Генерал Скоблин. Легенда советской разведки

Боялись белых армий. Ведь знали, что нет у СССР более непримиримого врага, готового хоть с чертом, но против коммунистов. Еще в 1933 году генерал фон Лампе писал председателю РОВС: «Я и мои друзья предложили наше содействие в борьбе против коммунистов германской власти, я в последнее время вошел в частные переговоры с представителем соответствующего учреждения Германской Национал-Социалистической партии по вопросу о совместных действиях против большевиков.

В данный момент они выразили настоятельное желание получить от нас по возможности разработанный план тех действий, которые мы предполагали бы желательным осуществить совместно с германскими национал-социалистами в направлении к уничтожению большевистской власти в России, как в направлении усиления при помощи немцев внутренней работы в России по всем направлениям, пока при сохранении полной тайны наших взаимоотношений с немцами, а потом и возможной интервенционной деятельности в широком масштабе уже даст Бог не в такой тайне».

Боялись белых армий. Ведь знали, что офицеры на чужбине живут одной лишь мыслью: продолжить борьбу. Вспомним, что говорил председатель РОВС Евгений Карлович Миллер: «Православная вера, родина, семья — вот те три устоя, на которых русский народ строил свою жизнь, свое государство. И им советская власть, олицетворенная коммунистами, объявила беспощадную войну. В моей душе сейчас живут три чувства — безграничная ненависть к большевикам, правящим Россией, надежда, что мне придется участвовать в свержении их власти, и вера в грядущее возрождение России.

Я не могу примириться с большевиками ни как с людьми, коммунистами, ни как с государственной властью в России, потому что нет ни одного вопроса морального, политического или экономического характера, как во взаимоотношениях людей между собой, так и в отношениях правительственной власти к населению и обратно, по которым взгляды, проводимые советской властью в жизнь, не стояли бы в полном противоречии с тем, чем жила Россия в течение веков и что привело ее к величию, славе и благосостоянию.

Вот почему я непримирим к советской власти. По этой же причине я считаю, что всякий русский эмигрант должен быть непримирим к ней. Если же он ищет компромисса с ней, приспособляется к ней, то он не может называть себя русским эмигрантом: это звание в самом себе таит молчаливый обет бороться с советской властью. В противном случае эмигрант обращается в беженца, убежавшего из России лишь для спасения своей жизни.

С этой мыслью нужно утром вставать и вечером ложиться спать, с этой точки зрения нужно расценивать каждый свой шаг, каждое свое слово, принося в жертву главному и единственно важному все личное, второстепенное, партийное.

Никогда не делать того, что может порадовать общего врага. Все усилия против коммунизма, коммунистов и против коммунистической власти в Москве. Дисциплина и самоограничения ведут к победе».

Боялись белых армий. А ведь за пятнадцать лет большевикам удалось установить свою власть на всей территории бывшей Российской империи. Белые оказались рассеяны по всему свету. Интриги и скандалы сотрясали эмиграцию. И все равно «господ офицеров» боялись. И ведь было чего бояться, о чем совершенно справедливо напоминал Москве последний начальник штаба Корниловской ударной дивизии Генерального штаба полковник Месснер: «Мы в равной мере можем гордиться и трехлетней борьбой в России, и бескомпромиссной борьбой за рубежом. Там ни смертельная опасность, ни ранения не удерживали нас от выполнения воинского долга. Здесь нас от выполнения воинского долга не отвлекают ни соблазн уйти в бытовое благополучие, ни сиреноподобные зовы возвращаться на Родину, ни политические интриги, ни явные и тайные угрозы врага, ни почетная, на полях сражений приобретенная инвалидность, ни самый страшный из недугов — старость. Мы не идем в атаку на пулеметы, мы не рвем под огнем вражеские проволочные заграждения, мы не рубимся в кавалерийских схватках. Но мы каждодневно в беседах атакуем пулеметы красной агитации; мы рвем проволочные заграждения коммунистической лжи и тем открываем путь правде; мы рубимся острыми аргументами в словесных схватках с красномыслящими. И мы крепчайшим строем, неодолимым каре обороняем наши святыни. История не знает чуда, подобному нашему: быть без государства, то есть без территории и власти, и оставаться государственным воинством; быть распыленными по всему миру и не утратить воинской спайки; быть на гражданском положении и не лишиться воинского духа; быть без воинской организации и оставаться армией, в которой полки и дивизии заменены союзами воинского характера; быть вне России и оставаться полными готовности, полными желания во всеоружии (оружие или оружие-слово) вновь стать под боевое знамя с песней: „Снова мы в бой пойдем за Русь Святую!“»

И ведь прав был Евгений Эдуардович. Было чего бояться. 22 июня 1941 года активная часть русской эмиграции вступила в бой. Вот короткий отрывок из сообщения НКВД СССР № 2926/Б в ГКО об аресте группы агентов германской разведки, переброшенной через линию фронта в район Валдая. 29 ноября 1941 года: «В качестве агентов-разведчиков группа Хофмайера использует участников различных контрреволюционных, белогвардейских организаций, выходцев из семей бывших дворян, которые завербованы в странах, оккупированных немцами. Значительная часть немецкой агентуры майора Хофмайера состоит из числа окончивших Белградский кадетский корпус или университет (выделено мной. — А.Г.), в совершенстве владеющих русским языком».

