Генерал в Белом доме

После встречи с Ф. Р. Козловым в Вашингтоне президент провел свою обычную пресс-конференцию, которые проходили по средам. Журналистка Меримэн Смит заявила на пресс-конференции, что Н. С. Хрущев только что принял в Москве группу американских губернаторов. На встрече с ними он заявил, что «в состоянии путешествовать (смех) и он очень бы хотел посетить Соединенные Штаты». Эйзенхауэр писал в мемуарах: «Так я впервые услышал о заявлении Хрущева». После пресс-конференции, вспоминал президент, он «позвонил государственному секретарю Гертеру и сказал, что предложение Хрущева, возможно, является попыткой найти выход из патового состояния» [787] . Эйзенхауэр высказался за встречу с Н. С. Хрущевым.

787

Ibid., p. 405.

Был сделан первый важный шаг в направлении организации советско-американской встречи на высшем уровне, которой предстояло занять важное место в истории отношений между двумя державами.

Обстановка для такой встречи в целом складывалась благоприятная. Ее необходимость была обусловлена многочисленными тупиковыми ситуациями, которые возникли в это время на международной арене. Появился и благоприятный субъективный фактор – смена руководства в государственном департаменте.

Некоторые современники утверждали, что внешнеполитические воззрения Д. Даллеса и Д. Эйзенхауэра разделяла целая пропасть. Один из биографов Эйзенхауэра отмечал, что внешняя политика США «выглядела шизофренической»: государственный секретарь упрямо проводил политику «холодной войны», а президент оптимистично устремлялся к мирному сосуществованию» [788] .

788

Brendon P. Op. cit., p. 306.

Многие серьезные исследователи жизни и деятельности Д. Эйзенхауэра не видели принципиальной разницы во взглядах президента и государственного секретаря на советско-американские отношения. Например, Пирс Брендон приходил к выводу: «Президент был столь же энергичным воителем «холодной войны», как и государственный секретарь, он в такой же мере боялся делать уступки коммунистам и был столь же сверх-подозрителен в отношении добрых намерений русских. Например, Айк говорил Герберту Гуверу: «Вы не можете доверять им, советским, когда они говорят приятные вещи, не можете доверять им, и когда они говорят жестко» [789] . Эйзенхауэр уверял Идена, что русские или яростные коммунисты, или помешанные на силе диктаторы. Дело трудно иметь и с теми, и с другими. В то же время Айк был резко озабочен гонкой атомных вооружений, он добивался ослабления глобальной напряженности и стремился к тому, чтобы удовлетворить «всеобщее стремление к миру… что является огромной силой». Более того, Эйзенхауэр был глубоко уверен, что, заставляя русских лидеров проявлять очарование, открытость, искренность, он мог достигнуть определенной степени согласия. Эйзенхауэр игнорировал совет Даллеса сохранять неулыбчивое, «строгое выражение лица», находясь в обществе русских, и избегать личных встреч с ними» [790] .

789

Ibidem.

790

Ibid., p. 307.

Многие авторы отмечают, что Даллес всячески стремился оградить президента от нежелательных, на его взгляд, контактов с коммунистами.

«Даллес отговаривал Эйзенхауэра от путешествий, от встреч с иностранными (особенно коммунистическими) лидерами, от проявления дипломатических инициатив. Энн Уитман (секретарь президента. – Р. И.) пошла столь далеко, что заявляла о том, что государственный департамент Даллеса рассматривал президента как свою «недвижимость» [791] .

791

Ibid., p. 374.

В окружении Эйзенхауэра отнюдь не все были в восторге от предстоящей встречи президента с Председателем Совета Министров СССР. «Эйзенхауэр уверял всех, начиная с кардинала Спеллмана и ниже, что «обмен визитами не содержит даже намека на капитуляцию». Эйзенхауэр видел во встречах на высшем уровне прямую выгоду для США. «Еще до того, как Хрущеву было послано приглашение (посетить США. – Р. И.), Эйзенхауэр заявлял в частной беседе: «То что мы должны делать – это «разморозить» русскую оборону» с помощью личных дискуссий». Эйзенхауэр считал необходимым усилить поиск новых дипломатических путей решения внешнеполитических проблем, стоявших перед США. Уже после того, как Хрущеву было послано приглашение приехать в США, президент «выражал неудовлетворение, тем что дипломатический пат последних двух лет загнал его в угол, и он выражал свое желание вырваться на простор для более широкого маневра…» Соединенные Штаты должны попытаться найти «небольшую трещину, небольшой еще не использованный путь, через который мы смогли бы продвинуться к лучшей ситуации» [792] .

792

Ibid., p. 375.

Готовясь к встрече с Н. С. Хрущевым, Эйзенхауэр старался «показать, что его новый подход к советско-американским отношениям соответствовал старой позиции Даллеса. Например, задолго (до встречи с советским лидером. – Р. И.) он возвращался к их ранней точке зрения, что предварительные переговоры на более низком уровне должны предшествовать встрече на высшем уровне» с учетом того, что «при диктаторском режиме есть только один человек, принимающий решения». Как многие руководители исполнительной власти по мере приближения окончания срока их правления, «Айк считал, что настало время думать о своем месте в истории, и он начал поиски какого-нибудь монумента, чтобы застолбить это место» [793] .

