Где живут счастливые?
Шрифт:
Мы не были подругами. Так, какие-то общие дела нас сближали, какие-то разводили в разные стороны. И после школы также. Встретимся на улице - радости нет конца.
– Как ты?
А ты?
Кого видишь?
Кто поступил?
Телефон запиши, звони.
Пока!
И — опять до встречи:
Как ты?
А ты?
Но один раз я встретила Анну на остановке трамвая расстроенную, с опущенной головой. На моё радостное «привет!» она испуганно вздрогнула и вдруг ухватилась за руку: «Выслушай меня! Мне так одиноко». Тут же на остановке, мы и просидели часа три. Трамваи звенят, машины скрежещут тормозами, а мы говорим об Аннином одиночестве:
Я без него не могу жить, понимаешь? Жизнь теряет всякий смысл. Он студент и сейчас на практике в Красноярске.
Под трамвайное треньканье и созрел наш коварный план. Я уезжала в отпуск, родственники сняли мне домик на Азовском море, там вполне хватит места двоим. Анна едет со мной, студент возвращается и не находит дома Анны, волнуется, ищет.
– Пусть поволнуется и поищет. Это им полезно, ты не должна показывать, что переживаешь. Нет писем и не надо. Ты обет давала ждать и страдать? Вернётся пожалеет.
Я была уверена: мои советы Анне мудры и дальновидны. Все мы мудры и дальновидны, когда собственный жизненный опыт на отметке «ноль », зато апломб и самоуверенность, замётанные на чтении книг, «хороших и разных», стремительно поднимаются к безоблачным высотам. Мы уехали. Мы жили в маленьком домике у самого синего моря, и старик-рыбак приносил нам каждое утро в пластмассовом ведёрке серебристых некрупных окуньков. Мы варили уху, пили сухое вино, плавали до изнеможения в тёплом море и подолгу сидели на ступеньках нашего домика, наблюдая, как рыжий закат медленно проваливается в синюю бездну морского горизонта. Мы очень сблизились с Анной за время отпуска. Мы много говорили, много откровенничали, много спорили. Как часто потом мы вспоминали это уединение, удивительный подарок судьбы. Каждый день дарил радость и укреплял в радости жить. Казалось, всегда будет именно так: сказочные закаты, тишина, вера в чудо...
А чудо и не замедлило. Пришла телеграмма от Анниного студента: «Вернулся, тебя нет, родители сообщили твой адрес. Скучаю, жду встречи». О, как мы ликовали! Как весело праздновали именины собственного тщеславия! Анна объявила меня лучшей подругой в мире, а я снисходительно этот титул приняла. Ещё бы! Ведь это я всё так тонко выверила и просчитала...
Он приехал встречать её в аэропорт. Загорелая Анна была неотразима.
Это моя самая лучшая на свете подруга, - сказала она студенту и посмотрела на меня преданными глазами.
Студент учтиво поклонился и поцеловал мне руку.
Конечно, я была на их свадьбе, конечно, была посвящена в Анины заботы об устройстве семейного гнёздышка. Но потом, потом моя собственная жизнь закрутила так, что Анна с её проблемами отошла на задний план, тем более что вскоре я уехала в загранкомандировку.
За пять лет разлуки мы многое успели. И встретились как-то сдержанно, без бурных восторгов и нарочитых слов. Она держала за руку белокурую Танечку. У меня в коляске сладко спал сын.
Знаешь, как много я поняла теперь? Смысл моей жизни в дочери: лишь бы ей было хорошо, лишь бы у неё все сложилось. Наверное, есть люди, для которых главное карьера, благополучие, счастье. Для меня теперь Танечка всё. Никто не нужен, ничего не нужно. Только она — мой единственный ребёнок.
Конечно, я стала возражать. Но снисхождение к Анне, которое делало меня мудрой в моих собственных глазах, рассеялось, исчезло. Та уверенность, та серьёзность, с которой говорила со мной молодая женщина Анна Николаевна, бывшая моя одноклассница и подруга, как-то вдруг заставило меня притихнуть. Было что-то в её словах жертвенное, а я в ту пору жертв не любила.
С мужем она разошлась. Стал пить, и Анна, измучившись от унижений и безденежья, ушла от него с крошечной Танечкой на руках. Вскоре встретила другого человека, вроде и полюбила, и благодарна была, что взял её с ребёнком, а кончилось всё, не успев но сути начаться. Врачи сказали ему, что детей у него не будет. Его первая жена подала на развод по этой причине, а он, как подобает человеку порядочному, предупредил об этом Анну.
