Гении и прохиндеи

Вот такая прискорбная семья. Надо полагать, отец-то любил мучительной любовью мать, если женился на беременной и так дико ревновал. Но она его не любила, была равнодушна и к дочери от нелюбимого человека. А дочь, признавая, что "была неласковым ребенком", говорит : "Она никогда не была "моей". Дочь даже не могла произнести слово "мама". А отца она люто ненавидела: "В моей детской душе разгоралось пламя ярости и ненависти к нему самому, к его словам, даже к его голосу. У меня бывало непреодолимое желание подойти к нему сзади и ударить по красному затылку". Чем ударить? Возможно, тем самым топором, что как видно, всегда лежал у них под лавкой... Что ж, понять это можно, во всех землях, во все времена водились выпивохи, и дебоширы, и гулящие жены, и безумные ревнивцы... Казалось бы, имея за плечами такое детство, испытывая столь свирепую ненависть к отцу даже теперь, когда прошло лет сорок пять после его мучительной смерти от рака, Вишневская должна бы понять драму Павлика Морозова, у которого было гораздо больше оснований ненавидеть своего отца: её отец лишь грозился, а там - бил смертным боем и жену и Павлика с братом; её отец имел причину для угроз матери, а там - безо всякой причины бросил семью и ушел от молодой жены к другой женщине в этой же деревне, - ведь по деревенским понятиям того времени это такой позор для брошенной; Вишневская была безразлична к своей матери, даже сейчас называет её кукушкой, а Павлик обожал свою несчастную мать-труженицу, на руках которой была семья... Да, казалось бы, должна понять, есть же солидарность в беде, есть выражение "товарищи по несчастью". Но вот что она пишет: "Двенадцатилетний предатель Павлик Морозов, удостоенный за своё предательство памятников" и т. д. в духе Альперовича, Куняева, Амлинского, Радзинского... А доносы Павлик не писал. Он встал на суде в защиту своей несчастной матери, которая дала показания о своем муже-прохвосте, - о его измывательстве над семьёй, о жульничестве, о незаконных корыстных проделках. И вот за это именно - за защиту матери подросток и поплатился жизнью. Его, а заодно и младшего брата убили родной дед и родной дядька. О пустячном наказании отца Павлика, об убийстве братьев, о кровавых извергах суперзвезда даже не упоминает, тем самым защищая их.

Родившись в крайне неблагополучной семье, всю жизнь ненавидя отца и будучи совершенно равнодушной к матери, преуспевшая дочка пытается представить свою несчастную семью типичным порождением времени: "Это всё-таки удивительно, как быстро сумела советская власть морально развратить людей, разрушить кровное отношение детей к родителям, родителей к детям, уничтожить вековые семейные традиции..." Типичный приём всех демагогов.

Вишневская уверяет, что отец был зверь зверем и ненавидел её. Но факты, которые сама же приводит, мягко выражаясь, не подтверждают это. В самом деле, когда родители расходились, он спросил четырехлетнюю дочь, с кем она хочет остаться, и та ответила: "С тобой". Фактически жила с бабушкой, но когда было шесть лет, отец, работавший на какой-то далёкой стройке, пригласил туда дочь с бабушкой на целый месяц погостить. Перед войной он работал в Тарту, и уже шестнадцатилетняя дочь гостила у него и там. В книге есть очень благостная того времени фотография их вместе. В пору ленинградской блокады, имея уже другую семью, отец подкармливал дочь и однажды даже пригласил её отметить вместе с женой новый 1942 год. Когда Вишневская после первых родов лежала с высокой температурой, отец с новой женой навестил её.

Да, многие факты противоречат. Но дочь на протяжении всей книги поносит и проклинает отца. Ну, помянула бы единым добрым словечком хотя бы за то, что он с матерью наградили её отменным здоровьем, красотой, голосом, любовью к пению. Нет!.. Пожалела бы хоть за то, что он, по её же словам, ни за что отсидел десять лет в лагере. Нет!.. Молвила бы хоть малое словцо сострадания - ведь изображает себя верующей - за его мучительную смерть от рака. Нет!.. Вместо этого уверяет, что отец, выйдя в 1956 году из заключения, первым делом "пришел в отдел кадров Большого театра с доносом, что его дочь не сообщила в анкетах, что он арестован по политической статье. Надеялся, что дочь немедленно выгонят из театра". Да как в это поверить! Во-первых, уж если отец был такой негодяй да еще больной (через два года умер) и, надо полагать, сразу после лагеря неустроенный, то гораздо вероятней, что он попытался бы восстановить добрые отношения с дочерью и извлечь какую-то выгоду для себя из успехов и славы восходящей звезды Большого театра. А, во-вторых, да откуда вчерашний ээк мог знать, что его дочь несколько лет тому назад писала в анкетах, а что утаила. Сама, что ли, сообщила? Но ведь по книге есть все основания полагать, что преуспевающая дочь все десять лет не только не помогала отцу, не посылала ему хотя бы изредка посылочку в лагерь, но даже и не писала писем. В-третьих, звезда театра, в отличие от Павлика Морозова, которого поносит, состояла тогда в весьма близком общении с сотрудниками КГБ. В секретных номерах "Метрополя" она писала "отчёты" о своих знакомых, начиная безвестным пианистом

