Генеральный попаданец 3
Шрифт:
Нередко спрашивают и о том, был ли Громыко «государственником» или «идеологом»? В ответ на такую постановку вопроса могу однозначно сказать, что он был государственником в том смысле, что во всей своей деятельности заботился именно об интересах государства. Громыко не был идеологически зашоренным, но он сформировался как государственный деятель в такие времена, когда не мог не остерегаться того, чтобы какие-то его слова или дела могли быть истолкованы превратно, как не соответствующие «установкам партии». Он, когда считал необходимым, твердо отстаивал свою точку зрения. Но если принималось решение, расходящееся с его точкой зрения — будь то вопреки его возражениям или потому, что он сам отступил по какой-то причине от ранее занятой позиции, — впредь Громыко
Но со временем, по мере накопления очевидных свидетельств ошибочности принятого решения, удавалось побудить его, не говоря опять-таки прямо о допущенной ошибке, попытаться обосновать перед ЦК необходимость принятия нового решения «ввиду изменившихся обстоятельств». Или, если сумеешь изобразить дело так, будто новое решение потребовалось потому, что прежнее «выполнило свою задачу», — это считалось особенно удачным. Сам он прекрасно понимал, конечно, истинный смысл такой словесной эквилибристики.
Громыко был не только убежденным сторонником разоруженческой линии в нашей политике, но и, пожалуй, главным генератором идей в этой области. Был напорист в проведении этой линии в общеполитическом плане. Вместе с тем, когда дело доходило до выработки конкретных позиций и если военные упорно сопротивлялись тому или иному предложению, он обычно не шел на конфликт с ними. За редкими исключениями он не одергивал, а скорее поощрительно относился к тому, что я и другие представители МИДа проявляли конструктивную активность при обсуждении с военными этих вопросов. И если, скажем, Гречко или потом Устинов жаловался ему, что «твои ребята давят на моих», то он, поинтересовавшись у нас, в чем там дело, чаще всего не пресекал наших попыток отстоять мидовскую точку зрения. И всегда был доволен, когда в результате такой предварительной проработки появлялись уже согласованные позиции.
Однако если выработать совместные позиции не удавалось и ему докладывались «разногласные» варианты, то обычно Громыко в конечном итоге соглашался с вариантом военных, мотивируя это тем, что на них лежит главная ответственность за оборону страны. Думаю, это объяснялось не только его нежеланием конфликтовать с военными коллегами; наверное, у него самого тоже проявлялся синдром военного поколения — горькая память о 1941 годе. Громыко не хотел, чтобы при каких-то обстоятельствах в будущем кто-то мог упрекнуть МИД в том, что он, мол, «разоружил» страну.
Неимоверные перегрузки, которые на протяжении десятилетий приходилось переносить Андрею Андреевичу, со временем стали сказываться на состоянии его здоровья. Достоянием широкой гласности стал случай, когда он потерял сознание во время выступления в Генеральной Ассамблее ООН, но такое случалось не однажды. Он старался не показывать своего плохого самочувствия и, когда требовали обстоятельства, работал с прежней энергией и отдачей. Но мне было известно, хотя и не от него самого, что со времени кончины Брежнева в ноябре 1982 года Андрей Андреевич хотел бы занять пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, то есть номинального главы государства, повседневные обязанности которого, однако, не шли ни в какое сравнение с нагрузками министра иностранных дел. По причинам, о которых говорилось в главе 12, этого не получалось. Когда же на мартовском (1985 г.) пленуме ЦК КПСС с предложением об избрании Генеральным секретарем М. С. Горбачева выступил именно Громыко, мне сразу стало ясно, что теперь наконец осуществится его желание. Так оно и случилось
Глава 10
9 ноября 1965 года. Пхеньян-Владивосток. Восток дело тонкое
Я
задумчиво наблюдал, как уплывала в иллюминаторе назад Корея, и внезапно ощутил, как дико устал. Месяц выдался больно уже непростой. Неплохо было бы передохнуть и собраться с мыслями. Интересно, в Крыму еще тепло? Помню по той старой жизни, что в Турции еще можно купаться. Но для Ильича это недружеская держава, да и нет там пока туристической индустрии будущего. Сейчас курортный кластер для советских граждан создается в Варне на «Золотых песках» и в югославском Дубровнике. Болгары уже вовсю развивали его, а Тито надо чем-то платить за наши поставки. Когда мы еще военно-морскую базу обустроим, как и корабли для нее построим. Средиземное море пока для нас скорее поле разведки. Что туда выводить? Отжившие свое артиллерийские крейсера против авианосцев противника?
