Gaudeamus. Как студенту стать мужчиной и другие академические хлопоты

В коридоре Серж и Ники лихорадочно соображали, что делать дальше. Решили дождаться окончания экзамена, остаться наедине с Голубой и, используя мягкий прессинг, добиться от него хороших оценок, но тут они просчитались. Их ввело в заблуждение тщедушное тельце преподавателя: несмотря на малый рост, он обладал достаточной силой духа, и если испытывал к кому-либо неприязнь, то только стойкую. Поэтому, когда два друга вошли в аудиторию и стали убеждать Голубу в несправедливости его поступка, он пробормотал нечто вроде "Оставьте меня, идите в деканат" и, собрав бумаги со стола, скорым шагом удалился. Былые симпатии исчезли бесследно. И только сейчас Ники окончательно понял, что глупость совершил все же он и винить некого. Эти соображения он изложил друзьям и смиренно выслушал несколько мерзких эпитетов от Сержа, который злился, скорее, на Голубу, но излить душу мог только другу. Витя Гренкин в вульгарных выражениях прокомментировал безуспешную попытку Ники изнасиловать предмет мебели.

Идти в деканат и выяснять тонкости процесса пересдачи экзамена было уже поздно, и решение проблемы было отложено на неопределенный срок.

Настроение у Ники и Сержа было испорчено выходкой доцента Голубы, но долго пребывать в унынии настоящий студент не в состоянии. Они сдали последний экзамен, и теперь их ожидали две недели зимних каникул, и это были не просто каникулы, а двенадцать полных удовольствий дней в институтском лагере Дамхурц, который, очевидно, по недоразумению называли также спортивно-оздоровительным.

Тот, кто однажды побывал в Дамхурце, не мог не вернуться туда снова. Поселок лесорубов, когда-то переданный инязу, располагается в живописнейшем месте – в широком ущелье, где река Дамхурц впадает в Большую Лабу. Нет смысла описывать этот приют счастливых и состояние человека, там оказавшегося – это надо пережить. В студенческом лагере было все для полноценного отдыха: горы со всех сторон, высота полтора километра над уровнем моря, кристальной чистоты реки и, самое главное, изысканное общество людей, объединенных одной целью – любить и радоваться жизни. В достижении этой цели не меньшую роль, чем горы и вода, играл магазин типа сельпо – финансово-гастрономический центр Дамхурца, несмотря на более чем скромный ассортимент самых необходимых товаров и не менее необходимых напитков. В лагере было полтора десятка небольших деревянных домиков, из всех достижений цивилизации они были снабжены только печками, кроватями и столами, остальные удобства располагались на улице. Туалет на двенадцать посадочных мест, как Парфенон на Акрополе, возвышался над остальными строениями, поскольку по непонятным соображениям был воздвигнут в самой высокой точке лагеря – на склоне горы. Умывальников вообще не было, поэтому и летом и зимой отдыхающая публика совершала утренний туалет прямо на берегу живописной реки Дамхурц, температура воды в которой даже в июле не поднималась выше семи градусов. Встретив утром студента, всегда можно было безошибочно определить, с реки он идет или на реку: у тех, кто уже совершил омовение, были помидорно-красные лица, так как сразу после окончания водных процедур необходимо было хорошо растереть пострадавшие поверхности тела, в противном случае с них пришлось бы отковыривать лед. Завтракали, обедали, ужинали, устраивали дискотеки и другие культмассовые мероприятия в столовой – большом бараке, неплохо приспособленном для этих целей. Нетребовательной молодежи всех этих материальных благ вполне хватало, а духовные блага они с успехом создавали себе сами.

