Где-то на земле есть рай

— Да, и теперь любовница хочет вывести ее на чистую воду. Или хотя бы свести с ума, что тоже неплохо. Ведь понятно, какое действие могут оказать на человека письма с того света. Поэтому на письмах нет отпечатков мужа, и почерк подделан настолько хорошо, что даже эксперты признали его за почерк Владислава. Ведь у любовницы наверняка сохранились образцы его записок, а дальше — дело техники. Как ты думаешь?

Ласточкин глубоко вздохнул.

— Я думаю, — проворчал он, — твой роман будет иметь большой успех.

— Павел, — рассердилась я, — для просто любящей жены, которая вдруг стала вдовой, Лариса Парамонова слишком сильно боится, это даже невооруженным глазом видно. Ты меня извини, но почему мы должны верить ей больше, чем остальным?

Ласточкин молчал. Между бровей его залегли две глубокие складки.

— А знаешь, может быть, что-то в этом есть, — неожиданно произнес он. — Действительно, стоило бы отыскать любовницу или любовниц Парамонова и выяснить, чем они сейчас занимаются. Ты права, я как-то не подумал об этом.

Можете смеяться надо мной, но я прямо-таки раздулась от гордости. Ведь я подала Паше Ласточкину дельную мысль, до которой тот не додумался!

Мы приехали в управление и поднялись в кабинет Антипенко. С первого взгляда на Андрея я увидела, что он улыбается, как отпрыск Чеширского кота и Джоконды. Разумеется, мать-природа вряд ли удосужилась бы произвести подобный гибрид, но факт налицо: Андрей сиял, потирал руки и улыбался до ушей.

— А! — весело прокричал он, завидев нас. — Наконец-то! Сейчас мне принесут подписанный ордер, и мы отправимся.

— Ордер на арест? — вздрогнул Ласточкин. — Ты что, уже вычислил, кто убил Алису Лазареву и ее мужа?

— Ну да! Причем я, честно говоря, поражен, как вы сами не смогли его вычислить. Ведь все материалы находились у вас в руках!

— Какие еще материалы? — занервничала я.

— Фотографии, дорогуша! — сверкнул глазами Андрей. — Те самые фотографии, которые ты мне передала! И, когда я стал внимательно их просматривать, меня чуть кондратий не хватил!

Мне оставалось только вытаращить глаза, что я и сделала. Однако Ласточкин, как оказалось, пребывал в не меньшем затруднении, чем я.

— Может, ты перестанешь говорить загадками? — попросил он. — Что тебе удалось найти, в конце концов?

— Убийцу, — блестя глазами, ответил Андрей. — Не более, дорогие мои, и не менее! Но я просто не могу понять, как вы сами его прошляпили.

— Андрей!!! — в один голос рявкнули мы с Ласточкиным. — Ты скажешь или нет?

— А тут нечего и говорить. — Андрей выдвинул ящик и достал из него большой лист бумаги. — Узнаешь?

Это было изображение какой-то черно-белой фотографии советских времен. Школа такая-то, четвертый класс. Ниже шли заключенные в овалы одиночные фотографии школьников с подписями под каждой из них. Смутно мне показалось, что где-то я уже видела этот снимок.

— Это одна из фотографий Оли Бариновой, которую ты переснимала у нее дома, — безжалостно напомнил Антипенко. — Правда, с резкостью мне пришлось повозиться. А теперь взгляни сюда.

Он передал мне второй лист, на котором была напечатана увеличенная часть этой же фотографии.

— Видишь подпись под снимком?

— Ну, вижу, — нехотя признала я, гадая, что за этим последует. — Баринова Оля.

Но Антипенко уже доставал из ящика третий лист.

— А теперь гляди сюда.

И в руках у меня оказалась еще одна детская фотография с того же классного снимка. Упрямый подбородок, внимательные глаза, темные волосы.

— Подпись читай, — велел Андрей.

Я опустила глаза. Подпись под снимком гласила: «Арбатов Юра».

Вы полагаете, что только в мультиках челюсть растерянного персонажа отваливается до самого пола? Уверяю вас, что, если бы мы находились в мультяшном мире, моя челюсть упала бы еще ниже, пробила бы полы на двух этажах и зарылась бы глубоко под землю.

