Газлайтер. Том 12

Лучший вор запивает икоту кружкой эля, а потом поворачивается к сидящему напротив человеку с ожогом на лице. Изуродованный мужчина, расслабленно откинувшись, гуляет сальным взглядом по фигурам молодых подавальщиц. Красавицы походкой от бедра расхаживают по таверне, разнося заказы.

— Ну что, Паленый? Как тебе предлагаемая работка? — спрашивает Дасар.

— Учить капризную девку? — фыркает изуродованный. — Знаешь, я не за тем сжигал Курган о Трех Храмах и прославился как опаснейший огневик на побережье, чтобы нянчиться с неженками. Хотя деньги предлагают хорошие, — признает он, задумавшись. — Кстати, а девчонка красивая? — вдруг смеется он горласто. — Ничего, если я развлекусь с ней и наставлю рога твоему шефу?

— Ничего-ничего. Ну это в том случае, если тебе хочется, чтобы мой шеф растер тебя в кровавую крошку, — спокойно отвечает Дасар. — Как он уже поступил с черными казидами и наемниками Бесчлина.

Паленый резко перестает смеяться, обожженное лицо принимает задумчивое выражение.

— Так твой шеф — тот самый Филин, благодетель Заиписа? Это он же прищучил Френса Готоко, распорядителя порта?! — восклицает Паленый.

— Он самый, — Дасар снова прикладывается к кружке. — Ну что? Всё еще собираешься приставать к жене господина Филина?

— Хм, больше таких мыслей нет, — качает головой Паленый. — За то, что он прибил сволочь Френса, я с радостью пожму ему руку. Значит, за сотню золотых надо всего лишь поучить Огню одну девчонку?

— Не девчонку, а госпожу Вещую-Филинову, — строго поправляет Дасар. — И в гостях у шефа лучше тебе следить за языком, а то до гонорара ты не доживешь. Ясно?

— Да исправлюсь-исправлюсь! Чего ты сразу! — не спорит Паленый. Всё же Дед Дасар плохого не посоветует, и этот Филин серьезный перец. А раз так, то незачем ссориться с ним на пустом месте. — Когда приступать?

— Как только так сразу, — Дасар скалит желтоватые зубы. — Кстати, забыл упомянуть — учить госпожу ты будешь на Той Стороне.

— Чего?!!!

* * *

Темница более обхоженная, чем сырые туннели катакомб. Я оставляю позади освещенный коридор и, приоткрыв еще одну незапертую дверь, заглядываю внутрь.

Сразу за дверью просторная комната с клеткой. За решеткой скучковалась уйма народа. Тибетцы, молодые и старые, женщины и мужчины, все в домотканой одежде. Похожи на крестьян — лица загорелые, руки мозолистые.

За стеной раздается громкий пьяный смех. Тюремщикам очень весело. Сторожит же пленников всего один изуродованный монах. Еще один предатель монастыря.

Бывший буддист вольготно развалился на деревянном стуле. С блаженным выражением лица и причмокиванием уминает за обе щеки шоколадные конфеты, с удовольствием смакуя каждую. Он достает из кармана очередную конфету, разворачивает ее с неторопливостью гурмана, наслаждающегося каждым моментом, и, не глядя, швыряет блестящий фантик в сторону тибетцев. Фантики уже разбросаны повсюду, сверкая разноцветными пятнами на фоне серого каменного пола.

А крестьяне явно голодные, все признаки налицо: тела исхудавшие, щеки впалые, в глазах лихорадочный блеск. Но при всем при этом тибетцы не спешат бросаться к фантикам и облизывать крошки шоколада. Гордые горцы. Мое сердце сразу преисполняется уважением к ним. Ну к монаху-издевателю я испытываю не менее горячие чувства. Наверно, стоит их ему выразить.

Окутанный Покровом Тьмы, я проскальзываю внутрь.

— Ну что вы не облизываете за мной, хи-хи? — смеется тюремщик, сминая очередной фантик и бросая в голову старому тибетцу. — На этом больше всего шоколада, давай же… Кха! Ахкхк! Куххх!

Мой пси-клинок входит ему сзади в основание шеи, и из его рта вместо издевательств вырываются странные нечленораздельные звуки. Он судорожно машет руками, хватаясь за воздух, будто пытаясь найти опору. Но это длится недолго. Потресканные щиты разлетаются с хрустом, и монах попадает под мой контроль. Быстрое сканирование памяти дает необходимые сведения. Ага, зовут буддиста Ка Куля. Говорящее имечко

Пленников же держат не просто так. Они нужны для обряда Странника. Подробностей Ка Куля не знает, но без человеческих жертвоприношений этот ритуал невозможен. Что ж, зная Странника, почему-то я не удивлен.

— Тебя что, боги наказали? — спрашивает старый тибетец рухнувшего на пол монаха.

— Скорее, жизнь, — я выхожу из Покрова Тьмы и прикладываю палец к губам. — Не шумите. Помощь явилась. Скоро вас выпустят.

Надо отдать должное тибетцам: они немногословные ребята. Даже вздоха удивления не издали. Ну что ж, приятно работать с умными людьми.

Я «включаю» Хому. Угощение для питомца уже готово.

— Кушай, малыш.

Ментальный зверь с радостью набрасывается на разум Ка Кули и поглощает его матрицу. Сразу же я примериваю новую маскировку. Ну да, побуду немного Ка Кулей, ничего страшного.

Тибетцы с удивлением смотрят на мое преобразившееся лицо.

— Оборотень? — глубокомысленно роняет старик в камере.

— Телепат, — качаю головой. — Я проведаю остальных ваших тюремщиков, а вы пока не скучайте.

— Постой, великий маг! — вдруг подает голос худая женщина. — С ними моя дочка! Пожалуйста, вытащи мою Мунку из лап этих чудовищ!

— Постараюсь, сударыня, — киваю и шагаю в коридор впереди.

Через одну дверь обнаруживается комната отдыха с затертым до дыр диваном и облупленным столом. Здесь самый эпицентр веселья. Двое бывших монахов со шрамами распивают спиртное и закусывают бутербродами с сыром, а в углу понуро стоит маленькая девочка. Очень худая, лицо и одежда залеплены грязью, в больших раскосых глазах застыл испуг.

— О, Ка Куля пришел! Наигрался с этими псами? — весело машут мне тюремщики. — Айда сюда! Угощайся да рассказывай, что ты в этот раз с ними чудил?! Мелкая выдра, — оборачивается один из монахов к девочке. — Живо неси добавку!

Девочка на дрожащих ногах подходит к ящику у стены. Маленькие руки достают бутылку самогона. Влажное, покрытое конденсатом стекло тяжело лежит в её ослабевших детских ладошках, пальцы слегка подрагивают, не в силах удержать вес бутылки. Вдруг стекло выскальзывает, и мгновение спустя со звоном полторашка разбивается о серый бетонный пол, разлетаясь на осколки и разбрызгивая самогон по полу.

Девочка в ужасе хватается за голову, понимая, что сейчас её ожидает жестокое наказание.

— Простите-простите! — в ужасе восклицает она.

— Мелкая тварь! Ты что творишь?! — с визгом тюремщики вскакивают и хватаются за дубинки на поясах. — Ну всё, хана тебе!

— Господа, — бросаю я, резко приблизившись к дивану. — Зачем вы кричите? Разлитый самогон — далеко не самая большая ваша проблема. Вы не знали?

Тюремщики в удивлении оборачиваются ко мне.

— О чем ты, Ка Куля? — хлопает глазами левый монах. — Какая еще у нас проблема?