Все жильцы блока №709, кроме Кости Молоткова, были покорены Дамхурцем, и, конечно же, ехали туда и этой зимой. Костя жил всего в сорока километрах от лагеря вниз по Большой Лабе в поселке Курджиново и поэтому горы, к которым он привык с детства, не приводили его в такой восторг. На зимних каникулах он только на пару дней приезжал в лагерь навестить друзей и немного пополнить их запасы продовольствия и напитков. Русский горец Костя Молотков был экономным человеком, поэтому остался на два дня один в общежитии, чтобы вместе с отдыхающими бесплатно доехать до Курджинова на одном из арендованных институтом автобусов. Друзья его на эти два дня разъезжались по домам, чтобы вернуться с деньгами и небольшим запасом продуктов, поскольку в Дамхурце, хотя и кормили три раза в день, от ужина и до отхода ко сну, когда происходило самое интересное, оставалось много времени.

В канун отъезда, к вечеру, вся компания была в сборе. Наступила завершающая стадия подготовки к путешествию в горы. Первым делом послали Айвэна и Витю в универсам за консервами и напитками на дорогу и первое время в лагере. Потом отобрали и уложили в чемоданы и сумки самые необходимые вещи; в отдельную сумку были собраны все продукты и спиртное. Все подготовительные мероприятия завершились еще до восьми вечера, и теперь компания отчаянно скучала. С полчаса отъезжающие пытались беседовать на отвлеченные темы и слушать музыку, но убить время до утра никак не получалось: давало о себе знать чемоданное настроение. В предвкушении завтрашних событий все пребывали в возбуждении. Состояние это у каждого проявлялось по-разному: Айвэн, заложив руки за спину и наклонившись вперед, вышагивал по комнате; Серж сидел на кровати с гитарой, успокаивал Айвэна и настойчиво уговаривал друзей съесть чего-нибудь, хотя недавно поужинали; Ники успокаивал Сержа и уговаривал его не трогать оперативную сумку, так как знал, чем это может кончиться; Витя Гренкин сидел у стола и, глядя на друзей, развлекался тем, что комментировал их действия в матерных выражениях, в глубине души он был согласен с Сержем; Костя Молотков, самый спокойный из всех, чтобы не скучать и не терять времени даром, уже полчаса сидел в туалете. Атмосфера накалялась, и Айвэн в целях разрядки поддержал предложения Сержа. Витя с готовностью поддержал Айвэна, Ники тоже долго не сопротивлялся. Рачительного хозяина Костю, который мог выступить против, просто поставили перед фактом: когда он вышел из туалета, Серж уже произносил третий тост. Потом произошло то, чего так боялся Ники: за час была уничтожена половина всех припасов, в том числе и волшебных напитков, после чего умиротворенные жильцы блока №709 улеглись спать.

Отъезд был назначен на семь часов утра, и в шесть блок №709 был уже на ногах. Долго будить и расталкивать никого не пришлось, потому что опоздать на автобус в Дамхурц было немыслимо. Ники и его друзья могли не попасть вовремя на занятия, в кино и даже на какое-нибудь мероприятие с едой и напитками, но только не на автобус, уходящий в студенческий рай.

Однако не следует путать отдыхающих в заоблачных высях студентов с так называемыми альпинистами и прочими, подобными им несчастными людьми вроде поклонников горного туризма. Студента влекут в горы жажда жизни и возможность получить там как можно больше удовольствий – как эстетических, так плотских. В то время как горный турист – это личность, склонная к мазохизму, чей изощренный ум избрал горы в качестве средства самоистязания. Студент добирается до места назначения на автобусе (или другим видом транспорта), с любовью обустраивает свое временное жилище чемоданами, магнитофонами, пепельницами из подручного материала и сумками с едой и другими необходимыми для отдыха вещами, и потом он просто живет – с целью получить максимум наслаждения в им же и его единомышленниками создаваемом мире. Такое поведение есть не что иное, как самое человеческое из всего человеческого в человеке. Горный турист представляет собой полную противоположность настоящему студенту: он получает удовольствие от страданий. Он напяливает на себя мешок с лямками, в который сложены скудные пожитки и минимум (минимум!) запасов еды, а потом с этим убогим скарбом, потный и грязный, карабкается из последних сил по горным тропам, натирая мозоли и настойчиво убеждая себя, что это и есть настоящая жизнь. Студент, вернувшись к обыденной жизни (если можно так сказать о студенческой жизни), вместе с друзьями предается приятным воспоминаниям о том, что было с ним в горах; горный турист склонен к мифотворчеству: во-первых, он называет себя альпинистом, а половина всех, кто называет себя альпинистами, как известно, вообще не альпинисты; во-вторых, горные туристы в своих рассказах представляют изнуряющие душу и тело скитания как некие романтические приключения. Их задушевные разговоры на публику у костра с номерами художественной самодеятельности под гитару почти непереносимы. Особенное раздражение вызывает умение горных туристов петь песни голосами хороших людей.

