хранителя и иногда играл с ним. Сейчас выглядевший лет на восемь, чёрный, как обгоревшая головёшка, мальчик смердел сожжённой плотью.

– Я хотел сказать маме, что тот, кто убил меня, живёт здесь, совсем рядом, но она меня боится и не будет слушать, – прошептал Лёвушка.

– Скажи нам. Кто он? – хранитель и Мок приблизились к призраку.

глава 14

Мальчик Лёва Гольдман жил с папой и мамой в Ленинграде, в большой красивой квартире на Васильевском острове, дачу на лето снимали в Финляндии, за папой каждое утро заезжала машина, работающей маме помогала домработница, за Лёвой присматривала няня.

Когда ему было четыре года, папу – большого начальника, арестовали, потому что он шпион и враг народа; потом пришли и арестовали маму, потому что она жена врага народа. Лёва остался один.

Его няню временно назначили опекуном. Няня и Лёва поехали в Москву к родственникам мамы, чтобы Лёва остался у них жить; когда они туда приехали, тётя Эстер – двоюродная сестра мамы, попросила их уйти. «Не доставляйте нам неприятности!» – так она сказала, потому что очень опасно иметь такого родственника, как Лёва – сына врага народа.

Вернулись в Ленинград и Лёву определили в детский дом. Где папа, он не знал, но слышал, как взрослые говорили: «десять лет без права переписки». Что это означает? Лёва, рано овладевший грамотой, писал маме печатными буквами про свою жизнь и рисовал цветы. Эти письма проверяла и отправляла по почте воспитательница – она сказала, что у неё есть адрес тюрьмы, в которой жила мама. Лёва верил, что письма доходили и мама радовалась нарисованным букетам.