Гарибальди
Шрифт:
Выслушав это сообщение и призвав на помощь господа бога, суд приговорил: Гарибальди, Маскарелли и Каорси — к наказанию позорной смертью и к публичному отмщению как врагов отечества и государства и бандитов первой категории. Генуя, 3 июня 1834 г. — Брэа, секретарь. Рассмотрено и одобрено. Губернатор, дивизионный начальник, маркиз Паулуччи».
Итак, Гарибальди был заочно приговорен к смертной казни. О возвращении на родину нечего было и думать…
В ПОИСКАХ НОВОЙ РОДИНЫ
Больше года скитался Гарибальди по белу свету.
Он плавал на торговых судах и одно время, как говорят, нанялся даже во флотилию тунисского бея Гуссейна, вздумавшего реформировать войско и флот на европейский лад.
В июне 1835 года Гарибальди вернулся в Марсель, в то время пораженный эпидемией холеры, свирепствовавшей
Вскоре Гарибальди узнал в порту, что бриг «Мореплаватель», капитаном которого был некий Борегар, отправляется в Рио-де-Жанейро, столицу Бразилии. Искушение было слишком велико. Подумать только, он увидит новые края, неведомую ему жизнь! Получив на «Мореплавателе» место второго помощника, Гарибальди надолго распрощался со старой Европой — на целых тринадцать лет!
Стоя на капитанском мостике с подзорной трубой в руках, Гарибальди вглядывался в приближающиеся скалы бразильского берега. Корабль миновал узкий проход и очутился в спокойной, гладкой как зеркало бухте. Теперь Гарибальди уже различал дома и зеленеющие сады великолепной столицы Рио-де-Жанейро, в центре которой возвышалась группа высоких холмов. Над украшенной клумбами набережной высились дворцы и многочисленные каменные дома.
Якорь брошен. После выполнения обычных формальностей Гарибальди ступил на землю Нового Света. Первое время он чувствовал себя одиноким и потерянным в толпе чужого города, где смешались португальцы, негры и метисы всех оттенков. Но скоро Гарибальди полюбил и сказочный пейзаж окружавшего столицу девственного леса с лианами, диковинными деревьями и цветами, и новых людей, находившихся в таком же национальном угнетении, как и его родной народ.
К счастью для Гарибальди, в Бразилии жила небольшая группа его соотечественников, изгнанных с родины. Однажды он встретил итальянского эмигранта, храброго бойца и журналиста Луиджи Россетти, родом из Генуи, который окликнул его на родном языке. Они сразу крепко подружились.
Россетти вскоре стал поверенным заветных дум и надежд Гарибальди. Затем Гарибальди с радостью узнал, что в Монтевидео живет его старый друг — человек, впервые зажегший в нем революционный энтузиазм и вовлекший его в общество «Молодая Италия», — таганрогский знакомый Кунео. Гарибальди тотчас же завязал с ним оживленную переписку.
По письмам можно судить о душевном состоянии Гарибальди в то время, о его намерениях и целях. Работа на торговых судах, полученная при содействии Россетти, тяготила его. Прирожденный политический боец, мечтавший о борьбе за освобождение угнетенных народов, Гарибальди испытывал тоску и отвращение, когда ему приходилось перевозить мешки с мукой, просом, продавать их в Кампосе и Макао, грузя там тростниковый сахар и водку. Он писал Кунео (27 декабря 1836 года): «Меня мучит мысль, что я ничего не могу сделать, чтобы двинуть вперед наше дело. Напиши П-о («Пиппо», то есть Мадзини), чтоб он дал нам предписание, и мы начнем… О, дорогой мой брат! Я устал влачить столь бесполезное существование. Мне опостылела морская торговля. Верь, что мы предназначены для чего-то большего! Мы очутились вне нашей стихии!»
Те же мысли звучат и в письме от 22 апреля, звучат уже более определенно: «Я бы уехал немедленно, бросив все, но сейчас это невозможно более, чем когда-либо… Причины этого объяснить сейчас не могу — опасно… скажу только, что я готовлю себя к новой жизни, вполне соответствующей нашим принципам».
«Новой жизнью» явилось для Гарибальди участие в освободительной революции маленькой республики Риу Гранди ду Сул (южной провинции Бразильской империи), которая восстала и боролась тогда за свою независимость. После неудачной битвы при Фанфа президент республики Бенто Гонзалес до Сильва, начальник штаба и секретарь президента итальянец-эмигрант Ливио Замбеккари и другие вожди восстания были взяты в плен и заключены в тюрьму Рио-де-Жанейро. Вскоре всех заключенных освободили, один только Замбеккари продолжал сидеть в форте Санта Крус. В прошлом участник неаполитанской революции 1821 года, Замбеккари и в заточении не падал духом: он занимался переводом с французского на португальский «Очерков по политической экономии» Сисмонди и статей «Молодой Италии», которые затем публиковались в местной прессе.
