Генерал Алексеев

Весной 1917 г., вопреки прогнозам прошлых лет, одним из приоритетных стало признаваться кавказское направление. После впечатляющих успехов в 1916 г., когда русскими войсками была освобождена практически вся территория Армении, а части кавалерийского корпуса под командованием генерал-лейтенанта А.А. Павлова вошли во взаимодействие с британскими экспедиционными силами в Месопотамии, здесь намечалось дальнейшее развитие боевых операций. 5 апреля 1917 г. Алексеев писал Главнокомандующему армиями Кавказского фронта генералу от инфантерии Н.Н. Юденичу: «Поступавшие до последнего времени сведения указывают на недостаточно энергичные действия частей 1-го кавалерийского корпуса, вышедших из гор на равнину. Хотя это и объясняется затруднениями в продовольственном отношении, но тем не менее необходимо употребить все силы для устранения местных затруднений и предписать генералу Павлову проявить полную энергию. Что касается развития операции на мосульском направлении (в Персии. — В.Ц.),то и здесь необходимо добиться возможности безотлагательно развить энергичное наступление. Ожидаю от вас подробных соображений о действиях в указанных выше направлениях и выражаю уверенность, что славные кавказские войска вновь покроют себя новой славой, а высшие начальствующие лица изыщут способы обеспечить вопрос продовольственный, имея в виду, что втянуть скорее войска в боевую работу и обеспечить успех одинаково важно в нравственном отношении как для самой армии, так и для государства».

Однако и на Кавказском фронте наметилось падение боеспособности, хотя продовольственное и фуражное обеспечение брали на себя англичане. В письме преемнику Гучкова на посту военного министра А.Ф. Керенскому (19 мая 1917 г.) Алексеев писал о положении этого геополитически важного для России фронта, сравнивая его с другими фронтами, положение которых было не менее сложным. «Армия, вследствие недоедания, болезней, увольнения 40-летних уменьшилась на позициях в своем составе до угрожающих размеров. Можно сказать, что позиции окарауливаются, но не обороняются. Две дивизии, выведенные в резерв, имеют только пятую часть своего штатного состава. В тылу начинают хозяйничать курды и местное мусульманское население, нападая на станы, транспорты, посты слабо охраняемые. К марту месяцу запасные полки Кавказского фронта имели 139 000 переменного состава. Из них в данное время 78 000 можно было бы отправить (на фронт) немедленно и 26 000 во вторую очередь. Остальное потеряно вследствие дезертирства, болезней, увольнений и проч.

Прилив 104 000 человек сразу оживил бы армию и восстановил бы численность полков. Но различные местные комитеты, парализуя совершенно власть Главнокомандующего, считают запасные полки обеспечением против контрреволюции. Ни одна команда не может быть отправлена. Создается безысходное положение. Армии на фронте тают, а запасные полки тыла богаты людьми, но ничего не делают, лежат бременем на государственной казне, требуют ежедневного продовольствия и, по существу, совершенно бесполезны. Образовали две армии: (армия) на фронте и армия тыловая, но не для пополнения первой, а для обеспечения от контрреволюции.

Так далее продолжаться не может, особенно на Кавказе. Необходимо выдвинуть тыловую армию на пополнение жидких рядов фронта. Это может быть исполнено только волей правительства, так как генерал (Юденич. — В. Ц.)бессилен и, по-видимому, утратил энергию и способность бороться с местными течениями, безусловно вредными в общегосударственном значении.

Я не допускаю возможности, — подводил итог Алексеев, — пополнять Кавказскую армию за счет запасных войск Европейской России. Наши Юго-Западный и Румынский фронты содержатся тоже в опасном некомплекте. А главное — для чего в тылу Кавказской армии будут сидеть 100 000 бесполезных для государства и русского народа людей, не желающих нести минимальную военную службу обороны позиций? И прошу Вашего содействия и скорого распоряжения, иначе придется оставить те позиции, которые ныне занимают войска армии (Кавказского фронта. — В.Ц.),к позору и вреду России и союзников».

