Где-то есть ты…
Шрифт:
– Тысячу лет не слушал… Надо переписать у тебя…
Так мы лежали ещё час и слушали музыку вплоть до прихода медсестры с очередной порцией лекарств. Мне было удивительно спокойно рядом с этим человеком. Я придумывала, как бы раскрутить Митю на разговор про Сашу, как бы ненавязчиво подвести его к этому. Вместо этого просто молчала. Меня переполняло счастье. Я знала, что так не бывает, но мечтала, чтобы это счастье во всех сферах моей жизни продолжалось вечно.
– Нет, Мила, тебе, конечно, легко говорить! – Лера тяжело вздохнула, – я всё понимаю, но звонить не хочу!
– Если бы моя мама была жива, я бы всё ей простила и
Мы сидели на ковре в зале нашей с Милой квартиры: я, Милка, Дашка и Лера. Уже второй час мы пили вино, чередуя его с кофе, и оживлённо дискутировали. Мила приготовила нам чудесный ужин и закуски, придавшие девичнику необходимую атмосферу праздника. С нами была Лерка, замужняя коллега Милы, она всегда отлично вписывалась в нашу скромную компанию. Мы, в свою очередь, всегда прислушивались к её советам, стараясь почерпнуть из них некую житейскую мудрость, которая пригодилась бы нам в будущей семейной жизни.
– Что она тебе сказала? – Устало нахмурилась Лера.
– Твоя мама только спросила у меня, почему ты с ней не разговариваешь. – Мила в характерной ей манере пожала плечами.
– Это неправда, я разговариваю. Просто последнее время сама ей не звоню. Уже неделю с лишним.
– Почему? – Дашка заинтересованно подвинулась ближе.
– От обиды.
– Нельзя держать обиду на мать. Какая бы она не была. – Я покачала головой.
– Нужно более снисходительно к ней относиться. Нужно прощать. Она так много для тебя сделала, – попыталась уговаривать Мила.
– Я знаю. Пытаюсь. Просто больше не могу. Всё равно обидно. – Лера опустила голову и поставила бокал. Видно было, что её руки дрожат. – Девочки, вы просто ничего не знаете. Мне так тяжело. Я пыталась разговаривать с ней на эту тему, она меня совсем не понимает.
– Так расскажи нам. В чём там у вас дело?
– Я была самым любимым ребёнком. Мне уделялось много внимания. Мама, папа, бабушки, дедушки – все скакали вокруг меня, носили на руках, целовали. Они все возлагали на меня большие надежды. С сестрой – тоже самое. Мама хотела, чтобы мы стали успешными, а в идеале – знаменитыми. Мама всегда видела меня актрисой или телезвездой. Для этого у меня были прекрасные данные, я даже сама в детстве этого хотела. Но, взрослея, становилась более приземлённой и понимала, что хочу простого человеческого счастья.
– Как и все мы! – не удержалась от комментария Даша.
– Потом умер папа, тогда мне было четырнадцать. Через год мама пришла в себя и стала искать мужчину, который бы скрасил её одиночество. Не раз в те годы я слышала от неё, что мы с сестрой – помеха её счастью. Мужчины боялись брать на себя ответственность за двух детей, поэтому серьёзных отношений маме не предлагали.
– Вот это некрасиво. Как можно детям такое говорить? Я бы жила только ради детей, дала бы им всё, что могу дать. – Меня внезапно переполнило негодование. Моя мать никогда бы так не поступила со мной, в этом я была уверена.
– И вообще, с тех пор всё в нашей семье встало с ног на голову. Мама была постоянно нами недовольна, могла обозвать последними словами за малейшую провинность: и кобылой, и тварью, и матерными словами. Сыпала проклятиями в наш с сестрой адрес.
– Господь бог! – Мила в изумлении прикрыла рот ладонью.
– Вот-вот. И при этом она считала себя верующей и ходила в церковь. Я, в принципе, у матери многого не просила. Понимала, что без отца наши доходы существенно снизились. Пока я училась в школе, она меня одевала, но покупала вещи, если только сама видела, что хожу в старье. Совесть не позволяла мне требовать обновок. Потом мама серьёзно заболела. Она нуждалась в постоянном уходе. Из-за этого я успела поступить только на заочное отделение.
