Газлайтер. Том 25

Хорошо. Теперь — посадка.

Оцениваю ландшафт. Вижу зелёный пояс за ареной, небольшой лес, чуть в стороне от толпы. Подходит. Только вот просто упасть туда — не вариант. Жёстко. Металл не выдержит. А мне не хочется жестко приземляться.

«Включаю» друида. Поднимаю в себе технику природы — и тяну за ниточки, что скрыты в земле и соках. Деревья шевелятся. Ветки ползут навстречу друг другу, как щупальца. Они сплетаются, изгибаются, образуя гигантскую зелёную пружину, живую сеть и подушку одновременное.

«Мстя» ныряет в рощу, прямо на ковёр из листвы и веток. Глухой шорох — не удар, не скрежет. Скольжение. Ветки прогибаются, обхватывают корпус, гасят импульс, снижают скорость. Кабина вздрагивает, но держится. Крылья дрожат. Мы скользим чуть выше земли. И наконец — мягкий шлёпок по траве. Приземление. Не идеальное, но вполне годное. По сравнению с тем, что могло бы быть — почти шёлковое.

Я выдыхаю. Всё. Можно выходить.

Вскоре снаружи уже грохочет — топот, крики, щелчки камер. Несётся толпа зрителей и журналистов. Когда люди подбегают к открытой кабине, то замирают — моноплан пустой.

— Где мой племянник? — голос Мстиславского Игоря Семёновича прорезает шум толпы. Он поднимается по склону, напряжённый, глаза сверлят стекло кабины. — Куда делся Герман?..

Я выхожу из тени «Мсти» — дым всё ещё стелется от двигателя, кабина искрит остаточным напряжением.

— Герман Борисович решил выйти пораньше, — спокойно бросаю.

Люди переглядываются. Мстиславский-старший подходит ближе, хмурится.

— Что вы несёте, граф?! — рычит он, почти зарываясь лбом мне в плечо. Просто он ниже меня ростом.

Я останавливаюсь, смотрю прямо в глаза.

— Что я несу?.. — повторяю. — Посмотрите сами.

И я открываю ему мыслепоток — не взлом, не обход щитов, а банальная передача по мыслеречи. Одним резким импульсом вливаю в его сознание воспоминание. Он может отказаться от приема, но, конечно, этого не делает.

Герман швыряет в панель воздушное лезвие. А дальше — крики, визг, истерика. Проклятия и грязные угрозы в адрес моих жён и тёщи. Рывок рычага катапульты. Всё, как было. Как видели мои глаза.

Мстиславский-старший замирает и бледнеет. Я даже вижу, как у него перехватывает дыхание — грудь делает странное движение, будто он забыл, как дышать.

— Наш род не при чём… — выдавливает он. — Это это была его личная инициатива…

— Очень надеюсь, — говорю, перебивая его ровным, холодным тоном. — Потому что раньше, за такие вещи, вычищали целые рода. Без разбирательств. Со всеми ветвями.

Отхожу в сторону, глядя на дымящийся самолёт. Обшивка вспыхивает отблесками солнца, крылья подрагивают от остаточного напряжения.

— Кстати, — добавляю. — Машина отличная. Думаю, мне понадобится десяток таких.

Мстиславский-старший опускает глаза. Плечи поникли, голос стал тусклым:

— В качестве компенсации, конечно, мы подарим.

Я поворачиваюсь к нему, едва заметно усмехаюсь.

— Прекрасно. В ближайшее время жду Бориса Семеновича в гости, чтобы это лично обсудить с главой рода.

На чём-то же Гепаре надо будет тренироваться, когда получит лицензию.

Глава 11

Усадьба Мстиславских, Москва

— Вы опознали тело? — раздраженно произнёс Борис Семёнович, глава рода Мстиславских. Авиарий обернулся катастрофой, а ведь планировалось заключить выгодные контракты.

— Там нечего опознавать, — поморщился Игорь Семёнович, брат главы. — Высота падения — километр, может, больше. Стихийный доспех Воина не мог пережить такого. Герман просто рассыпался.

— Вот же кретин, — Борис выдохнул это не как оскорбление, а как приговор. Пальцы у него сжались в кулаки, кожа побелела от напряжения. — И это мой сын! Какая срамота. Позор на весь род. Воздушник-боярин… — он почти прошипел последнее слово, — и не смог приземлиться на парашюте!

— У его кресла не было парашюта, — напомнил Игорь, глядя на гардину.

— Какая, к лешему, теперь разница? — Борис резко подался вперёд, со скрипом опираясь на стол. — Катапультировался — всё, обязан был выжить. Был там парашют или не был — никого не волнует! Ты видел сводки? «Провал Мстиславских», «Воздушник разбился на своем самолете»… Его смерть — это публичный плевок в дело семьи! И почему, мать его, не было парашюта?!

— Мы допросили ремонтника, — Игорь выпрямился. — Герман сам отдал приказ снять, правда, только у кресла второго пилота. Хотел устроить аварию Филинову, а сам планировал катапультироваться первым, чтобы кресло Филинова ушло без страховки. Ремонтник, идиот, похоже, не понял поручение и снял парашюты с обоих кресел.

— Герман даже не смог найти нормального исполнителя. Хвосты подчистили? — спросил Борис после паузы.

— Подчистили, конечно. Ремонтника устранили, — Игорь пожал плечами. — Тело не найдут.

Борис закрыл глаза.

— Всё это ничего не решает, — наконец вздохнул он. — Чёртовы телепаты… У Филинова осталась память. Герман в открытую угрожал ему — а это значит, что граф Данила может вытащить это воспоминание, когда захочет. И раздавить нас, как вшей.

— Придётся откупаться, — без тени эмоций произнёс Игорь, будто обсуждал рынок зерна. — Я пообещал ему десять «Мстя». Это, если подумать, недорого за сохранение боярского рода.

Брови Бориса медленно поползли вверх.

— Десять?.. — протянул он, не веря. — Мы десятью самолетиками не отделаемся. Ты, правда, думаешь, Филинов забудет, как мой сын хотел его убить? Ты хоть понимаешь, КТО такой Филинов? — Борис встал, навис над братом. — Он уже гонку в Междуречье, считай, выиграл. Он не забудет. Он всё записывает в своей телепатской голове. Нет, мы не можем так это оставить, Игорёша.

— Что ты предлагаешь, Боря? — Игорь поднял взгляд.

Боярин сурово посмотрел на него.

— То, что должны сделать настоящие бояре, — Борис Семенович выдохнул. — Заплатить — щедро, вот что! Так, чтобы у Филинова рука задрожала от того, сколько он берёт. Чтобы ему стало неловко вспоминать. Чтобы он, может, даже сам сжёг эти воспоминания и забыл. Авось — простит.

* * *

На следующее утро после авиавыставки я просыпаюсь неожиданно бодрым. Тело немного ноет — особенно плечи и спина, вчерашнее пилотирование даёт о себе знать. Всё-таки удержать самолет без двигателя — это хорошая тренировка. Но вот настроение хорошее.