Газета Завтра 244 (83 1998)
Шрифт:
И три дня
не грезы вышивала,
А узоры жизни терпеливой,
Мудрые священные узоры.
О трех днях
над вышивкой сидела,
И мелькала быстрая иголка,
И струилась радужная нитка.
На четвертый день
вставала девка:
– Все готово!
Где хвала и слава?..
–
Распахнула душу и ворота
И сказала:
– Вот мои узоры!
Приходил народ на погляденье,
Глубоко ему запали в душу
Мудрые священные узоры.
Все они, как нива, золотились,
Все они, как месяц,
серебрились,
Все играли синим и зеленым,
Словно море в разную погоду.
А меж ними облака стояли,
Полыхали тихие зарницы.
– Это счастье!
– восклицали люди.
– Это
– вопияли дети.
– Божья тайна!
– молвил самый старый.
– И моя!
– заскрежетал зубами
Повелитель мировой изнанки.
Потемнело небо голубое.
Выскочил откуда-то чертенок,
Прошмыгнул
между хвалой и славой
И царапнул по зеленой нитке.
Где царапнул,
там и след оставил,
Где царапнул, там и потемнело,
Хоть слегка,
но все-таки навечно.
Явно для того,
кто может видеть,
А для глаз счастливых
незаметно.
Полностью этот цикл стихотворений публикуется в “Нашем современнике”
Владимир Карпов “Я МОГУ ХОТЬ В ВАЛЕНКЕ ДЫШАТЬ!” ( рассказ )
ПРЕЖДЕ ЧЕМ РАСКРЫТЬ СУТЬ этой исторической фразы, мы должны проснуться ранним утром памятного августовского дня 91-го года. “Ну, теперь они Ельцину хвост прижмут!..” - с мощным хлопком в ладоши разбудил меня мой громогласный отец. Он завороженно прихохатывал перед телевизором, держа под мышкой, словно шпагу, мухобойку. Приехал к нам мой вечный странник-отец с неделю назад, чтобы, как он выразился, “верно воспитать внуков”. Внучатам было шестнадцать и пятнадцать лет, а наблюдали они своего педагогически настроенного дедушку за эти годы третий раз.
Отец часов с пяти начинал бегать по квартире с мухобойкой, изничтожая, казалось, саму возможность существования какой-либо пришлой живности. Словно освежающий душ, он “принимал” утренние блоки радио-теленовостей, жизнерадостно будил нас политинформацией и с рабочей сменой выходил в народ, в массы, сотрясая заплесневелый ход жизни нашего подмосковного городка, называвшейся в прошлом “Затишье”.
“Бзынь, бзынь” - раздался звонок так, что можно было подумать: гэкачеписты начали шмон… На пороге стояла невысокая ладненькая старушка:
– Александра Степановича, - втянула она голову в плечи.
– У меня такие дела, что если бы не ваш папа - я бы уже повесилась!..
Завиделся ее “спаситель”:
– Я не могу так жить, чтобы не голосовать!
– загудел он о своем, в согласии с историческим моментом, - что я, не гражданин СССР?
Дело в том, что отцу отказали в прописке. Фамилии у нас разные, в моем свидетельстве о рождении значится только его гордое имя - Александр, и далее долгий прочерк. Требовалось установление отцовства: для этого нужно было ехать в родные края, то есть на Алтай, в город Бийск, собирать свидетельства очевидцев моего, так сказать, чудесного рождения… Отец, правда, предлагал взять его славную фамилию, но, дожив до сорока лет под своей, пусть и скромной, менять - оно как-то и странно. Для меня она звучит как завоевание, фамилия материнского рода Карповых… При этом отца, не прописывая, поставили на ветеранский учет, на спецобслуживание в магазине, начислили пенсию - живи, дед! Но что это, действительно, за жизнь, если не можешь голосовать?!
– Нечего резину тянуть!
– продолжал отец, - сегодня же идем к вашему главе администрации. Ты возьмешь свою красную книжечку и ткнешь ему под нос!
– Причем здесь книжечка?! Это билет члена Союза писателей, что я буду его тыкать?
– А на черта тогда он тебе нужен?!
– заметил отец резонно.
– Ничего, найдем управу! Я им тут всем такой разгон дам, всех их тут по шапке!..
Слышно было, конечно, на весь подъезд, с первого этажа по десятый.