Затем мысли сами собой перекинулись на Северный Кавказ. Там же тоже есть курорты. Но уже ноябрь. Или Гагры? Где-то там была дача Сталина. Внезапно в голове возник один старый, но безумно интересный образ, и я даже воспрял духом. Хм, а это будет здорово, с ним встретиться, но действовать придется осторожно. Пока же лечу во Владивосток, первый город моего сибирского турне. Там пройдет несколько совещаний. Одно из них посвящено экономическому развитию Дальнего Востока, второе возможностям и потенциалу Тихоокеанского флота. Мне интересно мнение моряков. Ведь вскоре нам создавать план по строительству настоящего «Океанского флота».
Сейчас верфи доканчивают постройку начатых кораблей и уходят на ремонт и реконструкцию. Сначала стоит понять какие корабли и сколько нам их надо. А то настроим опять эсминцев серии 57-бис без достаточного ПВО. Смысла в этих корабликах? Чтобы было чем командовать товарищам адмиралам? Американцев нам так и так не догнать. Но свои АУГ, авианосные группировки создавать все равно рано или поздно придется. Огромная глупость использовать эскадры с тяжелыми крейсерами без должного авиационного прикрытия. Как послать смертников на убой. И обязательно разобраться с подводным флотом.
Я выбил кое-какую информацию из Устинова. Подводный ракетоносец по стоимости не особо уступает тяжелому крейсеру или потенциальному авианосцу. Тут придется посчитать его эффективность. Подводная лодка с ядерным арсеналом это скорее жупел, чтобы стращать противника. Она может нанести удар откуда угодно. Например, с района близ Северного полюса. И найти ее раньше очень сложно. Хотя наши «ревущие коровы» американцы видели издалека. Тогда на кой они? Ненадежные, шумные, не оправдывающие надежды. Может, лучше подождать и пустить в серию нечто стоящее?
Все-таки склоняюсь к тому, что выгодней иметь больше ракет на земле. И не только в шахтах. Страшнее для американцев советские БЖРК — Боевой железнодорожный ракетный комплекс. В том мире в Союзе ими начали заниматься лишь в 1969 году. По замыслу разработчиков, БЖРК должен был составлять основу группировки ответного удара, поскольку обладал повышенной живучестью и с большой вероятностью мог уцелеть после нанесения противником первого удара. Но туда требуются твердотопливные ракеты. Нам всем крайне нужны такие ракеты. И пока их не будет в достаточном качестве, строить подводные ракетоносцы массово нет смысла. Или я ошибаюсь?
В кои веки мне остро необходимы мнения профессионалов. Но где же их взять в этой эпохе? Те, кто описывал ошибки строительства ВМФ СССР в этом время или курсанты, или школота. Чем бы напугать пендосов? В голове всплывают идеи того самого Андрея Сахарова о размещении вдоль побережья США атомных фугасов с доставкой туда подводной лодкой. Или готовить удар по Йеллоустонской кальдере? Насколько помню, экспертами утверждалось, что если ударить такой боеголовкой в жерло спящего вулкана Йеллоустон, то страшной экологической катастрофы не избежать. Литосфера будет пробита, и это приведет к извержению, в результате которого над всеми Штатами образуется огромное облако пепла, а вырвавшиеся на поверхность около 1000 куб. км лавы не только выжгут все вокруг, но и изменят топографию и береговую линию.