Гаухаршад

Его дед был каменотёсом и полжизни провёл при монастыре Сурб-Хач. Перед глазами Геворга как будто встал молчаливый старик, вдохновенно работавший над камнем. Под точно рассчитанным, слаженным ударом его молотка резец скользил по камню, выписывая завиток за завитком. Мальчик, как зачарованный, часами мог наблюдать за работой деда, на его спокойное лицо, изборождённое глубокими морщинами. Голову старик повязывал маленьким чёрным платком, чтобы усмирить вьющиеся седые волосы. Умер дед рано, он только начал обучать внука своему искусству, вкладывая в его маленькие ладони молоток и резец. Но не суждено было увидеть старому мастеру работу внука.

Мальчик долго чувствовал себя сиротой, покинутым всеми на этом свете, пока однажды настоятель не подвёл его к незнакомому мужчине. Семилетний Геворг, задрав голову, смотрел на высокого, крепкого воина, с восхищением разглядывал его вооружение. Он осторожно прикоснулся к вырезанной из кости рукояти сабли и тут же испуганно отдёрнул палец. А мужчина засмеялся и поднял его на руки. Геворг запомнил это ощущение счастья, когда его впервые приласкал большой и сильный мужчина. Не монах, чьё слово более напоминало молитву и проповедь, а мирянин, который, не сдерживая своих чувств, прижимал мальчика к себе и гладил его взъерошенную голову. Геворг ухватился за шею незнакомца, вжимался в его широкую грудь, вдыхал незнакомые запахи, не водившиеся в монастырских стенах. Он улыбался, мечтая, что этот человек заберёт его в свой большой мир, где ему не будет так одиноко. Тогда же Геворг узнал, что воин был его отцом.

С того дня Турыиш часто посещал монастырь, оставлял настоятелю немалые деньги на содержание мальчика. Неспокойный быт воина не позволял забрать сына из обители, и только сейчас, когда Геворгу пошёл семнадцатый год, мангыт решил круто изменить свою жизнь.

Юноша всё ещё стоял перед порталом медресе, когда говорливая компания молодых шакирдов в светлых чапанах и искусно накрученных на головы чалмах прошла внутрь большого двора. Каждый из шакирдов нёс под мышкой по две-три книги, поправляя их на ходу. Их весёлый смех и радостные возгласы при встрече с соратниками по учёбе огласили двор медресе. Геворг и сам не заметил, как шагнул за ними следом, разглядывая обширную квадратную постройку, внутри которой и находился вымощенный камнем двор. Сгорбленный старик, шаркая стоптанными на задниках туфлями, проследовал мимо шумных учеников, он вскинул сухощавую руку к свисающей верёвке и позвонил в колокол. Звук полетел по двору, отскакивая от стен медресе, заметался эхом, и шакирды заспешили, рассыпались на маленькие группки и растворились за створками лёгких дверей в сводчатых нишах здания. Геворг остался во дворе один, исчез и шаркающий ногами старик, только утреннее солнце продолжало лениво освещать гладкие камни двора. Кто-то коснулся руки задумавшегося юноши, Геворг обернулся и увидел отца.

– Что они здесь делают? – с удивлением спросил сын.

– Это медресе, Геворг. Здесь обучают Корану и многим наукам, которые издавна известны человеку. Шакирды познают в этих стенах астрономию и математику, философию и логику.

Юноша смотрел на отца таким непонимающим, полным недоумения взглядом, что Турыиш не выдержал и рассмеялся:

– Ведь чему-то тебя учили в монастыре?

– Да, – со всей серьёзностью отвечал Геворг, – меня учили читать Библию.

Юзбаши нахмурился, поглядывая на сына. Казалось, он впервые задумался о том, что Геворг крещён и проповедует иную веру. При дворе повелителя подобные вещи были недопустимы, прежде чем представлять сына крымской валиде, он должен был не только научить его обращаться с оружием, но и сделать мусульманином.

– Мы поговорим об этом, когда вернёмся домой. А теперь поспешим на базар, – произнёс Турыиш. И уже шутливо добавил: – Но если ты будешь останавливаться у каждого здания Солхата, мы не доберёмся до торжища и не купим тебе обновок!

При мысли о том, что его ожидает столь приятная прогулка, лицо Геворга осветилось радостной улыбкой:

– Пойдёмте, отец, мне не терпится увидеть знаменитый солхатский базар.

Торжище начиналось сразу за стенами медресе. Отсюда уже разбегались первые ряды с выстроенными по обеим сторонам каменными нишами и небольшими складами, расположенными позади торговых лавок. Дорогие ряды заполнял привозной товар, и покупатель здесь ходил особый, не только приценивался, но и, не скупясь, делал покупки. Местные и иноземные купцы с важным видом устраивались в нишах на коврах. Менее состоятельные торговцы расстилали свои дешёвые циновки, они старательно выбивали из них базарную пыль, прежде чем с молитвою приступить к работе. Расторопные приказчики торопливо выкладывали товар, боясь пропустить ранних покупателей.

Чего только не было на здешних прилавках! Со специальных перекладин, открываясь взору зевак, свешивались дорогие ткани. Здесь была материя из Сицилии и узорные шелка из Луки; венецианский бархат, расцвеченный тюльпанами, гвоздиками и гиацинтами; золотая и серебряная парча из Ирана. Смуглый до черноты торговец похвалялся индийскими муслинами – тканями, будто сотканными из ветра и облаков. Женщина, наряженная в воздушный, сказочный муслин, поражала воображение мужчины, превращалась в райскую гурию или пери, готовую улететь прочь. В другой нише турецкий купец выставлял несравненной красоты парчу, сотканную османскими мастерами-умельцами.

– Подходите! – кричал он. – Подходите и берите! Из такой парчи шьют одежды самого султана Баязета!

И народ подходил, любовался волшебными переливами дорогой материи, с восхищением цокал языком. В другом конце ряда зеваки окружили испанца, который привёз тюки из Толедо. Шёлковая ткань самых ярких цветов – красного, зелёного и золотого красовалась россыпью звёзд, узоров из цветов и медальонов.

Не скоро Турыишу с сыном удалось добраться до рядов, где купцы из Фландрии и Московии торговали добротным сукном, хлопковыми тканями. Чуть поодаль местные портные предлагали готовые камзолы, чапаны, казакины. Вскоре на Геворге уже красовались новый кафтан из лёгкого сукна и кожаные ичиги с загнутыми кверху носами. Большие чёрные глаза юноши сияли от удовольствия, он всё норовил оглядеть себя со всех сторон, крутил головой и оглаживал плотную материю. В Оружейном ряду отец приобрёл для него пояс и кинжал работы местных мастеров. Пообещал дома вручить ему саблю, добытую в последнем бою. Геворг уже видел себя на тонконогом караковом коне в полном боевом вооружении, и счастливая улыбка не сходила с лица юноши.

Глава 7

Назад возвращались другой дорогой. На следующей площади встретилось им торжище иного рода – невольничий рынок. Любопытный юноша просительно заглянул в глаза отца:

– Я хочу посмотреть, позвольте мне, отец.

Юзбаши пообещал сыну пройтись по рынку, но прежде повёл его в кабак, расположенный поблизости. Запахи жареного мяса и печёных лепёшек дразнили обоняние, да и время близилось к обеду, о чём напомнило урчание животов. Крытый дощатым навесом двор был полон народа, и Турыиш нашёл место для себя и Геворга лишь при помощи расторопного служки.

Им подали глубокие глиняные пиалы, расписанные ангобом [17] и украшенные ярким врезным узором. Посуда эта была местного производства и охотно использовалась простолюдинами. В пиале благоухал наваристый бульон с мелко покрошенными кусками мяса и хорошо разваренной крупой. Похлёбка была сдобрена душистыми приправами и пахучими травками, от запаха которых перехватывало дух. К еде прилагалась лепёшка, которую сотник тут же наломал на куски и, окуная ещё тёплый хлеб в пиалу, принялся за трапезу. Геворг не отставал от него, норовил поскорей выловить сытные кусочки мяса. Служка принёс медный тазик и кувшин с водой. Когда оба омыли руки, Турыиш попросил кумыса, хорошо освежавшего в этот солнечный день. К полудню погода разыгралась, установилась жара, нередкая в это время года. За неспешным разговором юзбаши с сыном осушили по две чаши бодрящего кумыса и, расплатившись, направились в торговые ряды.

17

Ангоб – раствор белой глины.

Невольничий рынок Солхата в последние годы утерял свою первоначальную значимость, некогда богатейшая торговля Солхата была перебита более удачливой соперницей – Кафой. Невольничий рынок города ныне удовлетворял лишь потребности Крымского ханства, уступив своё прежнее мировое господство. Но торговля невольниками здесь во всём напоминала рынок Кафы: те же сколоченные из дерева помосты, купцы-работорговцы, скрывавшиеся от солнца под полотняными и шёлковыми балдахинами, и пленники, то плачущие и кричащие, то уныло уставившиеся на праздные толпы горожан.

Турыиш и сам не ожидал, что натолкнётся здесь на брата. Хыяли, жестикулируя рукой, с зажатой в ней нагайкой, отчаянно торговался с пузатым, заплывшим жиром бухарцем в полосатом халате. Между ними стояла черкешенка, испуганно вскидывавшая свои большие, бархатистые глаза то на одного, то на другого мужчину. Наконец Хыяли и бухарец ударили по рукам. К мангыту перекочевал вместительный кошель, набитый монетами, а бухарец ухватил девушку за руку и потащил её за собой. Сотник, вполне довольный сделкой, подвесил кошель к поясу.