Где-то на земле есть рай

Впрочем, отставив в сторону лирику, признаю просто и честно, что в этот раз мы потерпели поражение. Будь я просто писателем, я бы обрисовала широкими штрихами торжество справедливости — хотя бы в масштабах одной отдельно взятой книги. Увы, действительность оказалась куда более суровой: как и подозревал Паша Ласточкин, гипнотизер не стал дожидаться, пока за ним придут, а просто сделал ноги. Антипенко вернулся ни с чем, и, оставив пока дело Лазаревых, мы все вместе занялись разработкой версии по делу Агриппины.

— Значит, так, — говорил Зарубин, бегая по кабинету. — Мы имеем девушку Лену, которая год назад выбросилась из окна. Теперь совершенно ясно, что этот случай к нашему делу отношения не имеет. Далее, мы имеем Максима Решетова, ухажера этой Лены, который исчез незадолго до убийства Агриппины, — раз. — Стас начал загибать пальцы. — Затем, мы имеем эту Агриппину, которая выбросилась из окна, — два.

— Не забывай, что, по показаниям охранника, она была жива, когда он от нее ушел, — вмешался Антипенко. — Если к ней никто после него не приходил, а охрана подъезда утверждает, что так оно и есть…

— Телефон, — подала я голос. — В комнате постоянно трезвонил телефон, когда мы вошли.

— И никаких следов борьбы, — добавил Ласточкин.

— А порванный браслет? — напомнил Стас.

— Порвался, когда она сцепилась с охранником, — тотчас нашлась я.

— Возможно, — нехотя согласился Зарубин. — Но тем не менее второе убийство — это именно убийство, абсолютно точно. Администраторшу Крылову выбросили из окна, и никаким самоубийством тут и не пахнет.

— А что, гипнотизер не мог просто ее убить, если она не оставила ему другого выхода? — спросила я. — Если, к примеру, она поняла, кто убил Агриппину, и угрожала немедленным разоблачением, и у него не было времени, чтобы провернуть фокус с гипнозом.

— Такое вполне может быть, кстати, — добавил Ласточкин.

— Вспомните третье убийство, когда из окна выбросилась секретарша, — сказал Антипенко. — Ведь она совершенно точно была в это время одна, и никто к ней не приходил.

— Минуточку! — внезапно сказал Ласточкин. — Тот, кто был у нее за день до гибели и закрывал лицо… Ведь по описанию это как раз и выходит Симонов! Вот когда он ее загипнотизировал, чтобы она покончила с собой! А на следующий день позвонил и…

Зарубин заметался, приволок флешку с записью с камеры наблюдения, и мы стали ее смотреть. Результат был однозначен: шрам на подбородке выдал гипнотизера, что называется, с головой.

Стас откинулся на спинку стула, держа в пальцах сигарету. В комнате было накурено так, что просто нечем дышать.

— Ну да, — сказал он, — теперь все сходится. Если он убил Агриппину, чтобы завладеть деньгами, а администраторша Полина Крылова и секретарша как-то догадались об этом, у него оставался только один выход: избавиться от них. Что он и сделал.

— А Максим? — поинтересовалась я.

— Что — Максим? — резко спросил Зарубин.

— Максим Решетов, тот, который бесследно исчез. Он-то какое отношение имеет ко всему этому?

— Да, это вопрос, — хмуро ответил Стас и растер окурок в пепельнице.

— А что, если он вообще никакого отношения к этому делу не имеет? — высказался Антипенко. — Если он пропал, это ведь ничего не значит. Он мог загулять с какой-нибудь девицей, и потом…

— И потом его просто могли убить, — отрезал Ласточкин. — Москва — опасный город… Что, если мы не там его искали? Думали, он жив и строит планы мести, а на самом деле с ним что-нибудь случилось.

Зарубин зевнул.

— Кстати, машина у него была очень хорошая, — заметил он сквозь зевоту. — Может, его из-за нее пришили? Машина-то ведь вместе с ним исчезла.

— Все может быть, — подумав, согласился Ласточкин.

Ночью мне снились беспокойные сны. Будто бы некто, разительно похожий на моего напарника, подарил мне огромный букет цветов, но, как только я взяла его в руки, из бутонов цветов выскочили какие-то малоприятные личности и стали весело палить в меня. Я хотела ужаснуться, но не могла, потому что из пистолетов вырывалось конфетти. В общем, это был самый обыкновенный кошмар.

