Гаs

Сухинин автоматически притих и даже затаил биение собственного сердца.

– Это было на третьем курсе после стройотряда, когда вы ездили в Волгоград, помнишь?

– Помню, нас еще тогда едва не выперли из отряда за фарцовку, – улыбнулся Сухинин.

– Да, это тогда было, – Вероника задумчиво глядела мимо Сухинина, – я была такая глупая, я так влюбилась.

– Почему глупая? – Сухинин пожал плечами.

– Наверное, надо было выходить замуж за другого, – ответила Вероника.

– За кого? – испуганно спросил Сухинин, подумав, что Вероника сейчас примется сожалеть, что не прожила всю жизнь с ним, и что теперь раскаивается и сожалеет.

– За доцента Лидяева, – сказала Вероника, – он мне предлагал аспирантуру и диссертацию за два года, и знаешь, когда я ему отказала, он взял в аспирантуру Ленку Безрукову и сделал ее любовницей.

Эту историю Сухинин слыхал. Ленка и правда стала потом кандидатом наук, доцентом, а сам Лидяев дорос до проректора по науке.

– Ну и что? Была бы сейчас доценткой? Жила бы в маленькой квартирке, ездила бы на автомобиле марки "Ока"? – хмыкнул Сухинин.

– Может, это и лучше бы было, чем всю жизнь бездельничать, – ответила Вероника, – быть женой деятельного человека не такое это уж и счастье.

– Банальная сентенция, – возразил Сухинин, – и не верю, что ты отдала бы трехэтажный особняк на Десне за двухкомнатную квартирку в Ясенево.

– Не отдала бы, – согласилась Вероника, – потому что слабая и нерешительная, потому всю жизнь и промаялась.

– Ты обещала меня удивить рассказами про всех твоих мужчин и с подробностями, – сказал Сухинин, – а увела куда то не туда.

– А потому что кроме Пузачева были у меня только двое.

– Кто? – вскинул брови Сухинин.

– Ты их знаешь, – сказала Вероника и поджала губки.

– Митрохин и Бакланов? – попытался угадать Сухинин.

– А вот и нет, – покачала головой Вероника, – а вот и нет.

– Ну, так не томи, мне интересно, – Сухинин на своем месте.

– Однажды Пузачев попросил меня провести вечер в компании одного очень важного для него человека.

– Неужели? – выдохнул Сухинин.

– Да, – кивнула Вероника, – он сумел меня убедить, что это очень важно.

– С кем ты переспала? – нетерпеливо спросил Сухинин, – под кого он тебя подложил?

– Это был чиновник из Счетной палаты, ты его помнишь, – сказала Вероника.

– Когда в девяносто восьмом году шерстили нашу головную контору? – догадался Сухинин.

– Угу, – кивнула Вероника, – его звали Валерий Аркадьевич.

– Обычно в таких случаях дают много денег и просто устраивают баньку с дорогими проститутками, – с сомнением сказал Сухинин.

– Здесь был иной случай, – сказала Вероника.

– Допустим, – согласился Сухинин, – тогда кто был вторым?

– Не догадываешься? – спросила Вероника, снизу вверх взметнув на него взгляд своих серых глаз.

– Нет.

– Значит, мы хорошо маскировались, – довольная улыбнулась Вероника.

– Ну так кто же?

– Фридрих.

– Фридрих Янович?

– Да. Ёб твою мать! – в сердцах выругался Сухинин.

Он выругался так громко, что сидевшие на другом диване их бизнес-класса господа вздрогнули и обернулись на них.

– Не ругайся, – сказала Вероника.

– Прости, не буду.

Помолчали.

Помолчали и поглядели в иллюминатор.

Начинались сумерки.

– Навстречу часовому поясу летим, – сказала Вероника.

– Ты обещала мне сексуальные подробности, – сказал Сухинин.

– Да какие там подробности? – хмыкнула Вероника, – Фридрих почти импотент, и комплексует на этом, а вот Валерий Аркадьевич из счетной палаты, тот орёл.

Рассказать?

– Нет, не надо, – ответил Сухинин.

