Галина Уланова

Уланова внимательно следит за работой молодых артистов балета, бывает на всех выпускных спектаклях и показах хореографической школы, советует и помогает юным танцовщицам и танцовщикам.

Во время войны, находясь в Алма-Ате, Уланова много занималась с местной труппой, помогала хореографической школе. Лишения и трудности тех лет не могли помешать Улановой в ее повседневном труде. Она не только много танцевала сама в театре, на концертах в госпиталях, но вела большую репетиторскую и педагогическую работу.

С коллективом алма-атинского театра она возобновила такие спектакли, как «Бахчисарайский фонтан», «Жизель», «Лебединое озеро». Ее постоянным партнером в этих спектаклях был В. Баканов, танцевавший Вацлава, Альберта, принца Зигфрида. Интересно, что роль Гирея в «Бахчисарайском фонтане» исполнял известный актер и режиссер музыкального театра В. Канделаки, а затем его заменил балетный актер О. Сталинский.

Вот как вспоминает Уланова годы войны: «В городах Перми и Алма-Ате — за тысячи верст от кровопролитных боев — сберегалось и лелеялось наше искусство. Гремели пушки, а музы не молчали: они несли народу радость высокого наслаждения театром. Не проходило дня без подтверждения того, что театр безмерно дорог сражающемуся народу. И я, как и многие другие артисты, часто получала письма с фронта. Писали люди незнакомые, но неизменно дорогие мне потому, что благодаря их усилиям, мужеству, храбрости была сохранена наша страна, было сохранено искусство.

Мне писали и ленинградцы, фронтовики, которые еще до войны видели меня на сцене и помнили балеты, в которых мне довелось выступать. Никогда sine не забыть письма, полученного в Перми, где работал Театр имени Кирова во время эвакуации. Мой корреспондент писал, как в каком-то домике, в деревне, откуда только что выбили фашистов, „я нашел вашу фотографию в роли Одетты из „Лебединого озера“. Фотография в нескольких местах прострелена, но бойцы забрали ее себе, и, пока мы на отдыхе, у дневального появилась дополнительная обязанность: вступая в дежурство, сменять цветы, которые ежедневно ставятся возле этой фотографии. Ваш Алексей Дорогуш“.

Я вспоминаю свои выступления специально для советских воинов, когда театр целиком отдавали в их распоряжение. Как восторженно и благодарно принимали они артистов!

Я вспоминаю сейчас, как в 1944 году в Ленинграде, в Аничковом дворце, на маленькой импровизированной эстраде выступали мы перед ранеными бойцами. Это очень волновало. Так, как редко бывает даже на залитой огнями сцене в Большом театре…» [46] .

Прежде всего личный пример, пример подлинного служения искусству делает Уланову в глазах молодежи высшим авторитетом. Но этого мало. Уланова бескорыстно и самоотверженно работает с молодыми балеринами, готовит с ними новые партии, помогает советом, постоянным и строгим наблюдением.

46

Галина Уланова, Школа балерины. — «Новый мир», 1954, № 3, стр. 220–221.

Уланова никогда никого не поучает, не «читает лекций», не сыплет острыми афоризмами. Неразговорчивая, немногословная, почти бессловесная, она убеждает как-то незаметно, исподволь, не поучением, не нравоучением, а каким-то, если можно так выразиться, «излучением» мудрости, добра, света. Она как будто бы ничего не навязывает, ни на чем не настаивает, не требует, у нее нет властного повелительного тона, на ее занятиях вы не услышите резкого окрика, но тем не менее сила ее убежденности и настойчивости может сравниться только с силой ее беспримерной выдержки и терпения.

Уланова говорит не только о честном, добросовестном исполнении своих обязанностей. Она требует своеобразного романтизма, романтической приверженности к своему делу. «Возвышенное, приподнятое отношение к своим обязанностям в искусстве, к созданию образов, исполнению партий невольно передается зрителям. И они тоже станут чуточку выше обыденности. А это и есть влияние искусства на жизнь».