Поэтому любой прорыв Восточного фронта сильной группировкой немецко-австрийских, болгарских или турецких войск мог оказаться роковым для всей российской армии. В отличие от ситуации 1915 г., когда во время «великого отступления» можно было отходить, сохраняя все же относительно устойчивую линию, в 1917 г. откат войск на одном участке фронта мог привести к выходу противника на тыловые коммуникации, и «залатать» такой прорыв за счет подвоза резервов было бы чрезвычайно трудно.

В длительную устойчивость войск Алексеев верил мало. Отсутствие уверенности в способности фронта к активным наступательным действиям повлияло, как отмечалось выше, на отказ Алексеева от операций, связанных с достаточной долей военно-политического «риска», прежде всего — от подготовки десантной операции по овладению Константинополем. Об этом сохранились примечательные воспоминания князя Г.Н. Трубецкого, сравнивавшего две позиции в отношении десанта на Босфор — генерала Алексеева и адмирала Колчака. «Начало апреля. Генерал Алексеев приезжает в Петроград. В кабинете Военного министра, под председательством последнего происходит совещание по вопросу о том, возможна ли операция захвата Константинополя и проливов. Докладывает командующий вооруженными силами Черного моря адмирал Колчак… Адмирал Колчак говорил о том, насколько благополучно складывается для нас общая военная обстановка на Босфоре. У турок там ничтожные силы. Наш флот готов выполнить задачу, ради которой существует в Черном море. Эта операция сохранит и тот дух, которым одушевлена команда, до которой еще не докатилась разлагающая волна революции. В заключение адмирал Колчак просил указаний, возможно ли готовиться к этой операции.

После краткого, но содержательного, доклада адмирала слово берет Главнокомандующий. Он, конечно, не отрицает значения этой операции, но наша армия — великое X. Она больна и не переболела переворота. Наоборот, болезнь пока ширится и углубляется в ней. При таких условиях серьезную операцию, требующую известного напряжения сил, производить пока нельзя. Отложим вопрос до июня, тогда увидим на что можно от нее рассчитывать. Адмирал Колчак и генерал Алексеев — люди одной психологии. Каждый из них знает, что то, что дорого одному, то дорого и другому. Поэтому они с полуслова понимают друг друга, и адмирал Колчак не настаивает на осуществлении того, что, видно, составляло его заветную мечту.

Так на долю Главнокомандующего революция не принесла ни одного дня праздника. С самого начала ему выпала задача — не только бороться с иллюзиями, но и разбивать благородные мечты. Было ли это от недостатка идеализма, от маловерия? Те, кто знали М.В., знают, какой источник горячей веры таился в его груди, но в нем не менее сильно было чувство долга и воинской дисциплины…»

Несколько иначе излагается позиция Алексеева в отношении Босфорской операции в воспоминаниях генерала Ю. Данилова. В ответ на предложение об отправке в десант 2—3 корпусов Алексеев заявил: «Вы слышали только что доклад о состоянии армий Северного фронта. В таком же положении находятся войска и на остальных фронтах. Что касается Черноморского флота, то он сохраняется немногим больше, чем Балтийский. При этих условиях ни о каких десантных операциях думать не приходится. Нам быть бы только живу».

Транспортные суда, предназначавшиеся первоначально для высадки десанта на Босфоре, с весны 1917 г. стали использоваться для перевозки угля из Мариуполя в Одессу, и размещенное на них военное оборудование демонтировалось. Правда, при этом Алексеев давал указание, что «когда это потребуется», данное «оборудование» могло быть снова «быстро собрано и установлено». Весьма сочувственно отнесся к плану десанта начальник штаба Главковерха Деникин, считавший, что для перевозок топлива вполне допустимо использование тоннажа румынских транспортов с Дуная. Но становилось очевидным: в текущем году десант не состоится, уже по той одной причине, что завершение его технической подготовки представлялось невозможным до начала «сезона штормов» на Черном море. А после знаменитой «ноты Милюкова» о важности соблюдения заключенных международных соглашений считалось вполне допустимым предоставление равных условий всем странам Антанты, без особых территориальных преимуществ России, и обязательная демилитаризация проливов.

