Гамбургский счет (статьи – воспоминания – эссе, 1914 – 1933)
Шрифт:
Но вернемся к «Островитянам».
Кембл сразу дается в них как человек четырехугольный, квадратный, каменный.
У него квадратные башмаки (с. 6, 7, 11, 24), тяжелый квадратный подбородок (с. 8). Дальше и мысли Кембла разложены в квадратных коробочках (с. 34).
Это – не характеристика, а сопровождающий мотив. На с. 11 у него подбородок стал еще квадратнее: «С квадратной уверенностью говорил – перезаливался – Кембл, и все у него было непреложно и твердо<…>»
«Но Кембл непреложно, квадратно был уверен, что это не должно быть верно» (с. 19).
«[С]
«А Кембл сидел молча, упрямо выставлял месяцу каменный подбородок» (с. 42).
« – Заперто… – беспомощно обернулся Кембл. Упрямый квадратный подбородок прыгал» (с. 55).
«Кембл отодвинулся, выставив подбородок, – уселся прямой» (с. 21).
Тут как будто введен новый признак. Он сейчас же канонизируется.
«Прямой, несгибающийся – Кембл» (с. 23).
«Но стоял Кембл очень крепко, упористо расставив столбяные ноги и упрямо выдвинув подбородок» (с. 33).
Если порой кажется, что образ немного оживился введением новых подробностей, что, например, Кембл, оказывается, имеет кроме квадратного подбородка еще прямой несгибаемый стан, то и тут нужно сделать оговорку, что новая деталь держится за старую и появляется сперва в ее контексте.
Кроме квадратного подбородка у Кембла есть губы: «<…>верхняя губа Кембла по-ребячьи обиженно нависала. Упрямый подбородок – и обиженная губа: это было так смешно и так…» (с. 11).
Эта губа сейчас же становится протекающим (повторяющимся) образом.
Кембл не только квадратный сам, но мечтает и о жизни «квадратно-твердой» (с. 42). Эта жизнь сейчас же символизируется электрическим утюгом, который «приглаживает все».
Кембл видит утюг, мечтает о нем (с. 44). И вот целая глава названа «Электрический утюг». Утюг наконец куплен (с. 49).
Этот утюг становится условным знаком, обозначающим семейную жизнь Кембла. Его соперник говорит: «Девочка моя. я именно этого и хочу, чтобы, поселившись с утюгами и Кемблом, – вы стали несчастны» (с. 53).
Вся вещь Замятина построена из таких чередующихся, проходящих образов.
Несколько иначе развит образ «Кембл-трактор». Это образ, так сказать, сюжетный, его изменения и есть изменения Кембла.
Кембл и является, как грузовик: «<…>медленно шел, и викарий успел запомнить громадные квадратные башмаки, шагающие, как грузовой трактор, медленно и непреложно» (с. 6).
Дальше образ утверждается.
«Впрочем, «болтал» – для Кембла означало скорость не более десяти слов в минуту: он не говорил, а полз, медленно култыхался как тяжело нагруженный грузовик-тракторна широчайших колесах.<…>
– Я… Да, я видел, конечно… – скрипели колеса<…>.
Пауза. Медленно и тяжело переваливается трактор – все прямо – ни на дюйм с пути» (с. 10 – 11).
Затем настроение трактора мало-помалу изменяется.
«Кембл недоуменно морщил лоб: грузовик-трактор ходил только по камню, тяжелые колеса увязали на зыбком «пусть» (с. 17).
«Кембл остановился с протянутой рукой,
страдальчески наморщил лоб, и было слышно: пыхтит тяжелый грузовик, не в силах стронуться с места» (с. 19).«Бумага – это определенно. Туман в голове Кембла разбредался, по наезженному шоссе грузовик тащил кладь уверенно и быстро» (с. 20).
«Вот сейчас сдвинется грузовик-трактор и попрет, все прямо, через что попало…» (с. 21).
Дальше метафора поддержана заглавием новой главы «Руль испорчен» (с. 30, все цитаты сделаны по книге «Островитяне», издательство 3. И. Гржебина, Пб. – Берлин, 1922).
Сам Кембл подчеркивает метафору «сном».
« – А знаете, – вспомнил Кембл, – мне уж который раз снится, будто я в автомобиле и руль испорчен. Через заборы, через что попало и самое главное…» (с. 31).
В этом отношении Е. И. Замятин очень недоверчив, у него и квадрату во сне снилось бы только, что у него все углы прямые, а стороныравны{152}.Люди у Замятина ходят с надписями.
Действия автомобиля продолжаются дальше.
«Кембл на секунду посмотрел ей в глаза – и сбесившийся автомобиль вырвался и понес.<…>Кембл сам не верил, но остановиться не мог: руль был испорчен, гудело, несло через что попало<…>» (с. 33).
«Но руль был явно испорчен: Кембла несло и несло» (с. 35).
«Он здесь жил – или нет: куда-то летел на взбесившемся автомобиле» (с. 39).
«А он смеялся по-особенному: уже все перестали, а он один вспомнит – и опять зальется; раскатился тяжелый грузовик – не остановить никак» (с. 44).
Дальше протекающий образ подкрепляется тем, что Кембл сам знает про то, что он автомобиль. Кембл вспоминает свой сон: «Руль испорчен… – ни к тому, ни к сему вслух сказал Кембл и упрямо выставил подбородок» (с. 41).
Получается что-то вроде оперы «Евгений Онегин», в которой персонажи поют о себе авторские ремарки.
Но вот Кембл узнает об измене своей невесты: «<…>и Кембл уже громыхал обратно, не разбирая дороги, с грохотом промчался мимо викария куда-то вниз, как огромный взбесившийся грузовик без руля» (с. 56).
Дальше образ грузовика вспоминается еще только один раз и уже намеком: « Но в голове все колеса были мертвые и не двигались» (с. 56).
Но Кембл, оторванный от приема, который его создал, уже не живет.
«Все уже решено кем-то, он шел теперь между высоких – до неба – каменных стен, и некуда было идти: только вперед, до конца» (с. 56).
Образ этих стен становится сейчас же протекающим. После того как Кембл убивает своего соперника и сам доносит на себя, мы видим: «Через минуту полицейский и Кембл шли вместе вниз, по переулку сапожника Джона. Шли молча между гладких, до неба поднимавшихся стен, и сквозь туман воспоминалось Кемблу: так – без конца – уже шел когда-то между двух гладких, нескончаемых стен…» (с. 58).
И вот все герои исчезают со сцены: Кембл в тюрьме, О’Келли убит, Диди просто не упоминается; осталась одна миссис Дьюли, на нее хватает приема: она теряет пенсне.