Генерал Снесарев на полях войны и мира
Шрифт:
Но что теперь рассуждать о геополитических реальностях, потерях и надеждах России? Не только недавно присоединённые иноплеменные окраины полыхают боями, хаосом и ненавистью. Совсем недавно Украинская Рада, должная печься о своём народе, братском русскому, объявила о самостийности Украины, правда, оставив за границами нового государства Крым и часть новороссийских земель, — то ли из чувства исторической справедливости, то ли из моральных соображений, едва ли возможных на подобных ристалищах; но если всё было так, то позже постарались «подправить» украинцев русско-советские временщики, легкодумно отказавшись от Крыма, как от некой игрушки-безделки, а не от незаменимого стратегического полуостровного клина.
Снесарев до позднего вечера бродил улочками
Существенное не только для Острогожска — встреча на майдане и берегах Острогощи и Тихой Сосны Петра Первого и Мазепы. Как обманывает и как обманывается история! Какие подарки привёз гетман царю, какие отдарки щедрые получил, сколько выпито и хороших и дурных вин здесь, на берегу Острогощи, в далёкий осенний день, да всё во имя дружбы и крепкого славянского, христианского единства, какой драгоценными каменьями убранный щит положил гетман к стопам царя, опять-таки во имя дружбы, воинского братства!
Века спустя падал над Острогожском лёгкий снег, застилая белыми скатертями большой луг, укрывая белыми платками луговые вербы и, казалось, навсегда укрывая и былое городка, и всю отечественную историю. Снесарев в свободный час спускался к реке, думал о тех безвестных крестьянах, казаках, которым изломали жизнь царь и гетман, и не было у него никакого благодарного чувства к последним. Самовластники, которым дано было распоряжаться человеческими судьбами, и не найти среди них владык милосердных.
В библиотеке священника Тростянского попалась ему на глаза книжица краеведа, священника, педагога Н.А. Куфаева «Слобода Старая Калитва (бывший уездный город и потом заштатный)». Читал наивные, задушевные, из сердца идущие строки, и из текста явствовало, что не за дальними временами было лучше, нежели теперь, а с той поры, как книжица была издана, миновало уже три десятка лет, ещё не было продразвёрсток, ещё не полыхнуло в Старой Калитве колесниковское восстание… словом, читал Снесарев строки священника-просветителя не без ностальгического чувства, и зыбко вспоминалась родина: «Слобода Старая Калитва — одно из самых привольных мест не только в Острогожском уезде, но и во всей Воронежской губернии: не во многих сёлах столько земли — пахотной и сенокосной, и редки ныне слободы и сёла со строевым лесом и таким обилием озёр, рек и речек… Прихожане — народ религиозный, церковь посещают усердно, посты соблюдают исправно, храмовые праздники и дни Рождества и Пасхи встречают и провожают с благочестием… Калитва на своём протяжении представляет целый ряд холмов, разделённых ярами да оврагами. Замечательнейший Липовый яр… Ещё замечательнее в Калитве был в своё время овраг, именуемый Тулкой… та самая Тупка, где когда-то и вода шумела, и мельницы работали. Теперь в Тупке той вместо мельниц — хижины, а вместо воды — крейда да навоз. С того времени в Калитве и вокруг неё много изменилось: Дон идёт по руслу новому, горы обнажились — на них ни лесу, ни былинки, ни травинки! Неизменный один луг, вечно свежий и зелёный: се вечная Калита!»
Снова он перечитал «Фрегат “Паллада”» — любимую книгу отца, и ещё «Обломова» и «Обрыв», и в который раз подивился, сколь океанически велика русская литература.
Тихая Сосна, косогорный, где крутой, где пологий спуск к реке, Провал, или Провальня (местное название), луга. Слободы Новая Сотня и Лушниковка. Большой собор, торговые ряды, городской сад, домик Крамского, спокойные, чуть озябшие заречные дали. Но нет спокойствия в уездном городке.