– Зайдемте в квартиру хоть, - спохватился я.
– Аннушка пришла!
– отец будто только что узнал женщину, - а мы как с тобой разминулись? Это тетя Аня, - представил старушку мне отец.
– Егор, - заглянул он в комнату
Отец рубанул пятерней акурат над старушкиной шеей.
– Сноха у меня… - затряслась в согласии та.
– Имела, понимаете, отдельную квартиру - нет, решила сыну помочь. Съехались, а они, сволочи, оттяпали квартиру и давай ее со света сживать! Ветерана труда!..
– обращался отец уже ко всему разумному человечеству.
– Ты тоже виновата: неверно воспитала сына… Мне было проще: в прошлом я сельский учитель.
Учителем в селе отец работал до войны, в молодые года, но сейчас он представал воспитателем с большим педагогическим опытом, а я, соответственно, - очень верно воспитанным.
– Но мы найдем на них управу!
– вновь выступил уполномоченный новой власти, подсекая мухобойкой на лету какую-то зазевавшуюся тварь, - они у нас прижмут хвосты!..
Русский человек - творение державное. Поэтому опустим весь тот наворот переживаний, в которых я остался все перед тем же светящимся экраном телевизора, где ГКЧП уже, кажется, сменили маленькие лебеди. Коснемся лишь одной их стороны.
“Как всегда не хватало одной комнаты и пятисот рублей денег”, - все настойчивее являли свою нестареющую силу слова классика русской литературы Л. Н. Толстого. Можно было утешиться той мыслью, что если уж ему, графу, не хватало, то нам ли роптать?! Но “ковды” ни рубля, а ожидаемая мной работа в самой крупной и престижной газете страны “Красная площадь” в связи с новыми историческими обстоятельствами могла накрыться медным тазом, то, знаете ли… Да, кстати, вот чего вы действительно можете не знать, так это того, что должна была в стране появиться такая газета: “Красная площадь”. Газета президента! По сему поводу мне, некогда исключенному из рядов ВЛКСМ, довелось побывать на Старой площади и даже сфотографироваться на будущий пропуск и загранпаспорт, позаимствовав для этого галстук у сотрудника аппарата президента СССР. Газета, по замыслу, должна была стать ведущей, и кадры подбирались - посудите сами - с умом! Словом, был моментик, когда и я уж куда-то готов был влезть, влиться в структуры, и замысел всего этого, если уж серьезно, в самом деле был недурен. Но, как выразился бы мой тятя, Михаил Сергеевич все тянул резину. Вот вернется, говорил “сотрудник”, подпишет документы - и начинаем, вот съездит… Вот отдохнет в Форосе… Я в горячке чувств статьи штуки три написал, рубрики предлагал “Торговые ряды”, “Лобное место”…
Я стал звонить Б., обозначим так упомянутого выше сотрудника аппарата, но, естественно, никто не ответил.
– Егор!
– вернулся отец, - ты что, еще дрыхнешь?! Пойдем телевизор покупать!
Какой телевизор? Зачем?
– Напротив по улице старушка живет. Настенька. У нее голова немного трясется, но это нам все равно. Человек очень хороший. Однокомнатная квартира у нее, детей нет. Решили сойтись. Сейчас сходим с Егором, купим телевизор - я же без “вестей” не могу - и к ней переселяюсь!
Я еще не отошел от прежнего сюжета, попытался было выяснить, как дела у той, предыдущей старухи, у “Аннушки”? Но отец жил только настоящим. Уже вытаскивал откуда-то из-под подошв сандалии деньги, отсчитывал.
– Зарегистрируемся, пропишусь, квартиру Егору завещаем, - решал он разом проблемы. Дед и внук, без пяти минут наследник Настенькиной квартиры, удалились. А в моем подпорченном воображении так и зависла болтающейся в петле маленькая ладненькая бабка. Меж тем мне надлежало перенестись мыслью в XVII век, к истории жизни Ерофея Хабарова, мой сценарий о котором был принят к постановке на киностудии им. Горького, - и это было чуть ли не последней связью с востребующим мои возможности миром. Но перед глазами вместо старушки появлялся болтающийся в том же положении маятником Михаил Сергеевич, а то вдруг и я сам, или даже вся страна, словом, не то крыша ехала, не то сюрреализм все более завладевал мной.