Ган Исландец

— Постой! Мне кажется я слышу конский топот, — перебил его Орденер.

Они оглянулись и, так как солнце успело уже подняться над горизонтом, пока длился ученый монолог Спиагудри, действительно приметили в ста шагах позади себя человека в черной одежде, который одной рукой махал им, а другой подгонял одну из тех белых лошадок, которые часто встречаются укрощенные и в диком состоянии в нижних горах Норвегии.

— Ради бога, милостивый господин, — сказал перетрусивший Спиагудри, — пойдемте скорее. Этот черный субъект сильно смахивает на полицейского.

— Что ты, старина, нас двое, и мы побежим пред одним!

— Увы! Иной раз двадцать ястребов разгоняет одна сова. И что за слава ждать полицейского?

— Да кто тебе сказал, что это полицейский? — возразил Орденер, взоров которого не застилал страх. — Успокойся, мой храбрый путеводитель; я узнаю этого путешественника. Подождем его.

Надо было покориться. Минуту спустя всадник поравнялся с ними, и Спиагудри успокоился, узнав суровую и спокойную наружность священника Афанасия Мюндера.

Остановив свою лошадь, он с улыбкой поклонился нашим путникам и заговорил запыхавшимся голосом:

— Я вернулся для вас, мои дорогие чада, и Господь, конечно, не допустит, чтобы мое отсутствие, продолженное с милосердным намерением, повредило тем, кому приносит пользу мое присутствие.

— Преподобный отец, — отвечал Орденер, — мы почтем за счастье оказать вам какую-нибудь услугу.

— Нет, благородный молодой человек, напротив, мне следует оказать вам ее. Не удостоите ли вы сообщить мне цель вашего путешествия?

— Не могу, почтенный отец.

— Желал бы я, сын мой, чтобы вами действительно руководила в данном случае невозможность, а не недоверие. Иначе горе мне! Горе тому, которого добрый человек, раз увидев, тотчас же лишает своего доверия!

Смирение и простосердечие священника сильно тронули Орденера.

— Мы направляемся в северные горы. Это все, что я могу вам сказать, святой отец.

— Так я и думал, сын мой, вот почему поспешил догнать вас. В этих горах скитаются целые банды рудокопов и охотников, часто весьма опасные для путешественников.

— Ну-с?

— Ну, я знаю, что нечего и пытаться вернуть с пути молодежь, ищущую всякого рода опасностей; но уважение, которое я почувствовал к вам, указало мне на средство, которое может вам пригодиться. Злосчастный фальшивый монетчик, которому преподал я вчера последние утешение Спасителя, был рудокоп. Перед смертью он передал мне этот пергамент с его именем, говоря, что этот документ предохранит меня от всякой опасности в случае если когда-либо путь мой будет лежать чрез эти горы. Увы! Какая польза в этой бумаге бедному священнику, который живет и умрет с узниками и который к тому же inter саstrа latronum [21] должен искать защиты у терпение и молитвы, этого единственного оружие Создателя! Если я не отказался принять этот пергамент, то для того лишь, чтобы не огорчить отказом сердце того, для которого чрез какое-нибудь мгновение все земное утратит всякую цену. Сам Бог руководил мною, потому что теперь я могу вручить его вам, дабы он сопровождал вас при всяких случайностях пути вашего, дабы дар умирающего оказал благодеяние путнику.

21

В разбойничьем притоне (лат.).

Орденер с умилением принял дар старого священника.

— Да услышит Господь ваше желание, святой отец! Благодарю вас. Но на всякий случай, — прибавил он, схватившись за саблю, — я уже запасся пропуском.

— Почем знать, молодой человек, — заметил священник, — может быть, эта ничтожная бумага защитит вас лучше вашей железной шпаги. Взор кающегося могущественнее меча архангела. Простите, узники ждут меня. Помолитесь за них и за меня.

— Святой отец, — возразил Орденер, улыбаясь, — я уже обещал вам, что ваши узники будут помилованы, и опять повторяю свое обещание.

— О! Не говорите с такой уверенностью, сын мой, Не искушайте Господа. Человек не в состоянии знать, что творится в сердце другого, и вам неизвестно еще, на что решился сын вице-короля. Увы! Быть может он не удостоит даже принять смиренного священника. Простите, сын мой. Да благословит Бог ваше странствие, пусть ваша чистая душа вспоминает иногда бедного пастыря и мольбу его за несчастных узников.

XV

В комнате, смежной с апартаментами Дронтгеймского губернатора, три секретаря его превосходительства уселись за черным столом, заваленным пергаментами, бумагами, печатями и письменными принадлежностями. Четвертый табурет у стола оставался незанятым, свидетельствуя, что четвертый писец запоздал. В течение некоторого времени все трое сосредоточенно занимались каждый своим делом, как вдруг один из них вскричал:

— А знаете, Ваферней, говорят, что этот несчастный библиотекарь Фокстипп смещен епископом, благодаря рекомендательному письму, которым вы подкрепили прошение доктора Англивиуса?

— Что за вздор, Рихард! — с живостью возразил другой секретарь, к которому, однако, не относились слова Рихарда. — Ваферней не мог писать в пользу Англивиуса, потому что просьба его возмутила генерала, когда я доложил ему ее содержание.

— Действительно, вы говорили мне об этом, — согласился Ваферней, — но только на прошении я нашел слово tribuatur [22] , написанное собственноручно его превосходительством.

22

Сделано (лат.) (Прим. верстальщика).

— Быть не может!

— Право, милейший; да и многие другие решение его превосходительства, о которых вы говорили мне, изменены равным образом в постскриптуме. Так, на прошении рудокопов генерал надписал negetur [23] …

— Неужели! Но в таком случае я тут ровно ничего не понимаю; генерал опасался их мятежного духа.

— Быть может, он хотел постращать их строгостью. Меня убедило в этом то обстоятельство, что и священнику Мюндеру, просившему помилование двенадцати преступникам, тоже отказано…

23

Отказано (лат.) (Прим. верстальщика).

Секретарь, к которому обращался Ваферней, быстро вскочил с своего места.

— О! Уж этому я не поверю. Губернатор так добр и, казалось мне, так тронут был участью осужденных, что…

— Ну, в таком случае прочтите сами, Артур, — возразил Ваферней.

Артур взял просьбу и прочел роковой отказ.

— Право, — сказал он, — я не верю своим глазам. Я снова доложу об этой просьбе генералу. Давно ли его превосходительство помечал эти бумаги?

— Кажется, третьего дня, — отвечал Ваферней.

— Третьего дня, — повторил Рихард тихим голосом, — значит утром в тот день, когда явился сюда и с такой таинственной поспешностью исчез барон Орденер.

— Смотрите! — с живостью вскричал Ваферней, прежде чем Артур успел вымолвить слово, — trubuatur стоит и на шутовском прошении Бенигнуса Спиагудри!..

Рихард расхохотался.

— Это не старый ли смотритель за трупами, тоже исчезнувший странным образом?

— Он самый, — ответил Артур, — в его мертвецкой нашли страшно обезображенный труп, и уже отдан приказ преследовать его как святотатца. Но помощник его, низенький лапландец, который остался один в Спладгесте, полагает вместе с народом, что этого колдуна утащил сам дьявол.