Гамбургский счет (статьи – воспоминания – эссе, 1914 – 1933)
Шрифт:
«Исчезнувший мистер Краггс внезапно вынырнул из-под полу, уставился перед миссис Лори на невидимом пьедестале – такой коротенький чугунный монументик – и протянул наверх картонку» (с. 65 – 66).
«Чугунный монументик на пьедестале был неподвижен» (с. 68).
«Чугунный монументик неподвижно, не подымая век, глядел вверх на миссис Лори» (там же).
Дальше тема развивается, мы видим монументик в действии, причем движение его дано при помощи ряда «образов», вытекающих из первоначального.
«Каждым шагом делая одолжение тротуару, сплюснутый монументик вышлепывал лапами,
И – с одного пьедестала на другой, на третий: наконец – церковь» (с. 69).
В этом удачном отрывке интересно распространение действия протекающего образа на другой образ, связанный с ним не непосредственно. Схема такая (не совсем точное описание):
Краггс – его шаги – его жена.
Монументик – пьедесталы – барельеф на пьедестале.
Возвращение Краггса домой представляет собой простое повторение прежнего образа.
«Краггс пожал плечами.<…>И двинулся к дому – с одного пьедестала на другой, с другого на третий, по бесконечному ряду пьедесталов» (с. 72).
Тема «краба» появляется реже. Приведу примеры.
«Мистер Краггс гулял, неся впереди, на животе, громадные крабовые клешни и опустив веки» (с. 75). Она является здесь как бы намеком.
Другое место. «Ловец человеков», мистер Краггс, ловит на месте преступления целующуюся пару (эти поимки, делаемые с целью шантажа, и являются профессией Краггса):
«Мистер Краггс вытер лицо платком, разжал клешни.<…>Страшные крабовые клешни разжались, заклещили руки» и т. д. (с. 76).
Для этого момента, вероятно, и была подготовлена вся тема «крабов».
Тема «монументика» прочнее. Она проходит через всю вещь то намеками, вроде «чугунные веки» (с. 75, два раза), «вышлепывающие лапы» (с. 76, 79, 80), но чаще всего тем, что имя мистера Краггса заменяется просто словами «чугунный монументик» (с. 74, 75, 79, 80).
Так сотворен мистер Краггс.
Иногда в его ряд вторгаются новые признаки, но тогда они, как это типично для Замятина, приготовляются тут же, и мы имеем перед глазами тот ряд, из которого они пришли.
«Там, внизу, все быстролохматело,всеобрасталофиолетовойночной шерстью:деревья, люди. Под душными шубами кустов нежные,обросшие зверичасто дышали и шептались. Ошерстевший, неслышный, мистер Краггс шнырял по парку громадной,приснившейся крысой;сверкали лезвия – к ночи раскрывшиеся [до этого – обычное описание для глаз Краггса: «опущенные веки». –В. Ш.]лезвия глаз нашерстяной морде<…>» (с. 75-76. Курсив мой. –В. Ш.).
Здесь видно все возникновение ряда, развивающегося по принципу реализации метафоры. Сперва «лохматая тьма», потом – «ночная шерсть», люди – «обросшие звери». Дальше (как мне кажется) перелом ряда; в «приснившейся крысе» преобладает значение «крыса» над подразумеваемым словом, тесно связанным с рядом «зверь, покрытый шерстью». «Шерсть»
является только поводом для образа крысы, связь образа со своим рядом поддержана словами «на шерстяной морде» (с. 76).Даже такие обычные условные обозначения, как «лебединая белизна», Замятиным сперва поддерживаются восстановлением ряда, откуда это выражение взято.
Мистер Краггс отыскивает прелюбодеев: «Лодка – внизу. Кругло темнел, прикрывая лица, мягкий лохматый зонтик, недавно еще малиновый – в одном конце лодки, а в другом – лебедино белели в темноте ноги» (с. 76).
Образ этот подготовлен, и ряд его восстановлен таким способом: несколькими строками выше Замятин пишет: «Тихий, смоляной пруд. Пара лебедей посредине пронзительнобелеет наготой» (с. 76).
Я не поклонник Замятина, но не могу не признать и в этом, и во многих других местах его вещей большого и осознанного уменья.
Но оно не разнообразно и ощущение густоты письма и проработанности вещи есть до тех пор, пока не поймешь несложного секрета.
Любопытно показать, как Замятин умеет в нескольких строках суммировать все накопленные образы.
«Мистер Краггс вытер лицо платком,разжал клешни.Счастливо отдыхая, пролежал минуту – и неслышный,шерстянойна животе пополз вниз по скользкой глине.
– Добрый вечер, господа! – возле лодкивстал монументик.Векицеломудренно опущены.Улыбалисьвыпершие вперед нос, нижняя челюсть и губы.
Мелькнуло, пропалолебедино-белое.Вскрик.Зонтиквыпрыгнул в воду и поплыл.Лохматый зверьвыскочил из лодки на Краггса» (с. 76. Курсив мой. –В. Ш).
К этой разметке должен прибавить, что зонтик здесь связан с темой «малиновая вселенная» (с. 74, 75), а губы, выпершие вперед, тоже закреплены за Краггсом со с. 66: «Челюсти и губы мистера Краггса мысом выдвинуты вперед – в мировое море; губы сконструированы специально для сосания».
Небольшое отступление. Все эти указания «на семьдесят пятой странице» всегда пестрят в тексте неприятно и вызывают чувство раздражения. Я очень легко могу писать без них, но тогда труднее будет следить за моей работой по тексту автора, я же рассчитываю на внимательного читателя.
Все мои указания только намеки, и вполне будут понятны и оправданны только перед тем, кто проверит работу на тексте и заодно и докончит ее, так как я не стараюсь количественно исчерпать все случаи применения приема у Замятина. Я настаиваю, что у Замятина есть т о л ь к о этот прием.
Мои указания на страницы – это буквы на чертеже; машина может идти и без них, но понять машину по чертежу с ними легче.
Это замечание мое очень элементарно, но, как я убедился, к сожалению, его приходится делать.
V
Жена мистера Краггса, миссис Лори, построена по тому же принципу, по которому Замятин дал в «Островитянах» миссис Дьюли. Разница не существенна: миссис Дьюли, как это было показано, определена «пенсне», миссис Лори снабжена менее реальным атрибутом, у нее «шелковая прозрачная занавесь на губах». Эта занавесь обозначает отсутствие у нее чувств; когда она начинает любить, то занавесь сорвана.
Изменение «характера» здесь также достигается изменением атрибута.