Генерал Бичерахов и его Кавказская армия. Неизвестные страницы истории Гражданской войны и интервенции на Кавказе. 1917–1919

Но к последней, самой драматичной странице истории бакинских комиссаров уже ни Воскресенский, ни тем более Бичерахов прямого отношения не имели. В день эвакуации из Баку англичан, 14 сентября, воспользовавшись паникой, большевики освободили своих соратников, томившихся в тюрьме. Инкогнито они сели на пароход «Туркмен», на котором находилась самая разнообразная публика: армянский отряд Татевоса Амирова, женщины, дети, даже два английских офицера из отряда Денстервилля. Команда отказалась вести пароход в большевистскую Астрахань ввиду того, что на пароходе оставалось мало запасов топлива и пресной воды. Кроме того, в Астрахани, как говорили, начался голод. Молодой и горячий большевик Анастас Микоян, участвовавший в освобождении комиссаров из бакинской тюрьмы, простодушно предлагал завладеть оружием и «сбросить в море» тех, кто не согласен идти на Астрахань, но был осажен старшими товарищами³⁰⁷. Выбор стоял между ближайшими портами: Петровском, Энзели и Красноводском. «Было известно, что в Петровске хозяйничает Бичерахов», – вспоминал сын Степана Шаумяна Лев, также находившийся на пароходе. В Энзели – англичане. «А о положении в Красноводске не было точных сведений, и поэтому он представлялся меньшим злом»³⁰⁸. «Туркмен» направился в Красноводск, где продовольствия, опять же по слухам, было вдоволь.

Прямо на рейде Красноводска Степан Шаумян был выдан одним из пассажиров представителям эсеровского Закаспийского временного правительства (присутствие большевиков на борту «Туркмена» ни для кого не было секретом). Затем по списку на раздачу пищи (в котором далеко не все были комиссарами), обнаруженному у Г.Н. Корганова, были арестованы еще 34 человека. Некоторые из них, в основном женщины и молодые люди, вскоре были отпущены на свободу, а 26 человек расстреляны 20 сентября на 207-й версте Закаспийской железной дороги между станциями Перевал и Ачха-Куйма. Решение о расстреле принималось ашхабадским Закаспийским временным правительством во главе с Ф.А. Фунтиковым³⁰⁹.

В этот период большой интерес к Закаспийской области стали проявлять англичане. «Обладание Красноводском представлялось весьма важным, как единственным портом, свободным ото льда в течение всего года. В то же время это был конечный пункт Среднеазиатской железной дороги. Владея портом, можно было также поддержать связь между двумя группами британских войск в Персии», – сообщал генерал Дж. Мильн³¹⁰. Еще в конце июня 1918 г. в Лондоне было принято решение об интервенции в Туркестан, ключом к которому служил порт Красноводск. Как и на Кавказе, для интервенции в Среднюю Азию англичане имели лишь горстку войск – два пехотных батальона, легкий кавалерийский полк и артиллерийский взвод. Поэтому они поддержали антибольшевистский мятеж правых эсеров, произошедший в Закаспии 11–12 июля. После свержения советской власти в Ашхабаде утвердилось правительство – Закаспийское временное правительство (Временный исполком Закаспийской области) под председательством Ф.А. Фунтикова. По соглашению, подписанному ашхабадским правительством с англичанами 19 августа, в Туркестан из иранского Мешхеда двинулся отряд генерал-майора У. Маллесона. Соглашение превращало Закаспий в британскую полуколонию. Англичане получали здесь право беспрепятственного пользования железными дорогами и телеграфом. В Красноводске разместились гарнизоном основные силы англичан – 700 человек.

Тем не менее англичане, которых советская историография изо всех сил старалась «пристегнуть» к расстрелу комиссаров, не успели поучаствовать в их судьбе. Они планировали использовать пленных большевиков (напомним, что в их числе был член ЦК РСДРП(б) и член правительства С.Г. Шаумян – «кавказский Ленин», как называли его тогдашние газеты) в качестве заложников, для чего переправить их в Индию, тем более что присутствие их в Туркестане было признано «крайне опасным». Однако вынуждены были констатировать, что «упомянутые лица, как сообщают, уже казнены»³¹¹.

Что касается Бичерахова, то его, на тот момент уже закрепившегося в Дагестане, но сохранявшего формальную должность главнокомандующего бакинскими войсками при Диктатуре Центрокаспия, о «бывших комиссарах» запросил по телеграфу представитель Фунтикова в Красноводске инженер В. Кун. Он просил согласия Бичерахова и Диктатуры на предание комиссаров военно-полевому суду: «Просим срочно телеграфировать, как поступить с бывшими комиссарами и Амировым, причем полагаем, если не встретится возражений с вашей стороны, предать их военно-полевому суду». Кун получил четкий ответ: «Одобряю ваши действия, направленные к аресту бакинских комиссаров. Предложение ваше о предании их военно-полевому суду разделяю. Мое мнение поддерживает Диктатура Центрокаспия. Бичерахов»³¹².