Нет, решительно жильцам блока №709 был чужд альпинизм и какой бы то ни было горный туризм, и в это зимнее утро они никак не могли опоздать на автобус в ту страну, где они будут счастливы. Задержавшегося в туалете Ники вытолкали оттуда пинками и пошли к месту отправления не позавтракав, так как это можно было сделать в автобусе.

В полседьмого все пятеро уже топтались у входа в институт, где был назначен общий сбор. Через некоторое время стали подходить преподаватели и другие студенты. В без пятнадцати семь наступил самый тяжелый отрезок времени перед отъездом: автобусов еще не было, и все боялись, что они так и не придут, что поездка будет отложена, что придется возвращаться домой и там в расстройстве и растерянности переживать случившееся, хотя все знали, что опоздание общественного транспорта – закон этой жизни. В семь автобусов по– прежнему не было. Айвэн по привычке принялся расхаживать с руками за спиной, остальные сидели на чемоданах в мрачнейшем расположении духа. Наконец в половине восьмого автобусы подошли, и изможденная ожиданием публика стала занимать свои места. Серж и компания, как обычно, расположились в самом конце салона – подальше от преподавателей, которым отводились передние места. Кавалькада из пяти мягких автобусов двинулась в путь.

Ехать предстояло четыре часа, поэтому пассажиры устраивались на своих местах основательно. В салоне потеплело, путешествующие стали снимать верхнюю одежду и обкладываться ею для удобства. Когда выехали из Пятигорска, Серж напомнил друзьям, что они еще не завтракали, и тут же была извлечена на свет заветная сумка. На сложенных в проходе чемоданах был организован стол, и начался завтрак, приуроченный к особо торжественному комсомольскому собранию в честь отъезда в Дамхурц. Наливали с повышенными мерами предосторожности, чтобы не прогневить ответственного преподавателя. Этот пост в автобусе занимала тренер по гандболу Людмила Васильевна, у которой занимался Серж. У них сложились прекрасные отношения, и Серж знал, что облав и обысков не будет, но приличия соблюдались, так как сознательные члены комсомольского собрания не хотели ставить Людмилу Васильевну в неловкое положение перед другими преподавателями, ехавшими в этом автобусе.

Настроение было прекрасное. Ели и пили с таким удовольствием, будто только что отпостились. В трапезе, кроме наших знакомцев, участвовали и другие студенты с РКН, также решившие провести каникулы по-людски. Об одном из них следует сказать отдельно.

