Гарибальди

Генерал Летиция уехал в Неаполь и получил от короля самые свирепые инструкции: взять Палермо или смести его с лица земли! Но Летиция сумел убедить короля, что это немыслимо, что он не уверен в собственных солдатах, что в любую минуту в армии и флоте может вспыхнуть восстание. Наконец король согласился на вывод войск из Палермо. 6 июня было подписано соглашение, по которому королевские войска покидали город со всем своим снаряжением — обозом и артиллерией.

Победа эта тем более замечательна, что вооружение и численность революционной колонны, по сравнению с огромной неаполитанской армией, были ничтожны. Уход бурбонских войск из Палермо превратился в настоящий национальный праздник.

Первое, что сделал Гарибальди после ухода бурбонцев, — освободил из форта Кастелламаре политических заключенных.

Мало-помалу жизнь в Палермо принимала мирный характер. Баррикады уничтожались, здания ремонтировались, трупы были извлечены из-под развалин и похоронены с почестями. Тысячи рук трудились над изготовлением одежды, шарфов, патронов. Все свидетельствовало о том, что Палермо впервые начал дышать воздухом свободы.

Гарибальди издал ряд декретов: об изгнании иезуитов, об отмене налогов на помол зерна, об уничтожении других пошлин, введенных бурбонским правительством после 15 мая 1849 года. Были отменены титул «превосходительство» и обычай целовать руки как позорный пережиток рабства. Была создана военная школа для срочной подготовки бойцов и командиров из трудящейся молодежи.

Впоследствии многие декреты Гарибальди подверглись издевательской критике кавурианцев. Если первый опыт законодательной деятельности Гарибальди и имел недостатки, если его декреты носят подчас поверхностный характер, то во всяком случае Гарибальди стремился возможно полнее раскрепостить сицилийцев от остатков феодального гнета.

Гарибальди был провозглашен диктатором. Вот что говорит он сам о своей диктатуре: «Заговорили о необходимости диктатуры. Я принял ее без возражений, так как в известных случаях и при больших кризисах я всегда считал ее спасительной мерой для народов». Из этих слов видно, что Гарибальди, хотя и чувствовал необходимость сосредоточения в своих руках твердой власти для разгрома бурбонской реакции, едва ли отчетливо понимал, как использовать эту власть для осуществления положительной программы буржуазно-демократической революции.

Письмо диктатора Гарибальди к другу Бертани.

Победы Гарибальди ускорили восстание на всем острове. Восстали почти все города. В некоторых победа давалась довольно легко (Трапани, Джирдженти, Ното, Кальтанисетта, Модика, Шьякка, Маццара), в других борьба народа с палачами свободы была долгой и кровопролитной (Катанья). Но к 7 июня в руках Бурбона оставались только Мессина и цитадели Милаццо, Августа и Сиракузы.

Весть о замечательных победах Гарибальди всколыхнула всю Италию. Восторгу итальянцев во всех частях полуострова не было границ. Старики и юноши рвались в Сицилию на помощь защитникам свободы. Энергичный Бертани создал Комитеты снабжения в каждом итальянском городе, а в Генуе — «Сицилийский комитет» и кассу. Вскоре Медичи организовал вторую экспедицию в Сицилию из четырех тысяч волонтеров. Гарибальди выехал навстречу им в Алькамо. Сицилийская революция всколыхнула не только народные массы Италии, но и получила отзвук во многих европейских странах. «Это было время энтузиазма, искреннего увлечения!» — пишет в своих «Записках гарибальдийца» гарибальдийский волонтер, русский ученый Л. И. Мечников [49] . Революционная молодежь всей Европы начала собираться под знамена Гарибальди. Его «тысяча» постепенно превращалась в мощную интернациональную освободительную армию, в рядах которой были революционеры и политические изгнанники многих стран мира. Тысячи бурбонских солдат братались с гарибальдийцами, отказывались повиноваться начальству. Так покинуло армию неаполитанского короля в промежутке между 24 и 28 августа сорок тысяччеловек! Разойдясь по домам, эти солдаты поднимали восстания, которые вспыхнули в Базиликате, Козентино, Капитанате, Teppa ди Лаворо и Абруццах. А ведь это было только началом народной революции!Естественно, что реакция стала бить тревогу.

49

Мечников, Лев Ильич(1838–1888) — даровитый русский географ, публицист и социолог, с 1884 года занимавший в Невшательской академии кафедру сравнительной статистики и географии. В 1860 году поступил волонтером в «тысячу» Гарибальди и был тяжело ранен под Волтурно.