793

Ibidem.

Президент искренне стремился ко всемерному расширению многообразных контактов с Советским Союзом. Айк глубоко верил, даже мистически, в ценность непосредственных контактов между простыми людьми, для того чтобы уничтожить «барьеры непонимания между народами» [794] .

Позиция Даллеса ни в коей мере не была неожиданностью для Эйзенхауэра: политическая физиономия этого деятеля была хорошо известна и до его назначения на пост государственного секретаря. Выбор членов администрации – это, в первую очередь, прерогатива президента. Никто не навязывал Эйзенхауэру Даллеса в качестве руководителя внешнеполитического ведомства. И если президент пригласил его на этот пост, то, очевидно, он преследовал тем самым определенные цели.

794

Ibid., p. 354.

Более того, Дуайт всемерно противился отставке Даллеса, когда стало очевидно, что его архиконсервативный внешнеполитический курс создает Соединенным Штатам серьезные проблемы на международной арене. Волна критики Даллеса все более нарастала. В начале 1958 г. известный политический обозреватель Сульцбергер выступил в «Нью-Йорк таймс» с прямым осуждением внешнеполитического курса госсекретаря. Сульцбергер писал, что «свободный мир потерял инициативу в пропагандистском соревновании с советским блоком». Москве, по его словам, позволили захватить первенство в борьбе за мир, и создается впечатление, что «помимо нашего желания нас заставляют идти на переговоры» [795] . 12 июля 1959 г. заместитель Председателя Совета Министров СССР Ф. Р. Козлов вернулся из Нью-Йорка на родину. В Белом доме решили использовать его отлет для того, чтобы передать приглашение Н. С. Хрущеву посетить США, которое было принято советской стороной. США связывали предстоящий визит Хрущева с результатами переговоров в Женеве. Вашингтон недвусмысленно давал понять, что и приглашение высокого советского гостя в США, и масштабы гостеприимства, которое будет ему оказано, зависят от степени уступок, на которые пойдет СССР в ходе переговоров в Женеве. Эйзенхауэр отмечал в своих мемуарах: «Я не мог приказать оказать теплый прием Хрущеву. Я не мог гарантировать этого, если он прибудет в США в качестве лица, ответственного за провал многообещающих переговоров (в Женеве. – Р. И.). 21 июля я направил письмо Председателю (Совета Министров СССР. – Р. И.), объяснив эти обстоятельства» [796] .

795

Ibid., p. 355.

796

Eisenhower D. Waging Peace… p. 408.

В Москву был направлен вице-президент Никсон, которого сопровождал Милтон Эйзенхауэр. Миссия Никсона заключалась не только в том, чтобы открыть американскую выставку в СССР как ответный шаг на открытие советской выставки в Нью-Йорке. Цель поездки состояла и в том, чтобы обсудить ряд вопросов с советским руководством в плане подготовки советско-американской встречи на высшем уровне.

Обстановка в канун этой встречи складывалась довольно напряженная. За неделю до вылета Никсона в СССР президент Эйзенхауэр опубликовал Прокламацию 303, озаглавленную «Неделя порабощенных народов, 1959 г.». Это была не лучшая прелюдия к советско-американской встрече на высшем уровне. Реакция советской стороны была незамедлительной и резкой. Н. С. Хрущев выступил в Варшаве с жесткой критикой Прокламации президента США и выразил сомнение в целесообразности визита вице-президента Никсона в Советский Союз.

Напутствуя Никсона перед поездкой в СССР, Эйзенхауэр заявил ему, что в ходе переговоров с советскими руководителями ему следует решительно отстаивать «права Запада в Берлине (имеется в виду Западный Берлин. – Р. И.) как составную часть общегерманской проблемы». Согласившись с указаниями президента, Никсон заявил, что в ходе бесед с Хрущевым он попытается «выяснить подлинные взгляды Председателя. Помимо этого он надеялся изменить некоторые ложные представления Хрущева об Америке» [797] .

797

Ibid., p. 409.

Преисполненный оптимизма, Ричард Никсон вылетел в Москву. Вице-президент сообщал в Вашингтон, что Хрущев не скрывал своего гнева в связи с упомянутой Прокламацией президента. Советский руководитель использовал Прокламацию для «насмешек при каждом удобном случае над вице-президентом, особенно на начальном этапе поездки. Он делал это и публично, и в частном порядке». Н. С. Хрущев не обошел этот вопрос вниманием и во время его резких дебатов с вице-президентом в Сокольниках на открытии американской выставки. Президент США высоко оценивал результаты работы американской выставки в Москве. «В течение длительного времени я выступал, – писал Эйзенхауэр, – и сейчас выступаю за подобные прямые обмены между народами. Это прекрасный, многообещающий шаг к миру во всем мире… Еще в 1956 г., – вспоминал президент, – я предложил организовать прямые и массовые обмены между гражданами двух стран в сфере искусства, образования, спорта, юриспруденции, медицины, бизнеса» [798] . В 1958 г. Эйзенхауэр высказался за организацию советско-американского обмена молодыми учеными в грандиозных масштабах – 10 тыс. человек, – направив соответствующее послание советскому премьер-министру.

798

Ibid., p. 410.