Та сначала растерялась, а потом решила: и одного ребёнка хватит, раз такая коллизия и - согласилась на брак. И вот ведь чудеса: вскоре оказалось, что у Анны будет малыш. Муж в это время уехал в командировку, а она стала готовиться к его приезду, ведь он ещё ничего не знает. Накрыла стол праздничной скатертью, достала праздничные фужеры, наготовила всякого как на большое торжество. Он приехал и очень удивился: чего это она? А она ему объявила, какой у них сегодня праздник... А он сказал ей... Он сказал ей, что врачи ошибаться не могут, стало быть, ребёнок не его, и он к нему не имеет никакого отношения.Она выгнала его среди ночи. Он ушёл молча, оскорблённый. Только у самого порога не выдержал, повернул к ней перекошенное злобой лицо и назвал её грязным, непотребным словом.
Через месяц она избавилась от ребёнка. Долго болела, жуткая депрессия так зажала её в свои тиски, что Анна не хотела видеть и слышать никого. Только Танечка, только Танечка помогла ей удержаться на плаву жизни.
– Моя жизнь в ней. Буду всегда, сколько сил хватит. ей помощь и опора.
И опять мы сблизились. Нас опять прибило друг к другу» только жизнь расставила на наших отношениях свои акценты. Я стала смотреть на свою подругу почтением, она же, как казалось мне, с неким снисхождением. И, рассказывая ей взахлёб о своих проектах и фантазиях, я вдруг наталкивалась на спокойный какой-то усталый Аннин взгляд.
– Прости, — говорила я, — тебе это неинтересно. Танечка росла. Была она умненькой, хорошо рисовала, учила английский. Анна каждое лето отправлялась с ней в дорогостоящие путешествия: «Девочка должна видеть мир, развиваться». В Анне не было так свойственного многим мамам очарования собственным чадом. В ней была постоянная готовность прийти на помощь, поддержать, успокоить. Таня чувствовала надёжное материнское плечо каждый день и час, она росла разумным ребёнком, чьим капризам в семье не потакали, но приучали к простой спасительной мысли: ты не одна, с тобой друг, который всегда готов помочь.
Анна любила порассуждать на тему Танечкиного замужества. Пусть никакой ни крутой, никакой не престижный, только бы человек с мудрым сердцем. Я готова быть рядом с ними, воспитывать их детей, помогать им по хозяйству, я не буду докучать им. Поздний телефонный звонок. Глухой голос:
– Таня и Вадим не хотят со мной жить. Они тайком от меня сняли квартиру. Говорят, хотим сразу приучить себя к самостоятельности. Обставленная мною для них комната им, оказывается, не нужна. Вчера вечером перевезли вещи. Я уже ночевала одна.
Боюсь глухоты Анниного голоса, хватаюсь за соломинку:
– Хочешь, приеду к тебе?
– Не надо. Дома такой беспорядок, вещи разбросаны...
– Тогда ты приезжай ко мне, давай вспомним молодость, устроим посиделки.
– Нет, я ничего не хочу, но мне так страшно в опустевшей квартире.
Нарушаю законы гостеприимства. Еду к Анне, которая меня не ждёт. Под её глазами мешки, между бровей глубокая морщина.
– Прости, я без приглашения.
Мы садимся на краешек дивана, заваленного одеждой и коробками из-под обуви, смотрим друг на друга. Анна не выдерживает, бросается ко мне с рыданиями, её плечи мелко вздрагивают, тёплые слёзы текут ручьями. Если бы это была не Анна, то я сказала бы, что грех так убиваться, в сущности, по пустякам. Дети вырастают и естественно хотят жить одни. Это их право и никто не может его у них отнять. И надо принимать это так же естественно, как наступление дня и приход ночи. Но Анна...Что скажу я ей, когда знаю доподлинно, что вся её прожитая жизнь была фактически ожиданием жизни этой, была подготовкой к этому времени, когда она будет нужна, когда без неё не обойдутся, и она, наконец, компенсирует в себе нерастраченные силы, нерастраченную нежность и любовь. И вот первый, такой жестокий шаг - её оставляют одну в пустой квартире, как престарелую кошку на даче уехавшие в город домочадцы. Она ходит по пустому дому и не понимает — за что? Разве она огорчала кого, разве плохо служила или была нерадива? За что?