2
В Острогожске в октябре 1917 года, за месяц до приезда отца, родились Георгий и Александр, близнецы, в честь великомученика Георгия и благоверного князя Александра Невского названные. Крестными стали генерал
Лавр Георгиевич Корнилов и полковник Генерального штаба Сергей Иванович Соллогуб, начштаба 64-й дивизии, имя которого значилось среди сослуживцев, оставивших свои подписи на георгиевском оружии, и здесь, в Острогожске, позже пропавшем, при кратковременном, но злом хозяйничании анархистов. Крёстные отцы — заочные. А крестил о. Алексей Тростянский, исполненный благодарной и благодатной радости: даже в смутное время не умаляется их род, а он — листик с древа православного и вселенского древа Божиего.Подрастала и радовала дочка Женя. Сидит на коленях у отца и читает из какой-то книжки по слогам: «Когда я была маленькой…» Отец смеётся: «А сейчас ты очень большая». И задумывается.
Он вспоминал фронтовые уголки: холмы, деревни, сёла, городки, где бывал, каждый — Богом данный. Одни — смерть и гибель. Другие — краткий отдых… Слободзея, Несвой, Берестье, Малинцы, Ржаванцы, Похорлоуц, Юркоуц, Зелена на Пруте, Новоселица, Коломыя, Зивачув, Герасимув, Чертовец, Жакоцин, Слободчина, Богородичин, Хостув, Марковцы, Лядске Шляхетске, Чернеюв, Хомякув, Иванюкувка, Подлипник, Хорохолин, Надворна, Яремезе, Тартарув, Черновцы, Молдава, Лучина, Бряза, Тысменица, Струсов, Сюлко… большинство названий — славянские.
Снесарев вспоминал эпизоды, встречи прикарпатские, фронтовые, нечаянные. Краткие, но из тех, что не забываются, — с сыном великого поэта полковником Фёдором Тютчевым, скоро погибшим от ран, с врачом Михаилом Булгаковым, будущим автором «Белой гвардии» и «Дьяволиады», с офицером-связистом Владимиром Зворыкиным, будущим создателем (только уже за океаном) чёрно-белого и цветного телевидения.
А куда жизнь разбросала друзей? Поделил Февраль? Теперь и вовсе поделит Октябрь. К власти пришли те, кто не пощадит никого. Эти-то уж возьмут меч революции в свои беспощадные руки. И что же — помогать им держать меч? В начале Первой мировой войны было проще. А теперь? «Такова уж природа меча. Свят он в руках святых, мерзок в руках разбойничьих. Своей же собственной внутренней природы он не имеет» (В.Ф. Эрн). Русский геополитик Снесарев русского философа Эрна не читал, но думал в родственном ему духе.
Да, все они воевали за родину и друга своя, не жалея жизни своей, и что родина, народ и ещё не погибшие друзья — что они обрели, какой милостью вознаграждены?
Брусилов книгу «Мои воспоминания» заканчивает так: «В заключение мне хочется сказать, какое глубокое чувство благодарности сохранилось в душе моей ко всем верившим мне дорогим войскам. По слову моему они шли за Россию на смерть, увечья, страдания. И всё это зря… Да простят они мне это, ибо я в том не повинен: провидеть будущее я не мог!». Здесь есть некий экзальтационный пафос, но есть страшные и справедливые по сути слова: «И всё это зря…»
И сотни генералов, весь офицерский корпус понимали: всё это зря. Большевики не протянут руку западным плутократиям разве лишь потому, что тоже хотят владеть миром — через мировую революцию, но сама революция, любая революция — именно детище западных «либертэ»: свободных обществ, западных банков и прессы, держащих республики на поводке условной демократии. Монархисты революций не совершают.
Часто в Острогожске читал он детям, особенно дочери Жене, сказки Андерсена: «Гречиха», «Судьба репейника», «Новое платье короля», «Девочка со спичками», «Затонувший монастырь», «Последний сон старого дуба», «Колокол», «Русалка», проникнутые духом добра, нежности, справедливости, поэтическими и высокими христианскими чувствами.
В Копенгагене на морском берегу, на избыве бухты, грациозная на морском валуне, к той поре уже красовалась бронзовая Русалочка. Снесарев, побывавший в Копенгагене годами раньше, не мог её увидеть воочию; но русалок хватало и своих, из местных тихососненских, донских поверий, может, из этих поверий да волшебных повествований Гоголя и родилась «Майская ночь» Крамского, где русалки пребывают на ночном берегу, словно на тайном сборе отрешённых и друг другу чуждых красавиц.