Гарольд Дурсль
Шрифт:
– Все - это что?
– наглого тона не получилось. Гарри только что заметил, что одет лишь в ночную рубашку и смутился.
Дамблдор поджал губы. Судя по его виду, Гарри должен был уже судорожно вспоминать историю возникновения мира.
– Мальчик мой, расскажи, что с тобой случилось?
В Гарри внезапно взыграла стервозность звезды экрана, которой не предоставили клубники нужного оттенка.
– Кто-то бросил мое имя в кубок Турнира, а кто-то даже не спросил, хочу ли я участвовать! И я помню только, как вошел в лабиринт!
Дамблдор величественно огладил бороду. Кажется, он не верил. Вернее, не хотел верить.
– Гарри, мне бы хотелось проверить твои слова. Ты что-нибудь знаешь о науке проникновения в разум?
Гарри знал и сохранил об этом не очень приятные воспоминания. Но тогда в его голове копался Сириус, а теперь его просят впустить совершенно неприятного человека.
– Мой отказ как-то повлияет?
– Боюсь, что нет, мой мальчик, - Дамблдор изобразил скорбь и понимание. Гарри с отчаянием повернулся к Сириусу. Крестный понял его безмолвную просьбу и тут же присел на кровать.
– Все в порядке. Я возьму тебя за руку, и если ты решишь, что профессор переступает границы дозволенного, то сожми пальцы. И не сопротивляйся вторжению. Ты же понимаешь, что это необходимость?
Гарри обреченно кивнул, вцепился в руку Сириуса, как в последнюю надежду, и повернулся к Дамблдору. Тот без предупреждения ворвался в разум, бульдозером вламываясь в воспоминания. Гарри едва успел вспомнить колючие кусты и сделал первый шаг. Пользоваться помощью Сириуса не пришлось, Дамблдор сам удалился из разума Гарри.
– Никаких воспоминаний, - задумчиво пробормотал он.
– Абсолютная пустота. Что же случилось?
– Дети склонны забывать кошмары, - небрежно заметил Сириус, протягивая Гарри стакан воды.
– Своеобразная защита психики.
– Или Обливиэйт, - так же небрежно бросил в пространство Дамблдор.
Сириус побагровел. От возмущения он даже плямкнул.
– Уж не намекаете ли вы?..
– Что ты, мой мальчик! Как я могу даже предполагать такое!
– Дамблдор примиряющее улыбнулся.
– А где твоя палочка, Гарри?
Гарри пошарил под подушкой и растерянно посмотрел на Сириуса. Тот скосил глаза в сторону тумбочки, где пропажа и обнаружилась. Гарри молча подал ее директору. Тот быстро наложил на нее Приори Инкантато и недовольно просмотрел небогатый спектр школьных заклинаний.
– Из условно боевых только Ступефай, - излишне весело сообщил он остальным, как будто кроме него никто ничего не понимал.
– Ну хорошо, Гарри, сегодня ты еще можешь посидеть дома, но завтра в школу, - он добродушно погрозил Гарри пальцем.
– Нет, директор, - вошедший в комнату Люциус веско помахал кипой бумаг.
– Как глава Опекунского Совета с прискорбием сообщаю, что до выяснения всех обстоятельств финального этапа Тримагического Турнира учебный процесс приостанавливается, а ученики отправляются по домам.
– На каком основании?
– Дамблдор негодующе выпрямился, сверкнув глазами.
– На вот этом, - Люциус, старательно скрывая победоносное выражение на лице, швырнул всю кипу бумаг на постель Гарри.
– Здесь несколько больше, чем две дюжины прошений от родителей чистокровных учеников. Они требуют вернуть их детей. Немедленно. Приказ об эвакуации я уже направил в Хогвартс. Копию министру
– Пожалуй, я отправлюсь в школу вместе с вами, дабы проследить за выполнением приказа и забрать вот этих учеников, - он протянул Дамблдору лист пергамента.
Дамблдор неохотно поднялся с края кровати Гарри. Его выставляли, и он не мог ничего сделать. Оставалось принять поражение с честью.
– Да, лорд Малфой, мне действительно пора.
Гарри вежливо попрощался с пожелавшим ему приятных каникул директором, согласился, что он проиграл Турнир и подписал отказ от претензий на приз. После ухода Люциуса и Дамблдора он уставился на Сириуса,
– А что произошло? Я ничего не помню!
– Паника понимания привнесла в голос визгливых ноток и слезливого дрожания.
– Стоп, - Сириус выставил вперед ладонь.
– Не орать и не плакать. Мы подтерли тебе память, но сейчас ты все вспомнишь. Суровая необходимость.
– В связи с любовью милого старичка рыться в мозгах, - мрачно добавил Рабастан.
– Пошли, ма-а-альчик мой, память возвращать будем, а вернувши, пытать.
Гарри вылез из кровати и сдернул со стула мантию участника Турнира. Мятая, вся в подозрительных пятнах, вдобавок еще и воняющая - Гарри подергал носом, изображая брезгливость, и швырнул ее на пол. О пол она ударилась с глухим металлическим звуком.
– Это что у тебя?
– Сириус, нагло развалившийся в кресле, удивленно приоткрыл рот.
– А я помню?
– Гарри и сам заинтересовался. Мантия была спешно поднята и проверена. Вытащив из кармана золотую чашу, Гарри с недоумением уставился на нее.
– Так я все же победитель? Это тот самый кубок?
– Оп-па!
– Сириус одним прыжком оказался рядом и выхватил кубок.
– Ты выиграл, это правда, но эта красотка - не кубок победы. Чаша Хельги. Гарри, ну не копайся, надень хоть что-то и бегом возвращать тебе память. Хочу узнать, где ты ее взял.
Заново просмотрев свои воспоминания, Гарри немного растерялся. Пережил все эти ужасы он сам, но смотрел на стороны и не боялся. Только злился. Вот тут он мог применить заклинание огня, тут принять анимагическую форму, а вот тут… а он бегал и швырялся Ступефаями. Хорошо, хоть Том не растерялся. И хорошо, что перед стиранием памяти Гарри рассказал все, что говорил ему голос. И его имя. И вообще все, что произошло. В том числе, и как к нему попала чаша. Случайно и впопыхах.
К обеду прибыл Люциус с остальными. Драко, едва вырвавшись из рук отца, кинулся к Гарри и принялся молча ощупывать его. Гарри послушно поднимал руки, поворачивался и твердил, что с ним все в порядке. Блейз горестно вздыхал и молчал. Сайф дождался окончания осмотра, отодвинул Драко и прижал Гарри к груди.
– Живой. Идиот. Выпороть бы тебя за наши волнения. Как прошел?
– Ужасно, - покаялся Гарри.
– Посмотри в думосборе, сам поймешь.
Тетя Мардж немного не понимала всеобщего волнения, но когда ей рассказали, что Гарри едва не погиб, упала в обморок. А позже, за обедом, ежеминутно прикладывала к глазам платок и подкладывала Гарри лучшие кусочки. Этим же занимался и Драко. Люциус слегка морщился, но молчал по поводу столь явного нарушения этикета. Лестрейнджи молча ели, старательно не глядя по сторонам. К десерту Томас всерьез заинтересовался этой скромностью. И, кажется, сделал выводы.