Ходила на курсы, нашла работу. Мама, слава богу, поправилась. Проработав год, я уволилась и начала искать новую работу. Тогда и случился первый серьёзный конфликт. Каждый божий день мать с бабушкой капали мне на нервы: «Лентяйка, иди ищи работу, а то сидишь у матери на шее!»– Беспокоились, наверное, – предположила Мила, – думали, что, если тебя слегка пинать, быстрее будешь шевелиться с поисками.
– Я также думала, но вскоре это стало невыносимо. Мама начала меня попрекать куском хлеба – типа, не заработала, а жрёшь тут, – на глазах у Леры выступили слёзы, – тогда я извинилась и сказала, что, если ей будет от этого легче, то я дома больше есть не буду.
– Какой кошмар… – я поняла, что мне молиться надо на мою маму, – это очень жестоко, Лерочка, как ты это пережила?
– Это невыносимо жестоко, девочки. Я целый месяц не ела дома. Покушаю у подружки, немного поем у Кости. Мы тогда с Костей уже встречались, но я боялась рассказать ему об этом, чтобы не настроить против своей родни. Похудела я килограммов на пять, даже кости стали торчать. Через месяц она мне сказала: «Хватит выделываться, ешь уже». Никаких извинений или жалости. Чуть позже я нашла работу. Маме было неважно из-за чего ругаться: не работаешь – плохо, работаешь – тоже плохо, потому что дома не бываешь. Я всё терпела и молча глотала обиды. Она же мама всё-таки, а мама, как должно быть по сути вещей, всегда права.
– На твоём месте я бы ушла из дому и больше никогда в жизни ей не позвонила! Это чудовищно! – Даша, как всегда, была категорична.
– Больнее было наблюдать, что у Кости в семье всё по-другому. Его совсем не богатые родители всегда спешили меня накормить и помочь. Я же никогда в своей жизни не могла обратиться к своей матери за сочувствием или поддержкой. Расскажи ей, что у тебя беда, и вместо слов поддержки услышишь упрёки, да ещё и все вокруг узнают об этом.
– Бедная Лера… Я всегда могла подойти к маме и поделиться наболевшим. Мы часто после таких разговоров долго сидели, обнявшись, она давала мне много дельных советов и никогда не осуждала… – Милке больно было вспоминать о тех, кого она потеряла.
– А меня всегда из-за этого считали скрытной. И напрасно, – Лера изливала нам душу, вытирая слёзы, – рассказывать сокровенное, чтобы оно стало достоянием общественности? Зачем мне это надо? Мать и так рассказывала всем родственникам свои домыслы: то ей казалось, что я наркоманка, то – что мы с Костей расстались, то ещё какой-то бред. Она выдавала им всё это за чистую монету, даже не разобравшись, что на самом деле у меня на душе.
Проработав полтора года на новом месте, мне пришлось уйти: не устраивала маленькая зарплата. Тогда всё стало ещё хуже. Когда меня надо было поддержать, подсказать, как мне стоит поступать, куда идти, где искать работу, мама вновь от меня отвернулась. Начались издевательства, попрекания едой. Она стала требовать, чтобы я платила долю квартплаты. И это при её высокой зарплате! Абсолютно никакой поддержки, никакого понимания. Кто должен был меня направить на верный путь, если не она?
– Никогда не смогу так поступить по отношению к своим детям…
– Я налила себе очередной бокал. Мне было безумно жалко эту молодую девушку.
– Сестре она говорила, что жалеет о её рождении. Сказала, что пинать нужно детей под зад, как только они окончат школу. Больно было всё это выслушивать каждый день, и я ушла жить к Косте. Мы сняли квартиру. Мать призналась, что стыдится меня, ей неловко отвечать знакомым, что я безработная. Я поняла, что не оправдала её ожиданий. Но нельзя жить той жизнью, которую тебе навязывают. Не хочу я быть телезвездой, не хочу выходить замуж за богатого, хочу всё по-своему, хочу по любви!