Генерал террора

— Вы забываетесь... совсем забываетесь!.. — дрожащей рукой даже за кобуру схватился Рычков.

— Забываетесь вы, генерал. Я стреляю получше вас и ещё ни разу в своей жизни не промахнулся. — Савинков даже не встал с кресла. — Спрячьте свой наган. Исключаю вас из членов «Союза». За бездарность, заметьте.

— Да пошёл он... знаете куда ваш «Союз»!..

— Знаю, генерал. Всё это время думаю...

— Думаете... когда переодеваетесь под пролетаришку!

— Я прошёл такую школу подпольщика, что прошу меня не учить. Сейчас я вынесу очень важное решение... Но прежде прикажите подать вина и чистых бокалов, — небрежной рукой отодвинул он измазанный помадой бокалишко. — Есть тут у вас кто-нибудь, кто может исполнить приказ?

Этот приказ толпившиеся в коридоре офицеры услышали и с удовольствием исполнили. Думали, примирение. Думали, очередная посиделовка. К этому здесь уже привыкли. Чехословаки постреляют в красных — и вино пить пойдут; не дураки, чтоб за пьянствующих русских головы на чужой земле класть. Русские офицеры с удовольствием сходят в штыковую атаку против согнанных Троцким поволжских крестьян — и к чехословакам присоединятся. Крестьяне пощёлкают из окопов в своих радетелей, просто ради забавы, в голубое небушко, не вставая, — и тоже закусывать усядутся под сальце-смальце. У них земля не пахана, сенокос давно перестоял — чего торчать под Казанью? Басурманская Казань им до солнышка не нужна!

Офицеры закусывали, слушали рассуждения «Генерала террора». Приказ другого, золотопогонного генерала: «Арестовать!» — всерьёз не воспринимали. Золотопогонный тоже закусывал, не зная, как выкрутиться из своих бессмысленных угроз.

Выход нашёл сам Савинков.

— Здесь много нас, членов «Союза защиты Родины и Свободы». Мы вполне можем принять решение... о роспуске «Союза». Да-да, — остановил он всякое возражение. — Это не минутный гнев, это закономерный исход. Не вспышка безумной обиды — я по дороге сюда обдумал. Тайное общество может существовать только в той части России, которая занята большевиками. Здесь земля свободная. Пока — по крайней мере. Эту землю надо защищать, а не опутывать словесами. Да-да, Виктор Михайлович, — кивнул он откуда-то взявшемуся Чернову. — Всё вояжируете? Из Москвы в Самару, из Самары — в Казань, в Уфу... А дальше?

Чернов, обиженно хлопнув дверью, затопал по коридору. Савинков продолжал в примолкшем кругу офицеров:

— Дальше — надо воевать. Я сегодня подготовлю обращение к членам «Союза». Надеюсь, меня поймут. Незачем играть в конспирацию на свободной земле. Честь имею, господа офицеры! Завтра я уезжаю на фронт.

Удивление было всеобщее:

— Ну, Борис Викторович!..

— На фронт?

— Куда?..

Савинков допил бокал, притушил в пепельнице недокуренную сигару и ответил:

— К полковнику Каппелю. Рядовым волонтёром. Ещё раз — честь имею, господа.

Следом за ним встал и юнкер Клепиков. Вытянулся перед генералом Рычковым:

— Я тоже — честь имею! На фронт. За своим генералом-волонтёром.

На улице ему Савинков попенял:

— Ах, Флегонт, Флегонт!..

Но попенял добродушно. Да чего там, с радостью.

VIII

Полковник Каппель носил в своих генах дальнюю немецкую кровь. Но он верой и правдой служил российскому Отечеству. Слова такого громкого, конечно, не произносил. Просто был верен воинской присяге, изменить не мог. Кого угодно могла ввести в заблуждение его пронемецкая педантичность. Но только не Савинкова. Во-первых, он в семнадцатом году встречал на фронте полковника Каппеля; во-вторых, в Казани наслушался эсеровских говорунов, рад был подружиться с боевым офицером. Его не удивило, когда он в сопровождении Флегонта Клепикова, опять переодевшегося в форму Павловского училища, с императорскими вензелями на погонах, без предупреждения и без доклада попал, что называется, на расстрел.

