Газета День Литературы # 113 (2006 1)
Шрифт:
И вот Мария молчит и только гладит Его ягнячьи кудри.
Кудри льются в Ея перстах, похожих на юные изумрудные камыши бродов Иордана...
Камыши гибкие, певучие, атласные, текучие...
Блаженно, сонно агнцу, дитяти в перстах матери...
Зыбко, звёздно, сонно, сонно, тепло…
Сонно...
— Иму... Мама... маа, я засыпаю, но в глазах моих сонных стоят
Иму! Матушко, но Ваши груди, исполненные сладчайшего родильного, кормильного, творильного млека, молока, молозива, плескались, как два Нила.
Вот они — облитые млечною необъятной луной — две материнские родильные Пирамиды стоят у губ Моих кормильно и закрывают Пирамиды Фараонов.
И уйдут, сойдут Пирамиды Фараонов, а вечно будут стоять, плескаться Пирамиды Святых рожениц, матерей земли.
И за этими Святыми Живыми, Дышащими Пирамидами — я не вижу, я не видел каменных...
Иль Пирамиды Фараонов — не Знаки Вечной загробной Жизни, а только Груди кормильных плодоточащих матерей...
Матерь, но почему там, в яслях ягнячьих сырых, под грудями пирамидами млековыми Вашими, почему Звезда Волхвов?
Звезда Рождества неповинного?
Звезда колыбели?
Звезда Вифлеема сразу стала и Звездою Смерти?
Звездой Херема — последнего отлученья при рёве 400 храмовых бараньих оглушительных рогов, рогов?
И приговора Синедриона смертного?
И эта Звезда сразу пошла за Мной от яслей Вифлеема?
И вот царь Ирод Антипа возжелал убить Меня, птенца в гнезде, и приговорил к смерти всех младенцев до двух лет.
И возрыдали сыро, оцепенело млековые матери с грудями-пирамидами, и никого не стало у пирамид их опустелых.
И даже праматерь иудеев Рахиль вышла из гробницы и возрыдала, усоп-шая, на дорогах избитых, зелёных младенцев...
Матерь!..
И вот пришли цари, от которых даже мертвые выходят из могил и рыдают громче, чем живые.
И я, младенец, слышал эти крики.
И слышу досель...
И при таких владыках длится жизнь моя, и при таких рыданьях и криках...
Матерь, матерь, но если б тогда, до двух лет, убили Меня, поникли бы тогда Пирамиды Ваши, но нынче уже бы утихли Вы, а не предстояло бы Вам более мучительное...
О, Господь мой!..
Но, Матерь, Вы со Мной на крыше детства моего, и блаженно, сонно мне, и отстраняю я дни грядущие мои...
Но, Матерь моя, не говорите старому отцу моему о Звезде Смерти, ко-чующей ближе и ближе над головой моей...
...Спит мальчик Иисус на крыше под звёздами,
и Матерь безмолвная преклонилась над Ним...Она потом отворит богоглагольные, богоколокольные лепестки-уста...
После Креста.
А пока вешний, тёплый, назаретский оливковый ветер вместо одеяла веет над Ними...
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
— Иму, Матерь, а что есть любовь между мужем и женой?
А в Назарет этой весной птичьей приехала племянница нашего соседа Малха, вечнопианого от вина и недоступной прохожей красоты жен. Её звать Мария. Ей уже десять лет. Мария из Магдалы...
И вот, когда я кормил на крыше перелётных птиц моих — она пришла на крышу.
Она сказала: "Иисус, Иешуа, я пришла поглядеть на птиц твоих".
Но я почуял, что не из-за птиц пришла она.
Вот она стоит, колеблется, наклоняется, порхает над крышей дома моего, как бабочка галаадская.
Она в бархатной изумрудной палестинской длинной, кубовой рубахе "джеллабе" с острыми, почти до земли, рукавами и в алой, шелковой персидской шапочке-тюбетейке.
А из-под шапочки лиются, ликуют шелковые курчавые волосы её до самых колен.
И власы её ручьистые сокрывают её лучше рубахи палестинской, как стада кишащие, курчавые, вешние покрывают гору Гаризим, где я люблю сидеть и глядеть на родную Галилею мою...
И она бегает по крыше слепо средь птиц моих, и пугает птиц моих, и птицы улетают.
И она бегает по краю крыши, и готова сорваться с крыши в изумрудной рубахе "джеллабе" кубовой своей и в шапочке алой своей, и охваченная, объемлемая от вешнего ветра власами курчавыми, неистовыми своими, стадами агнцев каракулевых она, она... как юная ива расплескалась от ветра...
И она слепо, яростно бегает по крыше и недвижно, печально глядит на меня из-за влас своих.
И я чую, что она пришла на крышу не из-за птиц моих.
И вот готова и хочет сорваться, и упасть с крыши на камни слоистые хлебовидные дворика нашего, и хочет, чтобы я удержал её на краю крыши
И она бешено, слепо перебирая босыми ногами, закрыв глаза, бежит, прыгает по краю крыши. Хочет она убиться?
И я бегаю вместе с ней неразлучно, сладко, и уже хочу упасть с ней...
Как волы с жерновами по жатве сыпучей, туго ходим мы по кругу.
Иму, мама, а что есть любовь мужа и жены?
И она сжимает пуховыми перстами, пальцами мои пальцы дрожащие.
Но мои пальцы в глине ручья, потому что я лепил из донной глины воробьев.
Но она не боится глины моей, а радостно липнет к ней...