Газета День Литературы # 110 (2005 10)

"Не хватило жизни человечьей,

Чтобы поле сечи пересечь".

ПАМЯТНИК ПУШКИНУ.

Октябрь 1993

Он стоит

один

среди

Шумных древ,

как в поле бранном,

И краснеет

свежей раной

Лист кленовый

на груди.

ПАМЯТНИК НЕИЗВЕСТНОМУ

СОЛДАТУ

Вот ястреб реет над равниной…

И мстится — взор твой соколиный

Тем прежним возрастом сродни

Неистребимой ястребиной,

Сквозной во времени тени,

Что, словно призрак "мессершмидта",

Штурмует долгие луга.

И вновь,

теперь уже гранитной

Своею грудью, — от врага

Ты заслонить готов их спешно

На все лихие времена. —

Как будто в той тени кромешной

Идет священная война.

НА БРАНЬ ПОСЛЕДНЮЮ…

Преосвященнейшему Константину

епископу Тихвинскому

Золотилось небо спелой рожью,

А в полях синели васильки.

Шел монах сумняшеся ничтоже

Вековой тропой и кулики

Щебетали в долах васильковых

Под ржаною вязью облаков.

И лучилась к полю Куликову

Тропка летописною строкой.

Шел чернец строкой незавершенной,

Посох предержа в руце своей,

Мимо новорусских вавилонов,

Мимо стойких дедовых церквей.

А издалека, сквозь птичье пенье,

Сквозь халдейский ропот городов,

Доносился грозный гул сраженья:

Гром гранат, глухой, как стук щитов,

Посвист пуль, звучащий, словно эхо

Впившихся в просторордынских стрел,

Лязг проклятых танковых доспехов,

Трубный гуд страстных монастырей.

Николай Рачков “А Я ПРИЖМУСЬ К ЖНИВЬЮ РЖАНОМУ...”

***

В войну крестили и растили

В селе, где бед не истолочь...

Меня учить любви к России?

К Отечеству? Подите прочь.

Я знаю, чем душа согрета,

И сколько в ней сорвали струн.

Пусть корчит из себя поэта

На все лады политкрикун.

А я с годами тише, тише,

Я знаю цену громких фраз.

А мне все ближе, мне все ближе

В селе состарившийся вяз.

А я прижмусь к жнивью ржаному

До слез, до крови на щеке.

Я знаю: боль сильней по дому,

Когда от дома вдалеке.

***

Много света, много стали,

Много хлеба,

Звездный взлет...

Все кричали: вы отстали!

А Россия шла вперед.

Шла сквозь ливни и сквозь вьюги,

Набирая ход такой,

Что все недруги в округе

Потеряли вновь покой.

Становился рев неистов:

Что Россия, как не миф?

Подкупили машинистов,

Тормознул локомотив.

Свет зеленый, это зримо,

Зажигается другим.

Все другие мчатся мимо,

Ну а мы стоим, стоим...

Сколько мается народу,

Лют душевный неуют.

Поезд наш рванул бы сходу,

Только ходу не дают.

Но когда он в поле мглистом

Тронет с места, господа,

И помчит вперед со свистом,

Где вы будете тогда?

***

Даль моя ты вешняя!

Что там? Жизнь неспешная.

Сенокос да пахота,

пятистенный дом.

Там и банька с веником,

и сарайчик с сенником.

Там сундук прабабушкин

под двойным замком.

В сундуке окованном,

молью облюбованном

много бедной всячины —

не свезет возок:

поясок набедренный,

книга "Князь Серебряный",

платье подвенечное,

темный образок.

Вот оно, наследие,

через все столетие.