— Вы заслужили, подпоручик, десять винтовок. Вы их получите. Глаза завязать?

— Не... надо... не надо! — вытянулся перед строем бледный как полотно, ещё безусый мальчишка.

— Последняя просьба? — поднял руку в белой перчатке Каппель.

— Только одна, господин полковник, — мальчишка обрёл твёрдый мужской голос, — моему отцу-подполковнику сообщите, что пал смертью храбрых... за Россию!

— Будет исполнено, господин подпоручик, — рука в белой перчатке резко пошла вниз.

Она ещё не успела коснуться бедра, как грохнул залп. Подпоручик упал на колени, потом, как бы поднимаясь, ткнулся мальчишеским вихром — фуражка слетела — в пыльную, прокалённую землю. Савинкову вдруг вспомнились давние, когда он ещё был комиссаром Временного правительства, слова покойного Лавра Георгиевича Корнилова; как раз вводилась, не без нажима и его, Савинкова, смертная казнь на фронте. Во время первого, показательного, расстрела Корнилов вот так же стоял перед строем и говорил: «Один вовремя расстрелянный трус спасёт сотню солдатских жизней». Тут — не Корнилов, тут полковник немецкой крови... и не боится публично лить русскую кровь...

Каппель повернулся и мерным шагом пошёл вдоль полкового строя, по команде «Смирно!» наблюдавшего экзекуцию. Савинкову пришлось догонять. Но полковник ещё успел подать следующую команду:

— Вольно. Почиститься, проверить оружие. Пообедать. Через два часа выступаем.

Стоявший в четыре шеренги строй рассыпался и разбежался за своими ротными и взводными. Каппель, взглянув на ручные часы, тоже собрался уходить.

Савинкову не оставалось ничего иного, как напомнить о себе. Он приложил руку к фуражке:

— Волонтёр Савинков прибыл в ваше распоряжение.

Следом его спутник:

— Юнкер Клепиков!..

Полковник Каппель остановился:

— Борис Викторович, я не удивлюсь, если вы завтра объявите себя волонтёром... скажем, всего земного шара. Были вы французским волонтёром, были военным министром, были петроградским генерал-губернатором, были, как слышал я, отменным террористом, в Ярославле и Рыбинске чуть не создали новую российскую республику, — теперь ко мне? Не обессудьте, я знал о вашем прибытии. В Казани у меня свои люди, что надо, докладывают. Лишний штык не помешает. Но вы видели, какие у меня, в отличие от казанских болтунов, жестокие порядки?

— Видел... и как ни прискорбно — одобряю. Мне вот, пока вы справляли войсковой долг, вспомнились слова генерала Корнилова...

— Обязан буду, напомните.

— Один расстрелянный трус спасёт сотню солдатских жизней.

— Верно говорил Лавр Георгиевич. Но ведь и ему не удалось претворить эти слова в воинский долг?

— Не успел генерал...

— ...светлой памяти, да. Но чего ж мы на ходу? — Он впервые улыбнулся сухим вышколенным лицом. — Хоть вы сейчас и рядовой, но честь имею пообедать с вами. Не откажите в любезности.

— С одним условием: и юнкер Клепиков. Он мой адъютант ещё с первых дней Добровольческой армии.

— Вот дожили: у рядовых волонтёров — адъютанты!

Савинков не обиделся.

— Между прочим, до того, как стать адъютантом, он служил в разведке у Корнилова.

— Разведчики... террористы... — Полковник Каппель крикнул пробегавшему мимо поручику: — Найдите капитана Вендславского. Ко мне.

Не успели зайти в окраинную избу и сесть за накрытый денщиком стол, как с порога кавалерийским рыком грянуло: