Газлайтер. Том 25

Ну, некротика это не так уж и страшно.

Я делаю равнодушный глоток. Дар Пустотника легко нейтрализует подобное — меня этой гадостью не возьмёшь.

А вот тебя, княжия, пожалуй, возьмёт кое-что другое. Я незаметно, через Ломтика, сливаю в его бокал каплю особого слабительного из запасов Лакомки.

Паскевич бледнеет. Хмурит лоб. Отпивает снова — и замирает. Смотрит на вино, будто оно его предало.

— Что-то странное, — бормочет княжич, больше себе, чем мне.

— Вроде обычное вино, — равнодушно говорю я, сделав ещё один глоток. — Пить можно. Если ты крепкий парень.

К нам вдруг подходит надутый, как весенний гусь, Кирилл Трубецкой. Вживую я его еще ни разу не видел, а так внешностью он весь в отца — боярина Трубецкого. Наверно, это входило в сценарий Паскевич. А может и нет.

— А вы, значит, здесь развлекаетесь, Данил Степанович, пока мой отец кровь проливает на фронтире, в Междуречье?

Маша бросает холодную, идеально отточенную улыбку:

— Данил Степанович лично уничтожил две орды гулей. Я бы на вашем месте следила за выражениями, Кирилл Русланович.

Я даже не поворачиваю головы:

— Не вижу проблемы, Кирилл Русланович. Царь всегда одаривает по заслугам. Ваш отец, если действительно служит Царю и Родине, непременно будет вознаграждён.

И я ведь не преувеличиваю. Вознаграждён он будет тем, что у него отберут Междуречье. Так хреново он служит.

— Почему ваша наложница отказалась со мной танцевать? — с вызовом спрашивает Кирилл Трубецкой, подходя вплотную.

Я удивленно приподнимаю бровь.

— О ком речь?

— Та иномирянка с клыками. Я — боярин. Древнего рода, между прочим, а мне отказывают.

Хмыкаю. Тут даже отвечать сразу не хочется.

— А она — принцесса Айра, дочь короля Ликании и, на минуточку, будущая королева Шакхарии. Думаю, её род не уступает вашему. А если честно — превосходит.

Кирилл морщится, будто я плеснул ему в лицо чем-то покислее уксуса.

— Значит, так? Я вызываю вас… на конкурс.

— Конкурс? Это что, новая форма дуэли? — не понимаю.

— Прохождение теплицы, — вмешивается Паскевич, с готовностью подхватывая. — Испытание. Кто пройдёт с наименьшим числом ожогов — тот и победил.

И тут же Кирилл срывается:

— Слабо, граф?

Я усмехаюсь.

— Я ещё слова не сказал, а вы уже «слабо» кидаете. Хороший стиль, старорусский. Конечно, давайте. Самому интересно — что за развлечения вы тут устроили, Дмитрий Степановчи.

Идем к «теплице». С виду — просто парник с лианами. Но стоит посмотреть внимательнее — всё меняется.

Полуголые аристократы проходят сквозь шевелящиеся заросли, стараясь не издать ни звука, но всё равно срываются — стоны, приглушённые вскрики. По коже — ожоги, фиолетовые. И не просто боль. Я чувствую: идёт энергетическое истощение. Спрашиваю по мыслеречи Лакомку, которая сейчас в сторонке с Ненеей общается:

— Не знаешь, что за лианы?

— Редкий сорт, мелиндо, — откликается альва. — Если ожоги фиолетовые — значит, растение высасывает энергию из источника. Это не просто обжог, это слабый энерговампиризм, но не смертельный.

А вот оно что. Гостей ослабляют под видом «конкурса». Меня бокалом некротики тоже хотели обработать. Всё это как-то подозрительно. Сами дворяне не придают значению своему частичному истощению — ведь они типа в гостях у князя, и никто их не тронет под его защитой. Знали бы они, что гостят они на самом деле у Демона.

Паскевич улыбается вежливо, как мясник перед ударом топора:

— Надеюсь, вы не боитесь, Данила Степанович? Раздевайтесь по пояс и проходите, пожалуйста. Без доспехов, без регенерации. Сканер-судья будет следить за теплицей. Если попытаетесь жульничать — узнают все.

— Никто жульничать не будет, — отвечаю с улыбкой.

— Хорошо, а я в ваше отсутствие составлю компанию вашей невесте, — Паскевич плотоядно смотрит на княжну Морозову.

И в этот момент — мыслеречь. Машин голос, тревожный, острый:

«Даня, ты правда оставишь меня с ним?»

Отвечаю уверенно:

«Не бойся. Он с тобой долго не задержится.»

Скидываю пиджак рубашку. По пояс — хватит. Кирилл Трубецкой, тоже раздевшись, первым входит в заросли. Я наблюдаю. Он старается держать спину прямо, но с каждым шагом его всё больше ведёт. Лианы хлещут, жалят. Он срывается на шипение, кусает губу, выходит из парника запыхавшимся, лоснящимся от пота, с десятком пылающих фиолетовых ожогов на коже.

Мой черед, и тут Паскевича скручивает. Лицо сереет, глаза — блюдца, и он, почти не сгибаясь, телепортом уносится к уборной. Прихватило так прихватило. Не знаю, какой силы Демон сидит внутри него, но организм у него сейчас человеческий. А человеческий желудок — штука мстительная.

— Видишь, Маша? Я же говорил, — произношу, не оборачиваясь.

— И правда, не задержался, — улыбается княжна.

— Мелиндо, — доносится мыслеречь Лакомки. — Гепара и Айра тоже хотят в теплицу, кстати, но я им не разрешила.

— Пусть идут после меня, — отвечаю главной жене.

Гепара с Айрой явно настроены посоревноваться. И пусть. Лучше дать им сейчас выпустить пар в контролируемых условиях, чем потом разруливать полноценный конфликт между избранницами. Профилактика, как говорится, дешевле лечения.

Вхожу в теплицу. Лианы сразу тянутся — живые, жадные, но я включаю друидское зрение и всё становится ясно. Каждая лиана — живое растение с жалом, скрытым чуть выше изгиба. Если схватить выше, перехватить — не укусит. А если взять две, обернуть вокруг предплечья…

Так и делаю — обворачиваю их вокруг себя, как ручных змей. Остальные лианы замирают, начинают вибрировать, будто распознают сигнал. Успокаиваются и пропускают. Своих они не трогают. А лианы сейчас и приняли меня за своего.

Перед выходом сбрасываю обмотку. Делаю последний шаг из теплицы — и выныриваю на свет.

Все взгляды — на меня. Судьи подходят ближе, внимательно осматривают торс, щурятся, переглядываются.

— Данила Степанович победил, — наконец произносит один из них. — Ни ожогов. Ни единой отметины на коже.

— Ну охренеть… — выдыхает где-то сбоку Морозов, не скрывая восхищения.

— Как так?! — взрывается фиолетовый от ожогов Кирилл Трубецкой. Его, похоже, даже в лицо заехало. — Не может быть, чтоб вообще ни одного! Значит, Филинов жульничал! Это была магия!