Гардемарин Ее Величества. Инкарнация

— Довольно. Вы оба — хватит! — проговорил Разумовский уже тише. И повернулся к коменданту. — Оставьте нас, Осип Яковлевич. Полагаю, мы все уже и так наговорили много лишнего.

Грач коротко кивнул, развернулся на пятках и чуть ли не строевым шагом направился к лестнице. Будь погода сегодня лучше, полы плаща пафосно развевались бы за его спиной, но мокрыми они только цеплялись за ноги, как подбитые крылья.

— Господь милосердный… Что ж, вынужден признать, что ваши знания истории впечатляют. — Разумовский рукавом вытер со лба выступивший пот. — Но, мой юный друг, вашим суждениям не помешает немного деликатности. Офицеру императорского флота положено вести себя прилично. И особенно — в разговоре со старшим по званию.

— Как? Я чем-то оскорбил его высокоблагородие капитана? — Я изобразил на лице искреннее удивление. — Разве есть что-то неприличное в том, чтобы называть вещи своими именами?

— Нет… нет, конечно же. Не уверен, что мне вообще следует говорить с вами об этом… — Разумовский потеребил ворот, будто белоснежная рубашка под кителем вдруг стала на пару размеров меньше. — Впрочем, никакого секрета тут нет: Елена Васильевна, в девичестве графиня Платова-Тарновская, приходилась матерью Осипу Яковлевичу. А ее отец, Василий Павлович, соответственно…

— Дедом, — со вздохом закончил я. — Но это не отменяет того факта, что он был вором и предателем. И поверьте, Георгий Андреевич, я не постесняюсь повторить это любому, если потребуется.

— Могу только позавидовать вашей отваге отстаивать свои суждения, Острогорский. — Разумовский опустил голову и медленно зашагал обратно в сторону кабинета. — Но вы, похоже, только что нажили себе врага.

— Так пусть он об этом и беспокоится. — Я пожал плечами. — Если у его высокоблагородия остались ко мне какие-то вопросы — я готов на них ответить.

— Довольно. — Разумовский чуть возвысил голос. — Похвальное рвение, но лучше проявить его в учебе. К примеру, завтра на физкультуре.

А этот экзамен я, кажется, сдал, хоть и не без приключений. Впрочем, ничего удивительного: уж что-что, а историю я знал даже лучше, чем на отлично. Особенно отечественную.

Хотя бы потому, что писал ее собственной кровью.

Глава 17

С нормативами по физкультуре проблем ожидаемо не возникло. Новое тело работало, как часы: они и само по себе обладало неплохими характеристиками, а уж с теми улучшениями, что заложили в него целители и Конфигураторы…

В общем, на полосе препятствий мне даже пришлось немного замедлиться, чтобы ненароком не поставить какой-нибудь новый рекорд. Отжимания, подтягивания и челночный бег я сдал уже в спортзале, специально выдав буквально самую малость выше обычного норматива — слишком уж внимательно за мной вдруг принялись наблюдать.

Пришлось даже немного поупражняться в лицедействе: закончив, я старательно делал вид, что запыхался и готов вот-вот свалиться, хотя на самом деле только-только начал разгонять пульс. Юный организм без особого труда отрабатывал там, где мой прежний, даже накачавшись под завязку мощью Дара, уже давно принялся бы просить пощады.

Я нарочно не старался сверх меры, но публика на лавках вокруг площадки впечатлилась. Корф, Камбулат и даже Поплавский, который стабильно раз в неделю просыпал построение, не поленились подняться в восемь утра, чтобы прийти и поболеть за меня на экзамене. И втроем устроили такую овацию, что физрук — мрачный и квадратный, похожий на тумбочку капитан Каратаев, принялся сердито поглядывать в их сторону.

— Неплохо, неплохо, Острогорский, — проговорил он, записывая в журнал результаты. — Остался последний норматив. Спарринг.

В шестьдесят первом такого не было. Да и потом, кажется, тоже — занятия по рукопашному бою начинались только на середине первого курса, и молодняк почти не гоняли на ринг чуть ли не до мичманских звездочек.

Регламент у них поменялся, что ли?..

— Ваше высокоблагородие, а что, в этом году программа поступления другая? — выкрикнул с места Поплавский, будто прочитав мои мысли. — Не было же раньше такого! А с чего?..

— С того, господин курсант, — сердито проговорил Каратаев, разворачиваясь к лавкам, — что абитуриент Острогорский изъявил желание поступить в особую роту его величества. А будущему гардемарину трудностей бояться не положено.

Поплавский прищурился, явно почуяв в словах физрука какой-то подвох, но Каратаеву на это было решительно плевать.

— Вашим противником… — проговорил он, покосившись в сторону раздевалки. — Вашим противником будет курсант Беридзе.

Я пожал плечами. Беридзе — так Беридзе. Мне эта фамилия не говорила ровным счетом ничего. А вот остальным…

Я даже не успел заметить, как рядом возник Камбулат.

— Слушай, Вовка, — громко зашептал он. — Это фигня какая-то. Спарринга до второго курса в нормативах нет и не было никогда!

— Ну не было — и не было. — Я высвободил руку. — Отстою пару минут — чего мне будет?

— Да блин… Беридзе с третьего курса, борец-супертяж! — вытаращился Камбулат. — И с ударкой у него все хорошо, на всех соревнованиях десантное представляет, ни разу еще не проигрывал! Он тебя поломает!

Супертяж с третьего курса… Похоже, Каратаев придумал мне действительно не самое обычное испытание, но серьезных поводов для беспокойства я пока не видел.

— Ой, да прямо уж поломает… Ты чего? Это же учебный бой, экзамен!

— Вовка, откажись! Я тебе говорю, это какая-то…

— Острогорский! — послышался крик Каратаева. — Вас долго ждать?

Я повернулся и чуть не присвистнул. И, кажется, начал понимать, почему Камбулат так разнервничался.

Рядом с физруком стояла настоящая горилла. Толстая шея борца, грудь, заросшая густым черным волосом, на которой тельняшка разве что не расходилась по швам. Ручищи, как мои ноги. Одна сплошная мускулатура и вес — в полтора меня… Хорошо, если не в два. На фоне тяжелых покатых плеч голова Беридзе казалась крохотной, как на карикатуре, а сросшиеся брови и уже успевший потемнеть после утреннего бритья подбородок лишь усиливали сходство с повелителем джунглей.

В любой другой обстановке невысокий, но квадратный курсант, пожалуй, казался бы комичным — но сейчас смеяться почему-то не хотелось.

— Откажись от спарринга! — продолжал наседать Камбулат. — Ты и без него уже сдал, считай!

— Ну уж нет. Или мне это до самого выпуска припоминать будут. — Я хлопнул товарища по плечу. — Выдыхай, бобер. Нормально все.

— Псих, — буркнул Камбулат.

Но дальше спорить не стал — вместо этого направился к углу татами, где кучей лежал всякий спортивный инвентарь: скакалки, шлема, тренировочные «лапы», потертые казенные бинты и, конечно же, перчатки.