Петуниным и кончая знаменитым шахматистом Смысловым. А уж им-то, сотрудничкам, не составляло труда проверить достоверность её анкет. '"-Чтобы больше не возвращаться к увлекательной, но деликатной теме "Суперзвезда и КГБ", заметим, что Вишневская признаёт, что да, хаживала по любезному приглашению в "Метрополь" до сих пор помнит: "второй этаж, направо"). Да, писала "отчёты", но, говорит, самого невиннго характера. Например, цитирует: " С пианистом Петуниным встречаюсь. Он любит рассказывать анекдоты фривольного содержания. Г.Вишневская" (или кличка?). В другой раз: "Смыслов из заграничной поездки привез красивый галстук. Г.Вишневская" (или кличка?). А больше ни-ни-ни. Прекрасно. Но почему кто-то должен этому верить? Ведь вот же её гениальный друг Солженицын тоже признал, что был завербован, получил кличку "Ветров", но ни разу кличкой не воспользовался, не о ком не писал. Ни-ни-ни... А прошло время, и сперва за границей, а потом и у нас были опубликованы некоторые плоды энергичной деятельности Ветрова. Почему мы должны думать, что нежная женщина тверже своего железного друга?

Тем более, что в книге есть страницы, на которых автор предстаёт в облике, для этой деятельности весьма перспективном. Был в театре замечательный артист Н. (Вишневская приводит, конечно, его полное имя). "Артист безупречного вкуса, высокой вокальной культуры. Был членом партии, имел все высшие награды и звания, несколько Сталинских премий и пользовался большим авторитетом, уважением своих товарищей, любовью публики". И вот о таком замечательном, по её же словам, человеке Вишневская говорит, что он был доносчик и "многих погубил". Какие у неё доказательства? А, во-первых, говорит, я видела своими глазами, как однажды вскоре после XX съезда (1956 год) "какая-то женщина средних лет открыла рот да как плюнет ему в лицо". Дело было в вестибюле Большого. Во-вторых, говорит, при этом присутствовал и Н.С.Ханаев, "бывший тогда директором оперной группы". В-третьих, говорит, в моей книге только правда, ничего, кроме правды. Да и вообще как можно не верить мне, кавалеру ордена Почетного легиона и беспорочной супруге Рыцаря Британской империи! Восхитительно! Однако все-таки... Во-первых, чтобы плюнуть, рот надо не открыть, а сперва закрыть. Во-вторых, Никандр Сергеевич Ханаев ушел из Большого в 1954 году, т.е. еще до XX съезда, и, следовательно, крайне мало вероятно, что он мог в 1956 году или позже наблюдать разного рода послесъездовские сцены в вестибюле театра. В-третьих, кто была эта "женщина средних лет"? Жива ли? Неизвестно. Но зато хорошо известно, что у женщин нередко могут быть самые разные, в том числе совершенно аполитичные причины плюнуть мужчине в лицо. В-четвертых, ведь давно уже умерли и Народный артист Н., и Н.С. Ханаев, вероятно, и таинственная женщина средних лет...

Вишневская уверяет, что от необходимости докладывать в КГБ, какие галстуки привозит из-за границы экс-чемпион мира Василий Смыслов, её избавил лично Н.А.Булганин, "глава государства", маршал, оказывавший ей нестандартные знаки внимания. И было это будто бы так: "В тот вечер мы обедали у Булганина, и я решила ему пожаловаться:

– Николай Александрович, меня преследуют работники КГБ. Они требуют, чтобы я писала доносы.

– Что-о-о?.. Федька!
– кричит адьютанту.
– Соедини меня с Ванькой Серовым! Ах, негодяи!

И побежал в соседнюю комнату к телефону..."

