Гарри Поттер и Фактор Неопределённости

— Со мной все будет в порядке. Не волнуйся. Скоро я вернусь домой и скажу… — он остановился и, казалось, передумал озвучивать то, что хотел сказать. — Я скажу, что нужно делать, — он наклонился и поцеловал ее в лоб, потом развернулся и ушел. С каждым шагом его очертания становились все размытей, потом он стал прозрачным, а потом на том месте, где он был всего пару секунд назад, остался лишь пустынный коридор.

Глава 8. За черту.

Гермиона сидела в жилой галерее на втором этаже, положив локти на колени и сжав руками голову, и пыталась сообразить, когда они успели настолько безнадежно потерять контроль над ситуацией. Она слышала, как внизу на кухне грохочет Джордж, готовя еду, которую никто есть не будет. Из-за перелома Лаура все еще была в госпитале — Джастин позже должен был отвезти ее домой. Люпина, заточенного в собственное волчье тело, держали в клетке в Изоляторе, где за ним внимательно наблюдали на случай, если вдруг пройдет действие отравленного волчьелычного зелья. Точнее они узнают, по меньшей мере, через сутки. Она только вернулась домой, истощенная и физически, и эмоционально, и нашла прилепленную к двери ее спальни записку от Гарри: “Г — Ушел в Р.Д.. Лефти Мамакоса ранили в нападении на Р.Д.ешных студентов. Сиди дома!!!”

Не придумав, что бы еще она могла сделать, куда бы еще могла пойти, она подчинилась. Аллегра срубила еще одну пешку в своей холодно просчитанной игре, и выбор жертвы был очевиден. Она могла лишь представить себе реакцию Гарри, когда тот услышал, что его обожаемый наставник пал жертвой ее происков. Он представлял собой все то самое лучшее, за что Гарри пошел в Р.Д., и раз его смогла постичь такая участь, значит, она могла постичь всех. Это все снова происходило. Волдеморт совершал систематические нападки на мир Гарри, атакуя всех его близких. Если так пойдет и дальше, у него скоро ничего не останется… и ее внимания не избежал тот факт, что она, вероятно, была основной мишенью, хотя, Аллегра, скорее всего, оставит ее на десерт.

Гермиона выпрямилась, услышав, как хлопнула входная дверь, и из холла стали доноситься шаги. Она увидела, как по лестнице в галерею, перескакивая через две ступеньки, промчался Гарри, потом он скрылся за аркой, за которой была лестница в его комнату; похоже, он ее не заметил. Его лицо было полно угрюмой решительности. Она встала и последовала за ним.

Комната Гарри находилась на третьем этаже центральной части дома. Она была самой большой и самой интересной из всех спален — это Джордж настоял на том, чтобы ее занял Гарри. «Думаю, человек, спасший мир, имеет право на реально крутую спальню», — сказал тогда он. Гарри был смущен, но возражать не стал; это, в самом деле, была лучшая комната, и единственная в доме, имевшая название: Чертог. Она была длинной и широкой с окнами в рамах из лаврового дерева и двумя каминами. В ней не было потолка как такового — на его месте сводом располагались панели из прокаленного стекла в металлических конструкциях. Стекло было заколдовано от разбития, изнашивания и птиц.

Гермиона пошла за ним вверх по лестнице и распахнула дверь в его комнату, обнаружив его бросающим в чемодан свои вещи вперемешку с различными наобум хватаемыми предметами. Заметив ее присутствие, он глянул на нее, но ничего не сказал — просто вернулся к своему занятию. Что бы он ни увидел в Р.Д., это стало последней каплей. Хладнокровия, которое он излучал в госпитале, больше не было… теперь он противодействовал, это было видно по его лицу.

— Гарри... мне так жаль насчет Лефти, — тихо проговорила она. — Он в порядке?

Гарри тряхнул головой.

— Зависит от того, что ты под этим подразумеваешь. Жить будет, но ему придется обходиться без левой ноги и правой руки, — Гермиона закрыла глаза. — Гермиона, она напала на студентов. Сами себя они защитить не могли, потому Лефти и лишился частей тела, спасая их — как она и предполагала. Это закончится — сейчас же, — он продолжал скидывать свое имущество в чемодан.

— Что это значит? — спросила она в ужасе, что уже знает ответ.

— Я ухожу, — сдержано жестким тоном отозвался он.