Следующий день я помню довольно смутно. Кажется, меня грызла досада на то, что расследование Зарубина так блестяще продвигается, а у нас на руках по-прежнему нет никаких козырей. Мы заехали к Косте и забрали официальное заключение по поводу Парамонова. Тихомиров только глянул на документ и пожелтел не хуже своих любимых лимонов.

— Да, ребята, — промолвил он, сокрушенно качая головой, — глубоко копаете! И что у вас за манера такая — нарываться на ровном месте…

За окнами шелестела гроза. Когда она закончилась, мы были уже в частной клинике на другом берегу Москвы-реки, куда нас пустили с большой неохотой. Клиника эта принадлежала мужу Лады, сестры Владислава Парамонова, и занимались в ней в основном пластическими операциями, омолаживающими процедурами и тому подобной чепухой, на которую современные люди согласны тратить какие угодно деньги. Ибо красота, как известно, требует жертв, но прежде всего — денежных.

Нам пришлось прождать около часа, после чего владелец клиники принял нас. Кирилл Васильевич был по-королевски обходителен и по-королевски же величав. Весь женский персонал клиники, а также все пациентки смотрели на него влюбленными глазами, и можете мне поверить, было от чего. Он излучал представительность, надежность и спокойствие. Сразу же учуяв во мне слабое звено, он сделал комплимент моей внешности и намекнул, что она стала бы еще совершеннее, если бы я слегка подправила нос. Он даже готов рискнуть и сделать мне скидку в целых пять процентов, если я соглашусь на операцию. Вы можете смеяться надо мной, но, беседуя с этим обходительным хмырем, я прямо-таки неопреодолимо ощутила собственную ущербность, которая до этого дня умудрялась как-то от меня скрываться. Нос! Мой нос не такой, каким должен быть согласно последней пластической моде этого сезона, а следовательно, вся я тоже не такая. Один шаг до совершенства — значит, никакого совершенства, а все из-за того, что мой же собственный нос меня предал. Какое горе! Какая чудовищная несправедливость! Какая злобная, отвратительная усмешка природы! И все же мне невероятно повезло, ибо рядом находится добрый, душевный, все понимающий кудесник со скальпелем. Пять процентов скидки! Всего пять процентов, и меня ждет нирвана. Райское блаженство ничто по сравнению с исправленным носом! Соглашайтесь, завтра будет поздно, потому что скидка действует далеко не всегда. Скажите «да», яхонтовая вы моя, иначе неминуемо останетесь с носом! Ну так как? Решено?

— Эти операции по исправлению носа… — ввинтился в разговор Ласточкин. — Я правильно понимаю, что хрящи для них и всякий подсобный материал берется у трупов?

Все-таки я обожаю своего напарника. И не только потому, что он порядочный, храбрый, умный и всякое такое, но и за это умение выбрать момент и сказать заветное слово именно тогда, когда оно должно прозвучать. Глупая рыбка — читай Синеокова — вяло трепыхалась в сетях хитрого хирурга, и тут подоспел Ласточкин. От его замечания опытнейший Кирилл Васильевич явно опешил. Сеть слов, которыми он опутывал меня, расплелась. И-и-их! Пальцем в глаз, говорите? Да нет, это был натуральный удар под дых! Чистый нокаут!

— Мы предпочитаем называть это донорским материалом, — делает попытку подняться уложенный на обе лопатки соперник. Но, судя по тому, как он говорит — сквозь зубы, — он и сам отлично сознает свое поражение.

— А вы всегда спрашиваете согласие у доноров? — невинно интересуется Ласточкин.

— Вся документация у нас в полном порядке, — бросается в атаку Кирилл Васильевич. — Я не ошибаюсь, вы пришли ко мне поговорить именно об этом или о чем-то другом?

— Вы не ошибаетесь, — заверил его Ласточкин и кратко обрисовал суть дела. Совершенно случайно выяснилось, что в могиле Владислава Парамонова обнаружился кто-то другой, так нет ли у почтенного хирурга каких-нибудь соображений по этому поводу?