Газета Завтра 776 (40 2008)

Революционеры были людьми достаточно простыми. Но обладали поражавшим всех политическим умом, имевшим метафизический генезис. Умом, связанным с присутствием исторического духа и восстановлением личностного начала.

Личность всегда умна, считает Достоевский. Она может быть наивна, даже примитивна. Но постольку, поскольку она личность — она всегда метафизически (а значит, и политически) умна. Индивидуум же, расставшийся со своей личностью, всегда метафизически глуп. Он может быть хитер, чуток, сложен, образован, тонок. Он может быть невероятно цепок. И потому успешен в определенных ситуациях, не требующих этого метафизического ума. В каких именно ситуациях? В ситуациях, когда "всё в шоколаде".

А по ту сторону "шоколада"? Там необходимо соединение с историческим духом, обретение личности и метафизического (то есть, и политического) ума. Возможно ли это? Да, возможно. В той степени, в какой возможно то, что называется воскресением. Если бы я не считал, что это возможно, я не написал бы ни строчки по поводу судьбы развития в России. Ибо и судьба, и развитие предполагают Бытие, личность и не предполагают той самой особой метафизической глупости, которая порождена, уверен, "исавизацией всей страны", тлением личности и постжизнью.

Освободиться от глупости "а ля бобок" можно, только воскресая (опять же в социальном, культурном, политическом смысле). Воскресая, вновь становишься умным. Так считает Достоевский. И для меня абсолютно очевидно, что, размышляя об отдельной личности (ее тлении и воскресении), он размышляет и о России. Так поразмышляем и мы. Право же, есть о чем.

Может ли воскреснуть нынешняя Россия? Именно воскреснуть — причем не в поэтически размытом смысле, а в смысле обретения исторической личности? В смысле соединения ее субстанции с ее же историческим духом. Тем духом, связь с которым разорвала перестройка. Разорвала, предложив обменять первородство на чечевичную похлебку, организовав — подчеркну еще раз — и геополитическую, и метафизическую катастрофу. Запустив Танатос, то есть это самое тление (регресс). Истлевающее — теряет Быть и получает взамен Иметь. Эрих Фромм, говоривший об Иметь и Быть, был абсолютно солидарен с концепцией тления Достоевского.

Воскресить Россию — значит, вырвать ее из трясины всеобъемлющего Иметь. Посадить на цепь воющее тоскливое вожделение: "Это хочу иметь, и это, и это". Изгнать количество из качества (менял из храма).

Личность — это то, что способно Быть. Экспансия Иметь — это тление. Достоевский напряженно наблюдает за тем, как тлеет в бесконечно им любимой России правящее сословие. В том числе, за тем, как, тлея, то есть, теряя личностное, сословие приобретает способность ничему не удивляться и считает эту способность — хорошим тоном.

Достоевский прямо связывает подобное "хорошетоние" с тем, что индивидуумы, слагающие это сословие, тлея — глупеют. Еще раз подчеркну: для Достоевского потеря личности — это приобретение глупости. В итоге Достоевский выносит такой вердикт: "Ничему не удивляться почти то же, что ничего и не уважать. Да глупый человек и не может уважать".

Потрясающая точность и глубина мысли! Достоевский устанавливает, что потеря способности удивляться имеет общий источник с потерей способности соблюдать приличия, то есть что-то уважать — себя, других, страну и так далее. И что этот общий источник — метафизическая глупость, порождаемая тлением личности.

А еще Достоевский в своей концепции тления вводит понятие "инерция". Он утверждает, что глупость порождает инерцию, а инерция усугубляет глупость. Предреволюционное состояние правящих сословий всегда чудовищно инерционно. Казалось бы, небольшой точный поворот — и все будет спасено. Но поворот невозможен. Как и точность. Кого исторический дух хочет наказать, того он поражает инерционностью.

