Газета День Литературы # 110 (2005 10)
Шрифт:
Энергию не растративший в тяжеловесном гуле,
Свобода — твоё призвание, свобода — твоя любовь!
Подземка к тебе выносится, гадая — чердак или клетка,
Сумасшедшие скорости заучили парапеты твои,
Здесь металл бессмертию молится, тлеющей сигареткой
Шутка вываливается из губ скоростных шутих.
Стены Рассвета спрессованы из полдня и скрещенных балок,
Зубы последние
Всё утро летящую тучу ворочал подъёмный кран, балуясь…
В твоих кабелях Атлантический неожиданно присмирел.
И неясно, как это иудейское небо
Тебя наградило… В рыцари, посвятив не с руки,
Неизвестным временем орудуя, как неводом:
Отмена смертного приговора превратилась в спектакль для реки.
О алтарь и арфа, взбесившаяся электросварка,
(Как можно было пытаться выровнять струны твои!).
Ужаснейший миг экстаза, измученная весталка
Не сдерживает восторга, и молитва парии —
Снова трагическим светом твои отливают скорости,
Как дыхание звёзд, неразделимо сожительство идиом.
Твой путь — конденсат вечности: скрижали новой истории,
И мы на твоих плечах совершаем ночной подъём.
Под тенью железных свай я длю своё ожидание;
Всегда твоей чистой тенью была одна темнота.
Петарды ночного Города уже прекратили мерцание,
Лишь ледяные годы трутся об опоры моста.
О Бессонница, как река, перепрыгнувшая
В море — под тобой — землю изрыв,
К нам, невидным, смятённым, смущенье ещё не отринувшим,
Чтоб лекалом корабля дать взаймы Богу миф.
ЛЕГЕНДА
Такая же безмолвная, как зеркало, верное
Реальностям, погружённым в молчание…
Я не готов ни к раскаянию,
Ни к равновеликим сожалениям. Для мотылька,
Изогнутого, не более чем тихо
Умоляющее пламя. И судороги
Белых падающих хлопьев,
Целующихся —
Такова цена всех дарений.
Для узнавания —
Этого рассекания и этого горения,
Но только одним тем, кто
Израсходует себя вновь.
Дважды и дважды
(Снова дымящийся сувенир,
Кровоточащий фантом!) и еще раз вновь.
Пока блестящая логика не победит
Неслышимо, как зеркало,
Достоверно.
Тогда, капля за едкой каплей, идеальный крик
Свяжет некую постоянную гармонию —
Безжалостный прыжок для всех тех, кто шагает
Легендой юности в зенит.
ЧЕРНЫЙ БУБЕН
Соблазны чернокожего в подвале —
Знак приговора и угода злу.
Роятся комары в тени бутылки,
И таракан штурмует щель в полу.
Эзоп, устав от дум, освоил небо,
Зрил зайца с черепахою разлад;
В сени животных спит его могила,
И заклинанья в воздухе кипят.
Тот чернокожий одинок в подвале,
Его мечтанья королевски лгут
Меж дирижёрской палочкой и бубном,
И в Африке, где мухи вздымут труп.
Александр Тутов УЧУ ЛЕТАТЬ
Я знал, что она меня не видит. Да и кому нужно забираться в подобную глухомань? Кроме, конечно, меня. Но она-то этого не знала.
Забавно было смотреть, как она, подпрыгнув, пытается зависнуть в воздухе. Получалось, но ненадолго, не больше, чем на пять секунд. Но и это кое-что. Иногда она пыталась сделать несколько шагов, но получалось не более трех, да и то на высоте сантиметров максимум десять-пятнадцать. Но она старалась. Я представляю, что испытала она, впервые заметив, что на какие-то секунды может преодолеть земное притяжение. И как не верила сама себе. Сам когда-то через такое прошел. Жаль, что от большинства людей приходится это скрывать. Не поймут, а то и не простят — того, что ты можешь, а они нет. Если бы таких, как я, было большинство! Я верил, что не один такой. Искал, но мне не везло. И я затосковал. Летать одному интересно лишь первое время. Жаль, рано погиб мой учитель!
И уже почти перестав надеяться, вдруг увидел ее. Легкая, стремительная, она садилась в "пригородку". И я, поддавшись интуиции, последовал за ней. Сердце стучало: "Она! Она! Она!"
Сердце не ошиблось. Теперь я боялся выйти — нельзя испугать человека: испуганный никогда не сможет летать. Так говорил мне учитель, когда я был еще совсем маленьким.
Собравшись, я приподнялся над землей примерно на метр и пошел по направлению к ней. Девушка, увидев меня, вздрогнула, побледнела. Но я уже подошел к ней, улыбнулся и произнес:
— Учу летать!
И протянул руку. Она какое-то время недоверчиво смотрела на меня, потом улыбнулась в ответ. Ее ладонь доверчиво легла на мою.
Александр Яковлев РАССКАЗЫ
ЧЕРЕПОВЕЦ Мне было девятнадцать лет. Мне было девятнадцать! Тот, кто жил по-настоящему, знает, что это такое. Мне так все было любопытно. Странно, удивительно и интересно. И все происходящее воспринималось, как приглашение к открытию тайны.