Кавур передал Гарибальди с адмиралом Персаной, прибывшим в Палермо 6 июня, «самые горячие и восторженные поздравления». Поздравления эти были, конечно, фальшивыми: успехи Гарибальди не на шутку встревожили короля Виктора Эммануила и его министра. Король и его министр Кавур прекрасно учитывали демократический, республиканский характер сицилийской революции и имели основания бояться ее дальнейшего углубления.

Палермо был наводнен тайными агентами и шпионами Кавура. Вместе с адмиралом Персаной приехал небезызвестный Джузеппе Лафарина (тот самый, что в свое время приезжал на Капреру приглашать Гарибальди в Турин). Лафарина, как мы видели, всячески издевался над сицилийской экспедицией Гарибальди, предсказывая полный ее крах. Мало того, он прилагал все усилия, чтобы помешать ее осуществлению. А теперь, когда Гарибальди взял Палермо, Лафарина явился «принять от имени короля управление островом», то есть требовать немедленного присоединения Сицилии к Пьемонтскому королевству. Лафарина стал разыгрывать из себя хозяина на острове, интриговать против главы республиканского правительства Криспи, убежденного революционера и патриота, и устраивать заговоры с французскими полицейскими агентами. Он высмеивал мероприятия Гарибальди, его министров, покровительствовал всяким проискам и низким интригам, старался дискредитировать диктатора в глазах народа. Сперва Гарибальди поддался влиянию Лафарины и согласился на отставку Криспи. Однако, в конце концов Гарибальди разгадал низкую игру Кавура и поступил очень решительно: он издал декрет об изгнании из Сицилии в двадцать четыре часа Лафарины и бонапартистских шпионов Гричелли и Тотти.

Огромный интерес представляет оценка этого шага Гарибальди Марксом и Энгельсом.

«Открытый разрыв Гарибальди с партией Кавура, проявившийся в изгнании из Сицилии известного интригана Лафарина и синьоров Гричелли и Тотти, корсиканцев по рождению и бонапартовских полицейских агентов по профессии, вызвал чрезвычайно противоречивые комментарии в европейской прессе. Частное письмо Гарибальди… вполне выясняет сущность споров… между Гарибальди и Кавуром. Этот последний, заключив тайное соглашение с Луи-Бонапартом, которого Гарибальди клеймит названием «cet homme-faux» [ «этот лживый человек»] и с которым, как он предвидит, «ему придется в один прекрасный день скрестить шпагу», — решил присоединить кусок за куском те части итальянской территории, которые может завоевать меч Гарибальди или которые смогут оторвать от прежних властителей народные восстания. Этот процесс присоединения к Пьемонту территории по частям должен был сопровождаться в то же время другим процессом «компенсации» в пользу Второй империи. Подобно тому как за Ломбардию и герцогства пришлось заплатить Савойей и Ниццей, точно так же за Сицилию надо было заплатить Сардинией и Генуей; каждый новый акт частичного присоединения вызывает новую сепаратную дипломатическую сделку с покровителем Пьемонта. Вторичное расчленение Италии в интересах Франции, помимо того, что оно означало бы покушение на целость и независимость Италии, сразу потушило бы патриотическое движение в Неаполе и Риме… Поэтому Гарибальди считал своей главной задачей устранение всякого повода для французского дипломатического вмешательства, но, как он понимал, этого можно было бы достигнуть лишь в том случае, если движение сохранит свой чисто народный характер и не будет стоять ни в какой связи с планами чисто династического расширения… Как бы то ни было, достоверно одно, что план Гарибальди, независимо от того, увенчается ли он успехом или нет, является единственным планом, который при данных обстоятельствах может способствовать освобождению Италии не только от ее старых тиранов и внутренних распрей, но и от когтей нового французского протектората. Именно для того, чтобы расстроить этот план, Кавур и отправил в Сицилию Лафарина в сопровождении двух корсиканских братьев» [50] . Общее положение Маркс характеризует в следующих словах: «В этот момент Гарибальди спас не только свое собственное дело, но и дело Сицилии и Италии…» [51]

50

К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч… т. XII, ч. 2, стр. 95–96.

51

К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч… т. XII, ч. 2, стр. 98.

