Газета День Литературы # 146 (2008 10)
Шрифт:
(Петропавловск-Камчатский)
***
А.Б.
и не любви хотелось – коленей,
чтоб в них уткнуться умною мордой
не любви хотелось – ошейника
с поводком, и чтоб это – предел желаний
не любви, нет, а чтоб по-любому
пережила меня и, жалеючи, гладила;
успокаивала ласково, пока ветеринар
и ещё – недолго – после
поэтому
в следующей жизни я буду щенком,
лопоухим, лобастым – а я уже сейчас такой –
и вырасту в большущего собака,
друга твоего и защитника –
если получится,
пока намокает холстина,
выбраться из мешка
Владимир МОНАХОВ
(Иркутская область)
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
По ночам я слышу,
Как за стеной переворачивается
Со скрипом душа соседки,
Которой давным-давно
Никто не говорил:
"Я тебя люблю"!
Мэр нашего города,
Прочитав это наблюдение
В местной газете,
Вызвал заместителей и сказал:
"У нашего поэта
плохие жилищные условия.
Надо ему помочь!"
И через месяц я переехал в новую
Просторную квартиру
Улучшенной планировки.
Но и там каждую ночь
Я по-прежнему слышу,
Как ворочается
Со скрипом душа соседа,
Который давным-давно
Никому не говорил:
"Я тебя люблю"!
ЧУЧЕЛО
Часы – чучело вечности,
по стрелкам которых
мы никогда не узнаем,
сколько осталось
будущего у Бога.
И потому
в одиночной камере бытия
мы перестукиваемся со временем.
Я – сердцем.
Оно – часовым механизмом
у пульса на моей руке.
Александр Казинцев ИСКУССТВО ПОНИМАТЬ. Беседа Юрия Павлова
Юрий ПАВЛОВ: Я знаю критиков, которые начинали как поэты. Это Владимир Бондаренко и Александр Казинцев. С точки зрения части патриотов, к которым принадлежу и я, Бондаренко начинал в "сомнительной" компании ленинградских поэтов во главе с Иосифом Бродским. У Казинцева была не менее "сомнительная" компания... Расскажите о ней, как вы оказались вместе с Сергеем Гандлевским, Бахытом Кенжеевым, Александром Сопровским?.. И почему ваши пути с этими поэтами разошлись?
Александр КАЗИНЦЕВ: Нет, уважаемый Юрий Михайлович, я никогда не назову свою компанию "сомнительной". Как бы ни менялись мои взгляды – а они менялись круто, "с кровью", с болью – для меня, обрывая дружеские связи, я чувствую, осознаю свою жизнь как неразрывное целое. Вот уже 55 лет я тащу его на своем горбу, в самом себе – и не отказываюсь ни от одного дня. А к тем, кто отказывается от собственного прошлого, от своих друзей – даже от тех, кто сами от него отказались – я не могу относиться с доверием. Они так же откажутся и от своей сегодняшней позиции,
Александр Сопровский, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Сергей Гандлевский – талантливые поэты. Теперь о них немало написано, в том числе, и в "Дне литературы", так что мне нет нужды доказывать это. Что бы они ни писали потом, я помню их стихи, я помню их лица – они озарены светом нашей общей юности.
С Сашей Сопровским я сдружился в школе. Знаменитой 710-й – "школе-лаборатории при Академии педагогических наук". Этаком советском варианте Лицея. Специализация по классам – мы с Сопровским учились в литературном. Нашей преподавательницей была подруга жены Тициана Табидзе – великого грузинского лирика. Она много рассказывала о нём и о дружившем с ним Борисе Пастернаке.
С Серёжей, Бахытом и Лешей мы познакомилась в МГУ в литературной студии "Луч". Сразу же сблизились, стали издавать неподцензурный альманах "Московское время". Недавно кто-то из критиков назвал стихи "Московского времени" "поэзией бронзового века".
Потом повзрослели и разошлись в разные стороны. Буквально: Цветков и Кенжеев эмигрировали, Сопровский погиб, Гандлевский стал кумиром молодых еврейских интеллектуалов. Каждый не раз комментировал наши отношения и наш разрыв. Без злости, но, на мой взгляд, не всегда корректно. Впрочем, это уже их дело.
Ю.П.: Александр Иванович, в студенческие годы вы регулярно общались с Арсением Тарковским, посещали лекции Мамардашвили на психфаке МГУ, ездили в Тарту к Юрию Лотману... То есть вроде бы вы были типичным московским интеллигентом, условно говоря, космополитически- либерального толка. И вдруг в феврале 1981 года вы стали редактором отдела критики журнала "Наш современник". Что подтолкнуло вас к этому опасному шагу (ведь всегда опасно быть русским патриотом), какие изменения произошли, если, конечно, произошли, в вашей внутренней биографии за примерно пять-шесть лет после окончания университета?
А.К.: В студенческие годы я, как и положено, ума-разума набирался. Позиция критика, писателя ценна и значима только тогда, когда она результат осознанного выбора. Когда человек может сказать: я изучал разные культуры, всевозможные стили, но именно это мне по сердцу.
Признаюсь, знакомясь с людьми, я всегда стараюсь определить: является ли их патриотизм результатом культурного самоопределения или они просто никого, кроме Михаила Исаковского и Анатолия Иванова, не читали. Не хочу обижать этих достойных писателей, но, согласитесь, такой багаж недостаточен. Мало того, что человек будет поверхностным, он может оказаться нестойким в своём патриотизме. Знакомство с западной культурой, как правило, более прихотливо "инструментованной" и потому более броской, чем русская, может сбить его с позиций и превратить в яростного западника.