Алексей Васильевич Бобров, или Алекс, как его звали друзья, учился в английской группе на одном курсе с Сержем и Ники и был в высшей степени замечательной личностью. Он отлично знал английский, его эрудиция не знала границ, он был разносторонне талантлив, почитал поэта Вознесенского, декламировал многие его стихи на память и даже в совершенстве овладел его манерой читать свои произведения. "Я помню чудное мгновенье…" он мог выдать в таком ритме и с такими интонациями, что от Пушкина в этом стихотворении не оставалось и следа – один Вознесенский. Пописывал Бобров и сам, но не с детства, как все нормальные поэты. Однажды в начале первого курса ему в руки попалась кассета с рок-оперой "Иисус Христос Суперзвезда", о существовании которой он знал, но ни разу не слушал. Первое же знакомство с этим произведение потрясло его. Своим открытием Алекс поделился с Сержем, и кончилось это тем, что в течение полугода они, кроме "Христа", вообще ничего не слушали. Музыка Уэббера поглотила их без остатка, они в нее влюбились и слушали до одури, Алекс по ходу переводил текст. Неожиданным результатом этого увлечения стал поход в институтскую библиотеку в надежде найти хотя бы какую-то литературу о жизни Христа, так как искать, а потом и иметь при себе Библию Серж и Алекс не решились. И они нашли – "Забавное евангелие" Лео Таксиля. Отбросив идиотские комментарии воинствующего атеиста, они почерпнули из этого чтива все, что их интересовало, и теперь слушали рок-оперу более осмысленно. Но Боброву оказалось мало просто слушать и вникать, и в один прекрасный день (и ночь) он сел и написал свою рок-оперу, которая длилась тридцать две минуты и называлась "Собака Баскервиллей". Сюжет был взят у Конан Дойла, музыка – частью своя, а частью – заимствованная из "Христа". Собака в трактовке Боброва была добрая и обязанности чудовища исполняла по принуждению. Эту роль Алекс доверил Сержу. Представленный на факультетском новогоднем вечере опус имел хотя и не шумный, но все же успех. Это воодушевило новоиспеченного автора, и он сотворил рок-оперы про Иванушку-дурачка, про Адама и Еву, а также мюзикл по мотивам «Красной Шапочки». Кроме того, Алекс имел представление об игре на гитаре и под собственный аккомпанемент, немыслимым образом выворачивая пальцы, исполнял весь репертуар «Битлз» и многое из «Дип Перпл» и «Лед Зеппелин».

Если бы Бобров обладал только этими достоинствами, то представлял бы собой просто замечательную личность, однако он был в высшей степени замечательной личностью, потому что интеллектуальная и творческая одаренность удивительным образом сочеталась в нем с абсолютной неприспособленностью к практической жизни в быту, точнее, во всем, что касалось каких-либо действий руками (исключая навык письма) и ногами. Алекс был патологически неловок. Если требовалось забить гвоздь, то молоток в его руках превращался в орудие разрушения и членовредительства, не говоря уже о работе топором или пилой. Был он чуть выше среднего роста и с виду хиловат, но при попытках выполнить какую-либо работу, например в комнате или кухне, по количеству и качеству разрушений мог сравниться разве что с бешеным слоном. Еще хуже дело обстояло, когда Алекс начинал заниматься спортом: если он играл в футбол или баскетбол, другие игроки шарахались от него, как от летящего на бреющем полете штурмовика, потому что Бобров, при том что не умел обращаться с мячом, травмы своими костями, хотя и неумышленно, наносил весьма болезненные. С таким же успехом он катался на коньках – с той лишь разницей, что увечья причинял в основном себе, так как продвинуться с помощью этого спортивного приспособления более полуметра не мог и падал со всего маху, своими движениями напоминая уроненную на пол крышку от кастрюли. Несмотря на все эти выкрутасы, Алекс не был физически слаб и некоторое время не без успеха даже занимался каратэ. Но самой убийственной чертой его характера было то, что он как будто и не замечал своей неуклюжести и неловкости и каждый раз с воодушевлением брался за новое дело, причиняя ущерб себе и окружающим.

И в этот раз Бобров достал из своей сумки колбасу, повернулся к импровизированному столу и уже взял нож, чтобы порезать ее, но Серж был начеку и отобрал у него инструмент, зная, что в лучшем случае пострадает чемодан, служивший столешницей. Он хорошо помнил, как год назад Алекс большим ножом, похожим на штык, прямо на земле открывал банку сардин в масле. Эта процедура происходила на виду у двух хорошеньких студенток, и неисправимый пижон Алекс решил сделать все по-молодецки. Он положил банку на утрамбованный ногами снег, вогнал в нее нож и прошелся им по окружности сосуда. Затем он элегантно взялся двумя пальцами за края банки и, как ему казалось, поднял ее, однако все ее содержимое в виде бутерброда из двух круглых жестянок с сардинами между ними осталось на снегу. Он прорезал банку насквозь и теперь держал в руке аккуратное жестяное кольцо. Рыбу все-таки съели, а Алекс в душе радовался собственной удали. Словом, колбасу Серж порезал сам, и праздничный завтрак продолжился.