Генералиссимус Суворов

Эпитет «знаменитый» хотя в глазах женщин и играет подчас решающую роль, и известность человека, даже независимо от качеств этой известности, часто заменяет для женщины все остальные его физические и нравственные качества, но в данном случае «знаменитость» жениха княжны Прозоровской в ее глазах не играла почти никакой роли.

Он был для нее только тем ожидаемым мужем, который должен был сделать ее свободной, свободной для любви к ее герою. Право свое на такую свободу она, уже совершенно глядевшая на все глазами своего учителя жизни Кржижановского, считала совершенно естественным, почти законным.

Разрешение, данное Сигизмунду Нарцисовичу князем Прозоровским, влиять на его дочь в смысле склонения ее на брак с Александром Васильевичем Суворовым дало Кржижановскому более частую возможность вести беседы с княжной с глазу на глаз и еще более подчинять ее своему тлетворному влиянию.

О сватовстве имеющего прибыть в Москву молодого Суворова он сказал ей как-то вскользь, небрежно, предполагая как бы заранее, что она ответить отказом не может.

— Это для нас с тобой очень подходящая партия, — заметил он.

— Он молод?

— Нет, ему уже за сорок Он некрасив, говорят, груб, совсем солдат. Но зато…

— Что зато?..

— Он знаменит, и уже теперь его имя гремит по России.

— Меня это не прельщает.

— И я не буду ревновать тебя к нему.. — цинично пошутил он.

Княжна одно мгновение брезгливо повела плечами, но Сигизмунд Нарцисович с такою неподдельною страстью посмотрел на нее, что она самодовольно улыбнулась.

— Так ты согласна?

— Хорошо, хорошо, ведь ты знаешь, мне все равно.

Сигизмунд Нарцисович не преминул торжественно объявить князю Ивану Андреевичу о согласии его дочери быть женой сына Василия Ивановича Суворова.

— Да вы просто маг и волшебник! — воскликнул обрадованный отец.

XX. Накануне

В то время, когда Сигизмунд Нарцисович Кржижановский лелеял в своей черной душе гнусную надежду на обладание княжной Варварой Ивановной Прозоровской по выходе ее замуж и, как мы видели, постепенно приводил этот план в исполнение, его достойный друг и товарищ граф Станислав Владиславович Довудский с той же энергией и почти в том же смысле работал около княжны Александры Яковлевны Баратовой.

Дело последнего, впрочем, шло не так успешно, и препятствия только разжигали в нем страсть, заставляя придумывать всякого рода ухищрения для достижения цели — обладания княжной Александрой.

Последняя, получив в руки дневник Капочки, стала еще более в оборонительное положение от своего «поверенного по неволе», оставляя до поры до времени, как она сама думала, в его руках управление делами.

Верная своему слову, она купила у князя Прозоровского его дворовую девку Пелагею, выдала ее замуж за буфетчика Михайлу, была даже на их свадьбе посаженою матерью и отпустила счастливых супругов на волю, наградив их, как обещала, пятью тысячами рублей.

То счастье, какое она видела на молодых лицах сперва жениха и невесты, а затем мужа и жены, доставляло княжне Александре то еще не испытанное ею удовольствие — удовольствие доброго дела.

Молодые открыли булочную на Тверской улице и. зажили. припеваючи, оба благословляя княжну, а Поля внутренне, искренне молилась за упокой рабы Капитолины, ни единым словом, впрочем, даже своему мужу не обмолвившись об истинной виновнице их счастья.

Она даже придумала целую историю, которую и рассказала жениху на его весьма естественные вопросы о том, почему княжна Александра Яковлевна так вдруг, ни с того ни с сего полюбила ее и отвалила ей такой громадный куш в приданое.

— Это все князь Владимир Яковлевич, царство ему небесное.

— Что князь?.. — спросил Михайло, и в его глазах на мгновенье сверкнул ревнивый огонек.

Это не укрылось от Поли.

— Дурак ты, дурак, совсем дурак, посмотрю я на тебя… — спокойно заметила она. — Я покойника-князя только издали и видала, он со мной, голубчик, двух слов не сказал, а ты сейчас невесть что мекать стал…

— Ничего я мекать не стал… — сконфузился сперва Михайло, но потом, несколько оправившись, добавил: — За вами тоже, за девками, да за бабами, надо смотреть в оба.

— Смотри, смотри, авось тогда просмотришь, это всегда с такими случается…

— Ой, не дразни, Пелагея… Знаешь ты мое сердце… — упавшим голосом сказал Михайло.

— Я и не дразню, а на глупые слова ответ даю…

Поля замолчала и надулась. Разговор происходил в отведенной ей княжной маленькой комнате, куда, по праву жениха, имел доступ Михайло.

— Так при чем же тут князь, говоришь, коли он, может, тебя и не заметил?.. — после некоторой паузы вкрадчиво спросил Михайло.

— Я с тобой после речей твоих и говорить не хочу… — отрезала Поля.

— Ну, виноват, не сердись, Поленька, я так, сдуру… — подошел к ней Михайло и нежно обнял.

Та освободилась от его объятий.

— То-то сдуру… Коли теперь женихом невесть что несешь, что же ты залопочешь, как мужем будешь…

— Женихом-то чай впотьмах, а мужем, коли все по-хорошему, так во как ласкать буду, в глаза не нагляжусь, не надышусь на мою лапушку.

— По-хорошему, — повторила Поля, — а ты думаешь по-дурному… Я тоже Бога имею… А он вон что…

Поля заплакала. Михайло заволновался.

— Поля, Поленька, прости меня, окаянного, невесть что горожу… Потому очень ты мне дорога да желанна…

— Не видать что-то… Коли была бы дорога и желанна, не говорил бы пустых речей.

— Прости, прости меня, ни в жизнь не буду… Помышлять не посмею.

Он обнял ее и стал целовать заплаканные глаза. Примирение состоялось. Поля вытерла глаза от слез, и на губах ее появилась снова улыбка.

— Так расскажи же, касаточка; при чем в нашем счастье князь-то покойный, царство ему небесное?..

— Ох, не стоил бы ты, но уж так, и быть, слушай…

Михайло сел.

— Поклялась я барышне, что люблю тебя и кручинюсь. Думала-де я, ваше сиятельство, что пойду за вами в приданое к князю Владимиру Яковлевичу и тогда поклонюсь вам в ножки, упрошу выдать меня за Михаила, оставить его в буфетчиках, а меня в горничных, а теперь-де, как умер князь-то, батюшка, все мои мысли сладкие распались. Княжна, голубушка, приняла к сердцу горе-то мое… «Я, — говорит, — с княжной Александрой посоветуюсь, ты не плачь, может, судьба твоя и устроится…» Тут, вскорости это произошло, позвала меня ваша княжна и рассказала, что как княжна Варвара Ивановна ей про любовь нашу поведала, в ту же ночь приснился ей, вашей-то княжне, покойный князь Владимир Яковлевич и наказал поженить нас, отпустить на волю и пять тысяч выдать мне в приданое. Княжна-то Александра Яковлевна на первый сон большого внимания не обратила, но только на другую ночь опять то же ей видится и на третью, тут уж она за мной и послала… За гробом князь-батюшка о нас позаботился.