Однако через три дня комиссары были расстреляны без суда и следствия. Телеграфные переговоры между Бичераховым и Закаспийским временным правительством были обнародованы на судебном процессе над главой этого правительства Федором Фунтиковым в 1926 г. и навсегда как бы связали Бичерахова с этой трагедией. Уже по свежим следам трагедии, явно аккумулируя циркулирующие в Прикаспийском регионе слухи, информационный отдел Наркомата по делам национальностей отмечал в своем обзоре: «По приказанию Бичерахова бывший комиссар Кавказа тов. Шаумян, бывший военный комиссар тов. Петров, т. Джапаридзе и др. преданы «военно-полевому суду», который и приговорил их к смертной казни через четвертование. Приговор этот заменен расстрелом и приведен в исполнение на одном из островов около Красноводска»³¹³.

Можно не сомневаться, что и Бичерахов предстал бы обвиняемым на этом процессе, окажись он в Советской России в это время. Между тем ясно, что он стоял на позициях максимально возможного в той ситуации сохранения законности в отношении комиссаров: он не потребовал выдать их себе на расправу, не рекомендовал их расстрелять, а лишь согласился с мнением о необходимости предания их суду, не пытаясь предрешить его исход. В этом отношении он выглядит значительно цивилизованнее других фигурантов дела. Собственно говоря, комиссаров в Баку и ожидал суд, пока 14 сентября они не бежали из Баиловской тюрьмы. Ирония судьбы состоит в том, что бакинские большевики могли бы оказаться в Петровске в руках Бичерахова и получить искомое правосудие, хотя, может быть, и в упрощенном виде, а могли бы и вовсе легко отделаться.

«Ему приписывали расстрел бакинских комиссаров (23 человека), но сам Бичерахов этого не утверждал и не отрицал», – сообщал о нем близко его знавший в эмиграции Б.М. Кузнецов³¹⁴. Пожалуй, так оно и было: Бичерахов поучаствовал в их судьбе косвенно. Он не погубил их, но и не помог.

Между тем события в Западном Прикаспии развивались стремительно. Не менее стремительно развивалось и политическое самосознание нашего героя. Первый толчок к отказу Бичерахова от показного, присущего многим профессиональным военным политического нигилизма дала, очевидно, его бакинская эпопея. Волей-неволей ему пришлось окунуться в кипящую политическими страстями жизнь города. Несколько раз он лично принимал участие в заседаниях Бакинского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Длительная пауза после ухода из Баку, очевидно, была заполнена не только ратными делами в Дагестанской области, но и размышлениями о своем месте в сложившейся обстановке. Бои под Баку и дальнейшее продвижение в Дагестан (о котором речь пойдет ниже) показали, что его отряд – реальная сила, способная взять под свой контроль значительные территории и способствовать реализации его политической программы. Но в чем суть последней? Он понимал, что нефтяную столицу России невозможно сохранить, не овладев по крайней мере всей прибрежной полосой Азербайджана и Дагестана и железнодорожной линией на Петровск, а также не задействовав ресурсы Терека и Кубани³¹⁵. Первоочередной задачей он провозгласил борьбу с турками, а театр военных действий с ними теперь перемещался на Северный Кавказ. Уже 1 августа, сразу после ухода из Баку, в частном письме брату Георгию он пишет, что защищает «русский Баку и русские жизни в Закавказье и на Каспийском море». Он предупреждает, что если туркам не поставить заслон, «панисламизм перебросится на Северный Кавказ и мы окажемся рабами»³¹⁶.

Итак, Бичерахов начинает мыслить себя в роли собирателя российских земель. Однако на этих землях необходимо навести порядок, установить твердую власть. На какой политической платформе строить власть? На какие силы опираться, тем более что его отряду, как организованной воинской части, «рады» всюду – и крайне левые и крайне правые. На этот вопрос у него пока нет ответа. Заняв в середине августа Дербент, он просит эсеро-дашнакскую по составу Диктатуру Центрокаспия прислать ему «компетентное лицо для создания власти и государственных учреждений»³¹⁷.

Исключительно большую роль в осознании Бичераховым своего политического значения сыграл ротмистр Вокресенский. Как и многие герои этой книги, Василий Григорьевич Воскресенский – личность незаурядная, раскрыться которой в полной мере помогли экстремальные условия Гражданской войны. Оставленный Бичераховым в Баку «на хозяйстве» ответственным за полную эвакуацию имущества отряда и принужденный для этой цели тесно контактировать с Диктатурой и Каспийской флотилией, Воскресенский, этот кавалерийский офицер, неожиданно для всех и для себя самого обнаружил недюжинные дипломатические способности, помноженные на организаторскую жилку и непременный в те времена авантюризм Совсем скоро он сделался очень важным в Баку человеком, связавшим воедино все военно-политические группировки, которые удерживал друг с другом страх перед турецкой оккупацией. Бичерахов был знаком с Воскресенским уже достаточно давно, и начальник отряда имел возможность оценить последнего в деле. В 1917 г., еще в Персии, возглавляя партизанскую сотню в отряде Бичерахова, офицер Ейского полка хорунжий Воскресенский показал себя храбрым командиром, участвовал в рейде за реку Диалу, в котором захватил много пленных и оружия. Был ранен, но оставался в строю³¹⁸.