В то же время стратегический опыт войны продолжал развиваться, и, несмотря на нараставшие трудности в системе обеспечения войск и падение их боевого духа, все более и более определенной становилась новая доктрина ведения боевых операций, отличительные признаки которой формировались еще с конца 1915 г. Алексеев как широко мыслящий полководец, как исследователь, осознающий специфические черты каждого периода военной истории, не мог не заметить наступления нового этапа в развитии военного искусства. Сутью новой доктрины стало, во-первых, отмеченное выше понимание войны как комплексного военно-экономического, а после февраля 1917 г. — еще и военно-политического, противостояния двух противоборствующих систем. Во-вторых, сформировалась специфическая стратегия боевых операций в условиях перехода от маневренной войны к позиционной и наоборот. Опыт 1915 г. года показал закономерности перехода от активных маневренных действий к «окопному сидению», при котором от армий, прежде всего, требовалось привыкнуть к тому, что война продлиться долго, а «эффектных» атак, при быстро меняющейся боевой обстановке, может не быть вовсе. В тактике ведения операций наметился переход от сражений «в поле», при которых система укреплений представлена слабыми окопами полевого профиля и узловыми укрепленными районами — крепостями, к сплошным укрепленным линиям позиционной обороны. Теперь армиям приходилось, с одной стороны, опираться на собственные укрепленные линии, с другой — приспосабливаться к прорыву аналогичных укрепленных линий у противника и к дальнейшему развитию наступлений. Этот опыт был востребован в 1916-м, что привело к дальнейшей эволюции в действиях всех родов войск, в частности, артиллерии.

Но оценке военного исследователя Барсукова, «опыт этих действий привел к заключению о применении артиллерии в условиях позиционной борьбы для совершения прорыва укрепленной полосы». Мощным артобстрелом предварялись наступательные действия, после чего следовало обеспечить активное продвижение пехоты в глубь прорванного неприятельского фронта и затем вводить «в дело» кавалерийские части, преследующие противника, не дающие ему «закрепиться» на новых рубежах. «В 1917 г., — отмечал Барсуков, — при попытках русской армии прорывов укрепленной полосы австро-германцев русская артиллерия во всех сражениях действовала, в общем, весьма успешно, но не от нее уже зависела участь этих сражений, а от пехоты, боеспособность которой в тот период стала весьма низкой… Опыт мировой войны указал, что для успешной борьбы за укрепленные полосы оказалось безусловно необходимым производить предварительно основательно продуманную подготовку операции и составлять план действий артиллерии с расчетом заблаговременного сосредоточения необходимых артиллерийских и прочих сил и средств, обеспечивающих подавляющее превосходство над противником вообще и в решающем направлении главного удара — в особенности».

К 1917 г. в Ставке, под непосредственным руководством Алексеева, были разработаны «Общие указания для борьбы за укрепленные полосы», состоявшие из двух частей: «Действия всех родов войск» и «Действия артиллерии». А в начале мая 1917 г. Алексеевым было утверждено «Наставление для борьбы за укрепленные полосы». Во вступлении ко 2-й части «Наставлений» («Действия артиллерии при прорыве укрепленной полосы») говорилось, что переработка этой части «выполнена на основании отчетов строевых начальников о боевом применении “Общих указаний”», и что «отчеты эти отмечают ту громадную пользу, которую принесли “Указания”, а также и то, что нарушение преподанных в них “основных положений” приводило нередко к кровавым неудачам… нарушения “основных положений” являлись следствием недостаточного знакомства некоторых общевойсковых начальников с преподанными указаниями для использования боевой силы артиллерии…»