* * *

Выполняя распоряжение генерала Миллера, Николай Владимирович Скоблин посещал группы чинов РОВС в тех странах, где гастролировала его жена. Чаще всего им удавалось бывать в Софии. В столице Болгарии Плевицкую особенно любили, устраивая долгую овацию после каждого концерта. Сам главный корниловец на них не ходил. Пользуясь тем, что большинство эмигрантов со слезами на глазах слушали «Замело тебя снегом, Россия», он проводил долгие переговоры с одним из основателей «Внутренней линии» капитаном Фоссом. Потом они вместе приходили на собрание Корниловского полкового объединения. В среде старых боевых соратников Скоблин преображался. От меланхоличного директора певицы в эти вечера не оставалось и следа. Перед ударниками выступал волевой и властный человек, за которым хотелось идти и которому они верили безоговорочно.

Николай Владимирович энергично внедрял в родном полку идею офицерской элиты, которая обязана быть в первых рядах «Внутренней линии». Он делал это с таким энтузиазмом, что многие верили: их генерал — мозговой центр тайной организации. Что же внушал своим однополчанам Николай Владимирович? «Совершенно необходимым внутри нашего союза создать вторую высшую ступень для немногих поначалу, которая могла бы быть костяком для ставшего дряблым тела союза. Выражаясь грубо большевистским языком, это ГПУ внутри компартии. Если сравнить членов Русского общевоинского союза с коммунистами, то мы, члены внутренней организации, являемся в отношении их чем-то вроде чекистов. Не пугайтесь слов, приведенных здесь только для пояснения. Когда мы вырастем и охватим весь союз, отбросив из него все ненужное и дряблое, все колеблющееся и не наше, тогда мы будем реальной силой, которая будет играть решающую роль в жизни самого союза, так и вне его — и в эмиграции, и в СССР».

К ужасу некоторых корниловцев, «ненужным и дряблым» оказался один из старейших ударников, первопоходник, бывший в охране вдовствующей императрицы полковник Левитов. За отказ вступить во «Внутреннюю линию» он был исключен Скоблиным из полкового объединения. (В 1937 году, после таинственного исчезновения Николая Владимировича, Левитов будет восстановлен в родном полку. Однако о тех событиях он предпочитал никогда не вспоминать. Даже в своих мемуарах, выпущенных спустя почти 40 лет, он ни словом не обмолвился о причинах исключения. Словно и не было такового никогда. А ведь рассказать ему было что. Вместо этого он ограничился пассажем: «Многомиллионная эмиграция все ожидала падения диктатуры большевиков на Родине и позабыла про свои обязанности бдительности за работой противника. Большевики этим воспользовались, и 23 сентября 1937 года ими снова было произведено похищение, жертвой которого стал на этот раз генерал Миллер. Для Объединения корниловцев это было двойным ударом: помимо самого факта похищения генерала Миллера, пало подозрение на возглавляющего Объединение генерала Скоблина, которого старшие офицеры PОВС пригласили дать свои показания в комиссариате полиции, но он уклонился от этого бегством. Его жена, бывшая певица Надежда Васильевна Плевицкая, была по этому делу осуждена французским судом на двадцать лет каторжных работ.

Последствия поступка Скоблина и Надежды Васильевны Плевицкой для Объединения чинов Корниловского ударного полка были очень тяжелы, помимо чисто моральных переживаний, еще и оттого, что возглавляющим Объединение был назначен бывший тогда в Болгарии полковник Кондратьев, прибывший во 2-й Корниловский ударный полк во время окончания боев в Крыму из Египта, и был зачислен в полк только в Галлиполи, где был фельдфебелем 5-й роты. Послужного списка его я не видел, но он был, по его словам, георгиевским кавалером. В войну 1941–1945 годов он боролся с большевиками в Сербии, где, будучи смертельно ранен и умирая, просил передать корниловцам, что он „умирает за полк“. Но, несмотря на это, и помимо него кандидатами на пост возглавляющего тогда могли быть из числа старых корниловцев: командир 1-го Корниловского ударного полка полковник Гордеенко, командир 2-го полка полковник Левитов… Но тогда почему-то они этого назначения не заслужили, хотя вины за собой по делу Скоблина не только не имели, но некоторые из них даже предупреждали начальство о его ненормальном поведении, но нам не верили».

Почему же Левитов промолчал? Могу лишь высказать свое предположение. Одним из неписаных законов Русского общевоинского союза было: «Сор из избы не выносим». Кавалер ордена Святого Николая Чудотворца, председатель парижского отделения Общества галлиполийцев не мог поступить иначе. Как бы ни было тяжело у него на душе, какая бы обида ни разрывала сердце, он был человеком чести. Таких нынче уже почти нет.)

Миллер был в восторге от деятельности Скоблина. О том, что генерал использует эти поездки для вербовки неофитов «Внутренней линии», председатель Русского общевоинского союза даже не догадывался. Больше того, он назначил главного корниловца начальником группы чинов 1-го армейского корпуса в Париже. Это произошло в тот момент, когда в отставку был отправлен Шатилов.