Ванька это председатель КГБ. А адьютантом Булганина по его положению был не какой-нибудь сержант, а генерал. И вот он ему - "Федька!"? Да и крайне сомнительно, чтобы Булганин обедал с пассией в присутствии адъютанта в соседней комнате.

Увы, и опять приходится перечислять. Во-первых, Булганин никогда не был главой государства. Во-вторых, трудно поверить, что пожилой интеллигентный человек, высокопоставленный государственный деятель, желающий понравиться молодой красивой женщине, да еще артистке Большого театра, предстал бы перед ней таким хамлом и держимордой, как в этой сцене. Тем более трудно, в-третьих, что Вишневская и в других случаях вкладывает в уста "главе государства" нелепые новости. Например: "Булганин мне рассказывал, как Сталин заставлял их (членов Политбюро) плясать на своих ночных обедах". Лютая замусоленная чушь, заимствованная скорей всего у Фазиля Искандера или у свихнувшегося Антонова-Овсеенко, если не у знаменитого историка Роя Медведева. Притом чушь двойная - и по факту и по психологии, т.е. и принудительных плясок не было, и невероятно, чтобы не глупый человек, желающий понравиться женщине, стал бы рассказывать ей, как он плясал, чтобы потешить вождя? Словом, не Сталин заставлял Булганина плясать при жизни, а Вишневская заставляет его после смерти. Или вот еще:

"Булганин рассказывал, что Берия насиловал несовершеннолетних девочек. Кагэбешники некоторых заталкивали в машину и привозили своему хозяину для любовных утех". Такая же древняя чушь. Берия был женолюбив, но никаких насилий не было, хватало энтузиасток. В ту пору я жил в Ермолаевском переулке возле Патриарших, совсем недалеко от особняка Берии, что во Вспольном, и всё это знал довольно близко. В-четвертых, а кто докажет, что Булганин рассыпался перед Вишневской мелким бесом, кто был свидетелем приведенных разговоров -Ростропович? Наконец, возвращаясь к рассказу о доносительстве артиста Н., нельзя не отметить, что в живых из его персонажей сохранилась благодаря Советской власти одна Вишневская. Так не этим ли и объясняется, что она так смело злоупотребляет своим долголетием в доносе на покойника? И впрямь, если тогда по принуждению она, как уверяет, не писала доносы, то делает это теперь не по принуждению, а по зову пламенного сердца антисоветчицы. Причем доносы самые мерзкие - на покойников. Ведь ни ответить ей, ни привлечь к суду покойник, увы, не может...

По её же рассказу, ничего, кроме добра, Вишневская от Булганина не видела. В самом деле, чего стоит хотя бы то, что он оградил её от КГБ или то, что помог получить квартиру. Ростропович построил на Сталинскую премию стометровое четырехкомнатное гнездышко, но на двоих ордер на гнездышко не давали. Тут-то и сыграло свою роль покровительство "главы государства", в новогоднюю ночь навестившего свою пассию. Это переполошило весь дом. А через день, пишет пассия, " из Моссовета нам домой, чуть ли не на подносе, принесли ордер, поздравили с новосельем и просили "ни о чем больше не беспокоиться, а если что понадобится, звоните в Моссовет - всё будет к вашим услугам". Конечно, столь высокое внимание было несколько обременительно для замужней женщины, однако же ведь и льстило её честолюбию, которое, как мы видели, не знает границ и позволяет ей итти на прямую рекламу: "Драматизм моего исполнения потрясает"... "К моей форме невозможно придраться" и т.п. В то же время если о высоком внимании к Вишневской знали все в доме, где жили многие артисты, то, конечно, ведали о нем и в театре, а Ростроповича "знакомые начали чуть ли не поздравлять при встречах". Галина Павловна уверяет, что однажды она бросила Булганину: "Мне надоели сплетни вокруг меня!" Возможно, и надоели, но разве они могли не сказаться самым благоприятным образом на карьере молодой артистки? А ведь она бывала в одной компании и с Брежневым, читавшим ей стихи Есенина, её нередко приглашали на приёмы в Кремль, она запросто являлась к Фурцевой... Признаёт: "Сколько на моём веку певцов с прекрасными голосами так и не смогли ярко проявить себя, остались на выходных ролях!" Воистину так. А попади они в сферу повышенного внимания того же Булганина или Брежнева, глядишь, и проявили бы себя поярче Вишневской... Так за что же сочинительница выставила покойного Н.А.Булганина на посмешище? А очень просто: "Ведь я их всех ненавижу." Кого - всех? Да всех, любого встречного-поперечного. Приступы ненависти и злобы накатывают на Вишневскую даже в самых,

казалось бы, невероятных для этого местах и обстоятельствах, например, в ЗАГСе, в день бракосочетания.