Она увлеченно помогала Нине Тимофеевой в работе над трудным образом Девушки в балете на музыку Бела Бартока «Ночной город» (постановка Л. Лавровского). Не случайно, что именно в этом балете, как ни в одной другой роли, впервые раскрылось артистическое, драматическое дарование Тимофеевой. Получив эту роль, молодая балерина растерялась — ей, привыкшей танцевать в таких классических балетах, как «Жизель», «Лебединое озеро», «Шопениана», нужно было играть уличную девушку, жалкую и униженную, ради куска хлеба грубо зазывающую мужчин.

Но постепенно Уланова увлекла актрису интересной, чисто актерской задачей — суметь показать мучительную вынужденность ее резких, развязных манер и движений, раскрыть за ними внутреннюю чистоту одинокой, несчастной девушки, затерянной в огромном, полном жестокой суеты городе. Так Уланова передает молодым актрисам свое умение искать в образе скрытую внутреннюю глубину, сложность, многообразие.

Уланова и сейчас много и увлеченно занимается с Н. Тимофеевой, она высоко ценит исключительное трудолюбие, волю и интеллект этой балерины. Тимофеева близка ей серьезным отношением к искусству, преданностью своему делу. Почти все основные партии балерины созданы в содружестве с Улановой.

Уланова тонко ощущает особенности индивидуальности Тимофеевой. По достоинству оценивая ее редкую, почти безграничную технику, силу, выносливость, она помогает ей тщательно корректировать форму танца, следить за положением рук, наполнять внутренним содержанием каждую минуту пребывания на сцене. Н. Тимофеева относится к Улановой с бесконечной благодарностью, с искренним и глубоким благоговением. Она не устает восхищаться ее редкой душевной деликатностью, творческой чуткостью, умением улавливать все оттенки настроений и мыслей актера.

«Уланова меня заметила, — говорит Тимофеева. — Она оглушила меня счастьем, сказав, что согласна со мной работать. Некому было станцевать в „Дон-Кихоте“, она предложила мне. Она стала отбирать из нашей работы то, что считала верным. В танце миллион вещей отвлекает! Как ногу поставил? Как тело повернул? Как „форс“ держать? Как в пируэте не упасть? Тут она высший авторитет. Она все знает, все чувствует и понимает, как будто танцует сама… Но при этом она требует, чтобы непременно было и состояние, душа образа. Она говорит, если делаешь фуэте, то пойми, для чего это делаешь. Иначе будет пустота.

Уланова говорит: в танце философствуй головой, а не ногами. Надо пластику тела подчинить разуму и движением нести мысль. Труднее этого ничего нет.

Она никогда ничего не навязывает, не поучает, но говорит: „Ищи сама!“ И я ищу. Я могу уходить с репетиций в кровавом поту. Как в тысяче движений передать полноту образа? Драматически сыграть танцем так отчетливо, будто выговорить словом… И я думаю об этом всегда: за рулем машины, за тарелкой супа, когда разговариваю со знакомыми, когда слушаю музыку. Ночью, когда не приму снотворного…

Однажды Святослава Рихтера спросил молодой музыкант: как сыграть эту вещь? И тот ответил: „Сыграйте, как рука у Рафаэля…“

Множество людей поучает в искусстве. Но человек великий говорит: „Сыграйте, как рука у Рафаэля…“

Вот так и Уланова.

Она ведет путем мысли. Но всегда исходя только из твоей собственной индивидуальности.

Она никого не творит по образу и подобию своему. Не лепит худших или лучших Улановых. Но предоставляет свободу стать Максимовыми, Адырхаевыми, Тимофеевыми… Она бесконечно доверяет нашим исканиям. Она спрашивает с нас по тем законам, которые мы сами себе ставим. И мы верим ей.