Чтобы не быть голословным, позволю себе еще одну цитату из того же "Бобка": "Наверху, когда еще мы жили, то считали ошибочно тамошнюю смерть за смерть. Тело здесь (разговор ведётся, как вы, наверное, помните, между покойниками на кладбище. — С.К.) еще раз как будто оживает, остатки жизни сосредотачиваются, но только в сознании. Это — продолжается жизнь как бы по инерции […] еще месяца два или три… иногда даже полгода… Есть, например, здесь один такой, который почти совсем разложился, но раз недель в шесть он всё еще вдруг пробормочет одно словцо, конечно бессмысленное, про какой-то бобок […] Ну а как же вот я не имею обоняния, а слышу вонь? Это… хе-хе… тут вонь слышится, так сказать, нравственная — хе-хе! Вонь будто бы души, чтобы в два-три этих месяца УСПЕТЬ СПОХВАТИТЬСЯ (выделено мною — С.К.)… Так сказать, ПОСЛЕДНЕЕ МИЛОСЕРДИЕ (выделено мною — С.К.)".

Наши западники после 26 августа 2008 года пребывают, по сути, в фундаментальной экзистенциальной ситуации "Бобка". Они могут отреагировать на эту ситуацию по-разному. Могут УСПЕТЬ СПОХВАТИТЬСЯ. Прошу, прислушайтесь к этим удивительно ёмким словам российского гения — именно УСПЕТЬ и именно СПОХВАТИТЬСЯ. Они могут успеть спохватиться… А могут… могут и не успеть.

Продолжение следует

Мария Подкопаева СТРАСТИ ПО ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЕ

Одним из промежуточных результатов осмысления августовских событий в Южной Осетии стало то, что некоторые ведущие западные политики и эксперты вдруг заговорили об истории — не как о заоблачных высотах, а как о злободневности. У всех на слуху фраза Кондолизы Райс, прозвучавшая 18 сентября в Фонде Маршалла в Вашингтоне: "Ставшие анахронизмом демонстрации Россией своей военной мощи не смогут повернуть историю вспять".

Но госсекретарь США после Цхинвала заговорила об истории не первой. К примеру, еще 21 августа "The Financial Times" написала: "Порой малозначительные события предвещают большие перемены. Одним из таких событий может стать грузинское фиаско. Оно возвещает конец эпохи, наставшей после "холодной войны". …Оно означает нечто гораздо более важное: возвращение истории".

26 августа "The Times" в редакционной статье восклицает, адресуясь к Фрэнсису Фукуяме: "История вернулась, и как!"

В начале сентября Фукуяма отвечает статьей в "Вашингтон пост". Он перечисляет проблемные факторы американской политики и сдержанно оппонирует: "Совокупность всех этих факторов позволяют ряду авторов высказывать предположение, что мы имеем дело с возвратом к "холодной войне", "возвращением истории" или, как минимум, великодержавного соперничества по образцу 19 века. Но не будем торопиться…"

Одновременно приобретает известность высказывание зам главного редактора немецкого еженедельника Х.-У.Йоргеса. Йоргес называет приказ Саакашвили о нападении на Южную Осетию частью плана с целью "разворота мира вспять".

И только через десять дней после этого К.Райс жестко разворачивает тезис о "повороте истории вспять" против России.

Даже приведенные выше цитаты (а высказываний на тему "поворота истории" было множество) демонстрируют, что в мире началась борьба за придание глобального смысла образу кавказских событий, причем с явным прицелом на формирование на его основе будущих концептов мировой политики. Вот каковы ставки в идущей сейчас информационной войне!

Именно по этой причине на самых высоких уровнях принятия решений бушуют небывалые "информационные страсти". 9 сентября на слушаниях в конгрессе США с участием представителей Пентагона и Госдепартамента разведка доложила, что именно Грузия была агрессором в югоосетинском конфликте. Заместитель госсекретаря Д.Фрид был вынужден признать, что администрация США не располагала независимой информацией о хронологии югоосетинского конфликта, и что американская позиция формировалась на основе грузинских источников. Демократы "поймали мяч" на лету, и Хиллари Клинтон тут же предложила создать комиссию конгресса для выяснения — кто именно искажал информацию о происходящем в Южной Осетии.