Здесь целесообразно сделать отступление о трех замужествах суперзвезды. Первый раз Галина Павловна вышла замуж "летом 44 года", когда ей не было еще восемнадцати лет, за молодого моряка Георгия ( с.44). Прожили всего два месяца, в начале сентября разошлись (там же), но и с этого мимолетного брака она кое-что приобрела: вместо заурядной фамилии Иванова получила эффектную фамилию, с которой победоносно прошла всю остальную жизнь. "И только фамилия, - говорит, -напоминает мне о том, что это замужество действительно было." Но так ли?.. Второй раз вышла буквально через несколько месяцев за Марка Ильича Рубина, вскоре после того как 1 сентября этого же 44-го года поступила в Ленинградский областной театр оперетты. Новый муж был на 22 года старше её, но - директор этого театра. "Вскоре я почувствовала, что беременна, сообщает артистка, - но ребенка не хотела... Затягивалась в корсет, пела и плясала почти до восьми месяцев". Родился сын. Вишневская призывает в свидетели Бога, что это произошло "во время войны" - 11 февраля 1945 года (с.474). Мальчика назвали Ильёй - "в память об отце Марка". Он вскоре умер, что не удивительно при отплясывании молодой мамаши "почти до восьми месяцев"...

Однажды уже в нынешнее время Вишневская случайно оказалась в той ленинградской больнице, где это случилось. "И вот я снова пришла сюда 11 февраля 1995 года, - вроде бы искренно пишет она, - как раз в день рождения сына. Ему бы исполнилось 50 лет... И Бог привел меня в эту больницу"(там же). Хочется рыдать и плакать... Но сопоставьте даты... Что получается? Тихо!.. 50 лет назад это и впрямь 11 февраля 1945 года. И тогда выходит (я, конечно, сильно извиняюсь), что если Вишневская встретилась с Рубиным действительно только 1 сентября 44-го года, как пишет, то считать благородного Марка Ильича отцом Илюши вовсе не обязательно. Более того, отсчитайте назад девять месяцев от 11 февраля 1945 года. Попадете в начало мая 1944-го. А Вишневская уверяет, напомню, что за морячка Георгия вышла "летом 1944 года". Получается - спокойно!
– , что и морячка считать отцом ребенка тоже не обязательно. Кто ж тогда? Неизвестно... И ведь Вишневская упорно настаивает на дате: во-первых, говорит, это было "во время войны", то есть не позже 9 мая 1945 года; во-вторых, "сыну исполнилось бы 50 лет" в феврале 1995 года; в-третьих, прямо называет дату: 11 февраля 1945 года. Чего ж вам еще? Может быть, загадочной преждевременной беременностью, а не его беспричинной ревнивостью, как уверяет Вишневская, и объясняется столь быстрый разрыв с морячком? Ведь "уже через неделю (!) стало ясно, что брак наш ошибка". Впрочем, тут бывают отклонения: если Ростроповича для полной гениальности мать вынашивала десять месяцев (с. 168), то Галина Павловна родилась "вся волосатая, даже лицо в волосах, да еще недоношенная"(с.11). Так что, и сама могла родить недоноска, тем более, если опять вспомнить о её плясках. Однако, чтобы быть сыном великодушного Марка Ильича, Илюша должен был родиться месяцев на пять раньше срока. Но этого, кажется, нет даже в книге рекордов Гиннеса. Да и сама роженицы упоминает же о плясках на восьмом месяце... Так вот, не эти ли, в частности, обстоятельства имела в виду суперзвезда, когда говорила: "В нашей жизни столько нелепого, фантастического, несовместимого с обычным здоровым человеческим сознанием, что если бы я напечатала всё, что знала и пережила, - мне бы никто не поверил. Читатель не смог бы поставить себя на мое место, даже просто вообразить"... Еще раз шибко извиняюсь за вторжение в столь деликатную сферу, но ведь сама Вишневская на двадцати языках поведала всему миру точно такую же печальную историю о своей родной, увы, покойной матери, о такой же оторви да брось девице, какой была сама. А мне Вишневская не мать, не сестра, и даже не знакомая. Более того, я - москвич, а она - парижанка. И едва ли мою статью опубликуют на двадцати языках.