Россетти устроил Гарибальди свидание с Замбеккари. Молодой капитан произвел прекрасное впечатление на заключенного и получил предложение принять участие в освободительной борьбе народа Риу Гранди. Гарибальди с радостью согласился. Замбеккари
посоветовал ему вооружить свое торговое судно и превратить его в военный партизанский корабль. Затем Замбеккари дал ему рекомендацию к президенту Гонзалесу. Гарибальди вышел от него счастливый и полный новых сил. Судьба риуграндского народа вызвала в нем глубочайшее сочувствие: она напоминала ему участь его собственного народа, столько выстрадавшего в борьбе за независимость и теперь изнывавшего под игом ненавистных австрийцев…От президента Гонзалеса Гарибальди получил формальные полномочия на ведение партизанской морской войны с Бразилией. Вместе с Россетти он энергично принялся за дело, набрал команду и вооружил свое рыболовное суденышко «Мадзини». Правда, «вооружение» это заключалось пока… в нескольких заржавевших ружьях.
«Двенадцать человек, составлявших экипаж этого судна, — рассказывает Гарибальди, — снялись с якоря ночью из порта столицы Рио-де-Жанейро и бросили Бразильской империи вызов! Впервые у этих южных берегов стало развеваться знамя свободы, республиканское знамя Риу Гранди. Мы высадились на острове Марика. Трудно описать радость и новые надежды, зажегшиеся в нас, когда с высот Марики мы созерцали океанский простор во всем его величии».
Первое морское сражение под командованием Гарибальди произошло недалеко от острова Гранде, принадлежавшего штату Рио-де-Жанейро. Гарибальди заметил бразильскую шхуну, на борту которой красовалось название «Луиза». Когда она поравнялась с «Мадзини», команда последнего высыпала на палубу и, размахивая оружием, предложила шхуне сдаться. При виде небритых и усатых, одетых в самые фантастические лохмотья людей экипаж «Луизы» охватила паника, и шхуна без единого выстрела сдалась. Один из пассажиров, богатый бразильский купец, стал, дрожа, умолять «корсаров» о пощаде. Он вынул из своей шкатулки три великолепных бриллианта и предложил их предполагаемому «атаману разбойников». К его великому изумлению, тот не только отказался от бриллиантов, но заверил купца, что ему не грозит опасность. В его присутствии Гарибальди строго заявил матросам, что за малейшую похищенную вещь они ответят головой. Гарибальди решил остаться на захваченной шхуне. Рабов-негров, находившихся на «Луизе», Гарибальди именем республики Риу Гранди объявил свободными, но они предпочли остаться у него на службе в качестве матросов. Всех остальных — капитана и пассажиров — Гарибальди высадил на берег, отдав им единственную шлюпку и снабдив приличным запасом провизии. На шхуне взвился республиканский флаг, и отныне она получила название «Scoropilla» — «Нищая». Именем «нищих» бразильские монархисты презрительно окрестили риуграндских республиканцев. Гарибальди, очевидно, руководился также исторической ассоциацией — воспоминанием о нидерландских гезах («нищих»), которые в свое время точно так же приняли вызов и гордо опоясались нищенской сумой.
Гарибальди решил бросить якорь у берегов республики Уругвая — в Мальдонадо (к востоку от Монтевидео). Там экипажу «Скоропильи» оказали хороший прием, и она простояла в порту около восьми суток. Уругвай также только недавно завоевал свою независимость, но его деспотический президент Орибе не пожелал признать прав новой республики. Он предписал мальдонадскому политическому комиссару арестовать Гарибальди и реквизировать его судно. Вместо этого комиссар дал Гарибальди дружеский «неофициальный» совет: как можно скорее покинуть порт. В тот же вечер «Скоропилья» отплыла вверх по течению Риу де ла Плата.
В эту ночь разыгралась буря. Гарибальди стал вглядываться в смутные очертания берега.
— Левее на кварту! Еще левее на кварту [12] ! — приказывал он.
Но берег неизвестно почему приближался. Около полуночи сильный толчок потряс шхуну. При вспышках молний из пенящихся волн выглядывали черные страшные скалы… Шхуна очутилась у опасных рифов «Черные камни». Гарибальди торопливо стал расспрашивать рулевого, внимательно осмотрел компас и, наконец, понял, почему судно уклонялось от заданного курса: матросы свалили все оружие в кучу недалеко от компаса, и железо вызвало отклонение магнитной стрелки. Нельзя было терять ни минуты. Ветер бушевал. Валы то и дело обрушивались на судно, покрывая палубу, и с силой ударяли его о рифы. Экипаж ждал своей гибели, и даже старые моряки бледнели от страха… Взобравшись на верхушку фок-мачты, Гарибальди властным и уверенным голосом отдавал распоряжения рулевому. Шхуна послушно лавировала, минуя самые опасные места. Наконец судно удалось вывести из района Черных камней.
12
Кварта— 1/32 часть окружности компаса.