Снова помолчали – У нас в школе, в нашем классе все парни делились на три группы, – начал Сухинин, когда выслушал исповедь Вероники, – первая и более многочисленная группа, это обычные хвастуны, которые будучи девственниками, напускали на себя этакого форсу, дескать, мы у себя на даче, или мы у себя на дворе с девчонками и так и этак, вторая группа, к которой принадлежал я, были девственниками-тихонями, которые если бы и хотели похвастать своими небывалыми похождениями, то им бы никто и не поверил, настолько детьми они были во всем. Ну, и третья группа, истинных героев, которые вели где-то там, вне школы совершенно взрослую половую жизнь. Эти парни не хвастались своими похождениями и не выдавали своих тайн. И как мне уже потом, через много лет стало ясно, когда мы встречались с бывшими одноклассниками, в большинстве случаев на чьих-то похоронах, кстати говоря, так выяснилось, что эти парни во всем и были настоящими и по жизни добились больше иных хвастунов.

Поверх внимательно притихшей Вероники Сухинин поглядел в иллюминатор. В пронзительной голубизны морозном небе, пологим куполом нависшем над грудами бесконечных облаков – сияла звезда.

Может, это НЛО?

Или нет, это звезда, что ждет его.

Это она.

Это Олеся.

Сухинин улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься? – ревниво спросило Вероника.

– Мыслям, – ответил Сухинин.

– Продолжай, мне интересно, – попросила Вероника.

– Ну, слушай.

Со мною рядом за партой весь девятый и десятый классы сидел Витька Николаев.

И все два долгих года он буквально изводил меня своими сальными небылицами про то, как он и его друзья в их шестнадцать уже вовсю сожительствовали с взрослыми и опытными женщинами. Я априори относился к этим россказням Витьки как к небылицам и стандартному хвастовству тех ревниво относящихся к своему статусу подростков, что упорно хотят выглядеть более опытными, чем они есть на самом деле. Таких фантазий и до Витьки я слыхал много – и в школьном тубзике на переменах, и в спортивной раздевалке, и в темной палате в старших отрядах пионерского лагеря. Сам я никогда не соревновался с рассказчиками, перебивая их, де вот я на даче с одной на сеновале, или вот однажды прихожу к приятелю, а там его старшая сестра… Нет, я всегда был адекватен и понимал, что начни я про такое, меня тут же поднимут на смех, настолько желторотым сосунком выглядел я в свои шестнадцать. Со мной-то и на школьных вечеринках даже самые застенчивые и тихие девочки танцевать не шли, не то что боевые огонь-девицы! Но порою мне все же интересно было послушать, все-таки природа и все такое, но подобные рассказы в устах моего соседа по парте Витьки Николаева были настолько сально-скабрезными, что вызывали только отвращение и гадливость.

А он насиловал и насиловал меня своими россказнями.

Особенно запала, особенно запомнилась мне тогда одна грязнейшая история о том, как якобы однажды он присутствовал и принимал участие в какой-то воровской хулиганской оргии с проститутками, где один его приятель поспорил, что он за вечер оттрахает одну из тамошних дам не менее десяти раз. И Витька так подробно все описывал, как они смотрели, и как и что при этом делалось и говорилось, и он так при этом сально улыбался, закатывая глаза и повторяя все реплики участников той вечеринки, что мне становилось не по себе. Меня едва не стошнило, когда улыбчивый и сам подсевший на собственной истории Витька Николаев сказал, "а Ленка тут принесла из сеней ведро и говорит Лёхе, ссать сюда будем, и поставила ведро рядом с кроватью"…

Кстати.

Уже после того, как Витьку мы похоронили, один из одноклассников моих рассказывал, что учился потом с Николаевым в одном военном училище и что Витька -то, оказывается не врал. И всех курсачей девственников-второкурсников как-то пару раз действительно водил в такие злачные места, что ни Куприну, ни Мопассану не снились.

– Ты это к чему? – спросила Вероника.

– К тому, что Витька Николаев на меня очень сильно повлиял, – ответил Сухинин и вновь принялся глядеть на одинокую звезду.