Газета Завтра 266 (1 1999)
Шрифт:
Язык... О, только не это!!!
Переглянулись в испуге.
Чьи-то дрожали руки.
Никак не мог прикурить он —
Пальцы свело до зуда.
...Двери были открыты.
На пороге стоял Иуда.
II
Дальнейшее —
Сняли, рыдая, с креста
Тело в следах страдания
И в склеп отнесли Христа.
Когда ж через день чуть свет
Прокрались туда помолиться,
Узрели: Его там нет.
Пустою лежит плащаница.
И немой вопрос на уста им лег,
Но за спинами вдруг сурово
Горний Ангел как Вестник от Бога изрек:
— Кто там ищет средь мертвых живого?
III
...Мертвые пьют и гуляют. Гвозди с того креста
Растащили на сувениры.
Лишь Апостолы — ученики Христа
Веры свет понесли по миру.
Мертвые лезут в политику, чинят резню,
Дев скупают за доллары-центы,
Обирают, как липку, народ и казну,
Выбирают себя в президенты.
И уж так Украине прилипли к губам,
Присосались, и млея, и грезя,
Что того и гляди — самый наглый хам
И за пазуху к неньке полезет.
IV
Тихо близился тайной вечери конец,
Когда Он, уже слыша терновый,
Беспощадно вонзающий жала венец,
Исповедался с болью снова:
— А один из вас среди дня
Уже продал-таки меня...
V
Остальное — в Писании тоже.
И я верую... Только все же:
Что распяли Его, одного за всех —
Это правда, хоть давит грудой...
Но одно грызет — да простится мой грех! —
А повесился ль вправду... Иуда?
VI
А в шинке пьют х о з я е в а н о в о г о д н я.
Сам Крещатик под дудку их пляшет.
Все крутые, похожие — будто родня.
Свой своих с полуслова познаша.
Наливают сполна за удачный оброк.
А шинкарка ж, как фея, прелестна!
И тепло им, и сыто. Но вдруг холодок
Пробежал по их спинам и чреслам.
Тот вскочил чересчур деловито,
У того уже чарка разбита,
Третий выкрикнул: — Что за хренация?
...Двери были открыты:
На пороге стоял... тринадцатый.
VII
“Обновленный” Крещатик гудел, как базар.
...Под шинком отчужденно и хмуро
Притулился к стене деревенский кобзарь,
Зачехливши на время бандуру.
— А подашь ли ты голос когда-нибудь, дед? —
Изгалялся какой-то шут.
— Да уж скоро... — в усы усмехнулся в ответ. —
Как приблизится Страшный Суд.
* * *
“Грядет пророк! Пророк!” — опять и снова
Ревет о ком-то православный люд.
...Он с гривой львиной. С бородой Толстого.
И лишь в глазницах глухо замурован
Совсем не христианский страх и блуд.
Так кто ж еси? В каком еще подобьи
Сокрылся враз от мертвых и живых,
Как в маскхалате, в арестантской робе
Тот, кто отмечен в списках потайных?
Но правда есть... И до скончанья жизни