Таким образом, происки кавурианцев на этот раз провалились. Авторитет Гарибальди в Сицилии возрастал все больше и больше. Сам Франциск II, неаполитанский король, решил лучше отказаться от Сицилии, лишь бы революция не проникла в Неаполитанское королевство. Он стал обращаться с просьбами о посредничестве к папе, австрийскому и русскому императорам, к Виктору Эммануилу. Вместе с тем Бурбон сделал последнюю отчаянную попытку завоевать остров: полковник Боско, смертельно ненавидевший Гарибальди, обещал Бурбону не только удержать крепость Милаццо, но и двинуться на завоевание Палермо. Об этом, вероятно, и пишет Энгельс Марксу в письме от 23 июля 1860 года: «Если Гарибальди скоро не двинется вперед, ему может плохо прийтись… У Милаццо и Мессины возможны еще кое-какие набеги, но для экспедиции на континент ситуация может ухудшиться… В неаполитанской армии, повидимому, водится такая бешеная сволочь, которая, пожалуй, захочет посчитаться с чужестранцами, а Г[арибальди] не должен потерпеть поражения» [52] . Но как раз в тот день, когда Энгельс писал это письмо, Гарибальди взял Милаццо.

52

К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч., т. XXII, стр. 519.

Вот что рассказывает Гарибальди в «Мемуарах» о битве под Милаццо: «Генерал Медичи с отрядом отправился к Мессинскому заливу. С помощью своего превосходного корпуса, состоявшего из всех трех видов оружия, бурбонский генерал Боско отрезал нас от главной дороги в Мессину, в Милаццо и в городскую крепость. Раннее утро 20 июля застало сынов свободной Италии сражающимися с противником к югу от Милаццо. Враг, хорошо знакомый с местностью, очень умело использовал все ее естественные и искусственные препятствия… Главной причиной наших значительных потерь было незнание местности. Мы не могли рассмотреть неприятельские позиции, так как совершенно ровное поле битвы было покрыто деревьями, виноградниками и тростником».

Но тут Гарибальди случайно бросил взгляд на только что прибывший корабль «Тюкери» с подкреплением из Палермо.

Ведь он может взобраться на мачту и оттуда разглядеть вражеские позиции! Поручив Козенцу свой участок фронта, Гарибальди вскочил в барку и подплыл к «Тюкери». Поднявшись на палубу, он вскарабкался на грот-мачту, и перед ним открылся весь театр военных действий. Он заметил вдали новую неприятельскую колонну, быстро двигавшуюся, чтобы напасть на один из повстанческих отрядов. Он тотчас же покинул корабль: план действий был теперь для него ясен. Приказав вооруженному отряду, прибывшему на «Тюкери», высадиться, он вступил в бой с неприятелем, обрушившись на его правый фланг. На левый напал Медичи. Разбив бурбонскую колонну, они заставили ее отступить к крепости. При содействии подоспевших отрядов атака продолжалась. Одно время неприятельская кавалерия оттеснила гарибальдийцев. «Я сам был настигнут неприятельскими всадниками, — говорит Гарибальди в «Мемуарах», — и был вынужден прыгнуть в канаву на краю дороги, в которой я защищался с саблей в руках. Но мы должны были победить!»

Собрав своих людей, Гарибальди приказывает им снова кинуться в атаку. Слева — густая заросль тростника, справа — дома, из-за которых неприятель беспрерывно обстреливает гарибальдийцев. Они неудержимо стремятся вперед. Пал капитан Леардо; ранены лучшие командиры, но победа одержана. Враг бежит! Ворота Милаццо взяты, гарибальдийцы ворвались в город. Еще до полудня крепость была окружена.

23 июля было заключено соглашение, по которому «неаполитанская» армия покидала Милаццскую крепость со всем своим оружием и обозом». Крепость передавалась генералу Гарибальди «со всеми своими пушками, боеприпасами и снаряжениями, лошадьми, сбруей и прочим военным имуществом, принадлежащим форту». Любопытно, что в число добычи гарибальдийцев были включены все лошадинеаполитанцев, в том числе и конь Боско. Хвастливый полковник, выступая из Мессины, заявил, что «вернется на лошади Медичи». Он был по заслугам наказан за хвастовство: победитель Медичи въехал в город на лошади Боско.

Битва под Милаццо была самой кровопролитной из всех сражений Гарибальди на юге Италии. Из четырех тысяч солдат его войска на поле битвы осталось семьсот человек ранеными и убитыми — больше одной шестой!

Вскоре после этого Клари, губернатор Мессины, подписал с Медичи условие о сдаче Мессины (кроме мессинской цитадели). Отныне вся Сицилия была освобождена от деспотической власти неаполитанского короля.

Очередь была за югом итальянского полуострова — Апулией и Калабрией.