Гароэ
Шрифт:
– Дело в том, что на самом деле это был не военный лагерь, а огромная красильня.
– А при чем тут запах?
– А при том, что для получения пурпура необходимо растереть высушенный орхил до мельчайшего порошка, смешать его с водой и добавить большое количество протухшей мочи. Поэтому капитан Кастаньос заставлял всех мочиться в огромные глиняные сосуды, стоявшие на открытом воздухе. Когда моча начинала жутко вонять, ее выливали в смесь, приготовленную в других сосудах, которые прикрывали досками. Однако их приходилось проветривать каждые четыре-пять часов… – Гонсало Баэса фыркнул, поморщился, словно все еще ощущал едкий и резкий
10
Капитан Кастаньос не стал утруждать себя оправданиями. Он придерживался особой теории, согласно которой те, кто уверял, будто никогда не лжет, как раз лгали больше всех, поскольку такое категоричное и нелепое утверждение содержало в себе заведомую ложь.
Он считал, что человек лжив от природы, более того, зачастую отступает от правды, сам того не осознавая.
Поэтому капитан совершенно откровенно признался, что согласился отправиться к черту на кулички только потому, что его непосредственные начальники, полковник Сория и майор Бермехо, убедили его, будто не пройдет и года, как все трое сказочно разбогатеют.
– Единственное, на чем можно разжиться на забытом Богом утесе, это чертов пурпур, который сейчас стоит дороже золота и даже алмазов. Уверяю тебя, никого не волнует, станут ли местные жители христианами, так же как будет реять над островом наш флаг или нет.
– Брата Бернардино волнует, станут ли туземцы христианами, а мне важно, чтобы флаг развевался, – ответил ему обескураженный лейтенант, не веря своим ушам.
– Брат Бернардино – тютя в сутане, а ты тютя в доспехах, Баэсуля, – нимало не смутившись, ответил капитан. – А недотепы всегда являются плохой компанией, недаром же гласит старая пословица: «Опасен тот, кому медаль милей серебряной монеты». – Капитан отклонился назад, положил ноги в огромных сапожищах на стол и дружелюбно улыбнулся, прежде чем завершить: – Они представляют опасность для себя самих, но в первую очередь для нас – тех, кому совершенно не улыбается менять свою шкуру на медаль. И заруби себе на носу, Баэсуля, на этом острове нет медалей, только монеты.
– Но я согласился с назначением не ради первого и не ради второго… – возразил его заместитель, который всячески старался не дать выхода переполнявшему его возмущению. – Я приехал сюда, потому что в этом состоит мой долг.
– Поверь моему опыту, Баэсуля, из-за чувства долга лишь задолжаешь всем – не расплатишься. А меня кредиторы просто со свету сживают, вот я и решил принять щедрое предложение, чтобы по возвращении домой не вздрагивать от каждого стука в дверь. – Он сделал длинную паузу, посмотрел на своего подчиненного, пытаясь предугадать его ответ еще до того, как задаст вопрос, и наконец решился бросить ему в лицо, словно перчатку: – Что думаешь делать?
– Вы о чем?
– О том, чтобы выбросить из головы медали и подумать о монетах. Сам видишь, у тебя всего две возможности: либо остаться, помогать в деле и получать свою долю от доходов, либо продолжать чертить подробную карту острова. – Он подмигнул ему с заговорщическим видом: – Вот выбрал бы картографию, тогда в случае чего были бы взятки гладки: мол, какой с тебя спрос – ты лишь выполнял приказ.
– Приказ, который уже стоил жизни трем подчиненным… – напомнил ему собеседник.
Капитан
ответил с наглой ухмылкой:– Надеюсь, что четырем: вот поймаю Ящерицу и вздерну его как дезертира. Остров-то не бог весть какой большой, особенно не спрячешься, будь ты хоть сто раз ящерицей. – Он снял ноги со стола, принял нормальную позу, словно считая, что отдает этим дань памяти погибшим, и добавил: – Клянусь тебе, Баэсуля, что у меня и в мыслях не было причинить зло этим парням, но ведь в здешних краях море способно взъерепениться в самый неподходящий момент. Случилось то, что случилось, и точка. Что ты решил?
– Сосредоточусь на картографии…
– Я так и думал, – как ни в чем не бывало сказал капитан. – Если я чему и научился за столько лет, что командую, так это отличать подлеца от кабальеро, и хочешь не хочешь, а приходится признать, что ты не мой человек. Поэтому дам тебе совет, который ты должен расценивать как приказ: держись подальше от лагеря вместе со своей красоткой женушкой, не суй нос в мои дела и наслаждайся долгим медовым месяцем, пока все не закончится. – Он направил на него конец хлыста, с которым не расставался, и спросил, словно давая понять, что разговор закончен: – Вопросы есть?
– Только один: могу ли я взять с собой Бруно Сёднигусто и Амансио Ареса?
– Они в твоем полном распоряжении, – ответил тот, махнув рукой, явно выражая презрение. – Гляди только, чтобы они у тебя не потонули, а то у нас людей не хватает.
Юный лейтенант Гонсало Баэса покинул грязную хижину, на стенах которой висела дюжина бурдюков из козьих шкур, наполненных тошнотворной краской, с зубовным скрежетом и сжатыми кулаками. Правда, он поздравил себя с тем, что сумел устоять перед искушением выхватить шпагу и одним ударом поразить мерзавца в самое сердце.
Ему было необходимо вобрать в легкие свежего воздуха, поэтому он решил взобраться на скалу, возвышавшуюся над пропастью. С ее вершины просматривалась большая часть острова, и он сидел там, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок, до тех пор, пока не подошел озабоченный Акомар, который опустился перед ним на корточки и без всяких предисловий спросил:
– Что будешь делать?
– Продолжать чертить проклятую карту, – последовал сухой и желчный ответ.
– И оставишь моих сородичей в руках этого сукина сына?
– Когда это они успели стать твоими сородичами? – удивленно спросил антекерец. – Ты же все время твердил, что чувствуешь себя скорее андалусцем, чем островитянином.
– Что островитянин, что андалусец, чувства-то испытываешь одинаковые, когда понимаешь, что капитан и два его сержанта, которые на самом деле всего лишь наемные убийцы, собираются превратить это место в ад. Растлевают женщин, развращают мужчин, а в итоге всех их сделают рабами, как когда-то меня… И все из-за своей неуемной жадности. – Он глубоко вздохнул и с горечью заключил: – Пурпурная мантия превратится в саван этого острова.
– А что ты от меня хочешь? Мятеж карается виселицей.
Переводчик поднялся, посмотрел вдаль, несколько раз едва заметно кивнул головой и, наконец, сказал с абсолютным смирением:
– Понимаю, это значило бы слишком многого требовать от человека, у которого такая прелестная жена и вся жизнь впереди… – Он обернулся, чтобы взглянуть в глаза собеседнику, и спросил: – Но что можем предпринять против такой вот банды преступников мы с монашком?
– Ничего.
– Разве это справедливо?