— Как долго тебя не будет? — как можно более небрежно поинтересовалась она.

В ответ он остановился и поднял на нее взгляд:

— Я не вернусь. Я ухожу навсегда.

Она в два длинных скачка оказалась рядом с ним:

— О чем это ты говоришь? Твой дом здесь!

— Больше нет. Я по-прежнему буду выплачивать свою часть по закладной, если тебя это беспокоит.

Гермиона не могла поверить своим ушам:

— Да какого черта с тобой творится? — проорала она. — Ты что, думаешь, меня в такие времена деньги будут волновать? Ты не можешь просто взять и уйти!

Он выпрямился — глаза его горели:

— Могу и уйду! — в ответ заорал он. — Пока я сижу тут и ничего не делаю, я ставлю под удар весь дом! — он протиснулся мимо нее, чтобы прихватить пару книжек. Она кругами вертелась на месте, следя за его лихорадочными передвижениями по комнате.

— Ты что, совсем из ума выжил? Твои метания бесполезны! Пока мы тебе еще важны, она сможет использовать нас против тебя, куда бы ты ни убежал! С таким же успехом ты мог бы остаться здесь, где ты хоть заметишь приближение угрозы!

— Нет! У него на все есть свои причины, и к тебе они отношения не имеют. Ему нужен я — он меня получит. Как только я на него выйду, он оставит дом в покое.

Гермионе вдруг стало интересно, имел ли он ввиду под ‘домом’ всех их, или только ее.

Она тряхнула головой, чувствуя, что к глазам подступили слезы:

— Поверить не могу, что ты так со мной поступаешь.

Он с горящими глазами круто повернулся к ней.

— Для такого умного человека как ты, ты порой бываешь чересчур толстолобой! Неужели не видишь? Я делаю это для тебя! Волдеморт отнял у меня всех, кто мне в этой жизни был по настоящему дорог... родителей, Сириуса, Хагрида, Дамблдора... а потом и Рона тоже, и мы оба знаем, что ни один из нас до сих пор не смирился с его смертью. Я думал, что навсегда от него отделался, но мне следовало знать; теперь он вернулся, и он заставит меня платить! Я не могу сидеть сложа руки и ждать, пока он не закончит свои делишки! Если уж мне придется платить ему за вызов, то я заплачу своей жизнью, а не твоей! — Гермиону его гнев даже осадил. Он вытянул вперед правую руку, показывая ей ладонь. В ложбинке красовался маленький шрам в форме запятой — он был у него уже много лет. — Видишь этот шрам?

Она оцепенело кивнула:

— Ты... ты порезался осколком хрустального шара...

— Нет. Это я тебе так сказал. Порез, оставивший этот шрам, я сделал своей же рукой. Вечером после... — он остановился и собрался с духом. — Вечером после смерти Рона, я выбрался из Хогвартса к его могиле. Я взял нож, порезал себе руку и дал ему обещание. Я поклялся собственной кровью над его могилой, что никогда не позволю случиться с тобой тому, что случилось с ним. Я хотел оставить шрам, чтобы никогда не забыть — будто смог бы, — он дотронулся рукой до ее щеки; она чуть ли ни чувствовала, как шрам горит, прикасаясь к коже. — Ты что, ничего не понимаешь? Все, что у меня осталось на свете — это ты! Пока я жив, он до тебя не доберется, ни за что. Поэтому мне нужно убраться как можно дальше, и мне плевать, как будет больно!

Она покачала головой, и тронутая, и разгневанная его речью.

— Мы больше не дети, Гарри. Я тебе не какая-нибудь полуобморочная средневековая барышня. Мне не нужна твоя защита, и мне не нужно твое показушное рыцарство! Хочешь поиграть в мученика — играй перед зеркалом, потому что я твою игру не оценю! Желаешь меня защищать? Ладно! Давай защищать друг друга!

Он отошел, отмахнувшись от ее слов, кратко тряхнув головой.

— Не все так просто.

— Да мне фиолетово!

Гарри отвернулся, решив, по всей видимости, что с ней спорить бесполезно, и с треском захлопнул чемодан. Он рванул его с кровати и взмахом руки послал лететь следом за собой из комнаты и вниз по лестнице. Гермиона не отставала. Когда они спустились до галереи на втором этаже, она пробормотала пару слов от себя, и чемодан бесцеремонно бухнулся на пол. Гарри с искаженным от гнева лицом резко обернулся.