Юра Арбатов — одноклассник Оли Бариновой! Мама миа! И ее бабушка еще упоминала об однокласснике Юрасике, который был так неравнодушен к Олечке и носил ее портфель… Черт возьми, так ведь это он и был! Детская привязанность, первая любовь — самое сильное чувство, и именно из-за этой любви он решил вступиться за бедную девушку, потерявшую голос. Отомстить! Но кто-то узнал о его планах и предупредил нас, поэтому к Алисе в назначенный день подобраться не удалось, и тогда… Боже мой! Ведь Арбатов был сам, собственной персоной, на том дне рождения! Ему ничего не стоило убить Георгия Лазарева, а потом — потом подослать снайпера к его жене. Ни-че-го!

Нет. Не верю. Не ве-рю! Что-то тут не так. Я пока еще не сообразила, что именно, но я уже знаю, что все это ерунда. Вздор! Чушь!

— Однако, — только и сказал Ласточкин, взяв снимки у меня из рук и увидев, кто был на них изображен.

В комнате повисла томительная пауза.

— На основании этого ты собираешься его арестовать? — спросил мой напарник, возвращая Антипенко листки.

— Сейчас самое время его брать, поверь мне, — возразил Андрей. — Потом мне может уже не представиться такой случай. Для подстраховки я запросил подкрепление — шесть человек. Кстати, ребята, ваше оружие при вас?

— Да, ты же попросил взять его с собой, — отозвался Ласточкин.

— Ну и чудненько. Сейчас принесут бумагу, и поедем брать товарища.

Едва он промолвил эти слова, как дверь растворилась:

— Антипенко? Держите ордер. Группа захвата уже внизу.

Мы разместились по трем машинам, врубили музыку — то есть сирены — и тронулись со двора.

— Ехать не слишком далеко, — объяснил Андрей. — У него офис в центре Москвы.

Он сказал еще что-то, чего я не расслышала, потому что была погружена в свои мысли. Вот вам, пожалуйста, дилемма. Я терпеть не могу Арбатова, он мне категорически неприятен, но мысль, что мы едем вот так запросто его арестовывать, мне почему-то претит. К тому же я не верю, что он мог убить Георгия Лазарева и его жену. Что-то во мне изо всех сил сопротивляется этой мысли. Я просто знаю, что он не мог этого сделать, вот и все. Да, он знал Олю Баринову, учился с ней в одном классе, ухаживал за ней, носил ее портфель — но все это ничего не значит. Мы все были когда-то в кого-то влюблены в первый раз, но вот вы, дорогой читатель, помните ли вы, какого цвета были глаза у вашей первой любви? Потому что чувства, какими бы сильными они ни были, проходят, а жизнь продолжается. И продолжается она совершенно по другим законам, чем раньше. Когда-то, допускаю, Юра Арбатов мог любому расквасить нос ради одной Олиной улыбки, но теперь он бы пошел на убийство только из-за денег. Причем не просто денег, а очень больших денег.

— Приехали! — кричит Антипенко.

…Так быстро? Боже, а я даже глаза не накрасила!

Но все мысли разом вылетели у меня из головы, как только я увидела здание. Что? Вас интересует, в каком оно было стиле? Пожалуйста. Стиль — умри от восторга! Всюду стекло, зеркала, хромированные поверхности. Вавилонская башня, прилетевшая к нам прямиком из Нью-Йорка и приземлившаяся аккурат в самом центре Москвы. Сердце мое начинает кусать нехорошая зависть. Сколько же у него денег, у этого мерзавца?

Ласточкин придерживает меня за локоть.

— Оружие пока не доставай, — скороговоркой говорит он мне на ухо. — Держись начеку и будь готова ко всему. Эх, черт, зря мы бронежилеты не надели!

Антипенко, как Наполеон, летит впереди. Ноздри его раздуваются, он машет удостоверением, как вымпелом. Сегодня его день, определенно.

— Спокойно! Пропустить! Опергруппа! На каком этаже Арбатов?

Охранники молчат.

— На последнем, — блеет какая-то секретарша, которая с бумагами оказалась в вестибюле.