Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе
Шрифт:
Впрочем, уже тогда проявилась еще одна особенность Аксенова – пламенная любовь к Америке. Как писатель писал впоследствии, он и его друзья считали себя «штатниками». Потому-то в его книгах чувствуется эдакий киношно-американский дух. Даже в «революционной» повести «Любовь к электричеству» большевистские боевики образца 1905 года напоминают некую смесь ковбоев и ребят дона Корлеоне. Еще смешнее повесть «В поисках жанра» – это, по сути, просто роман битника Джека Керуака «В дороге», переложенный на русские реалии. В середине семидесятых Аксенов побывал в США и, видимо, решил, что там интереснее. И начал готовиться к отъезду.
Для начала был сварганен роман «Остров Крым». По жанру – это нечто вроде, говоря сегодняшним языком, «альтернативной истории». В романе Крым – не полуостров, а остров. Поэтому в 1920 году Красной армии не удалось
Автор не объясняет, с какого перепуга «незалежный» Крым, куда, понятное дело, не могут попасть советские курортники, так цветет и пахнет. Подразумевается, что всюду, где нет советской власти, – хорошо.
Только вот беда – главный герой, плейбой и супермен Андрей Лучников, любит свою «большую Родину». Хотя эта самая Родина описана как сборище убогих придурков и страшных гэбистов. Но вот любит. Настолько, что создает партию, которая пробивает идею о присоединении Крыма к СССР.
И вот тут-то начинается! Советские войска входят в Крым – и с размаху начинают все крушить и всех сажать. Почему? А вот такие они. Они ж только так и могут, эти русские. То есть у Аксенова, понятное дело, «совки». Но для американцев, кому явно и предназначен этот роман, «русские» и «советские» – одно и то же. Враги. Как, впрочем, и теперь.
«Остров Крым» стал ходить в самиздате, его читали, подтверждая уже вызревавшую у интеллигенции мысль: надо только скинуть проклятых коммуняк – и заживем как в Америке.
Но это была разминка. Требовался большой шум.
Скандал заказывали?
Об этой истории очень любят вспоминать ее участники и обслуживающие их журналисты – и ровно ничего не помнят читатели. В случае с Солженицыным, как бы к нему ни относиться – но «Архипелаг ГУЛАГ» был, безусловно, явлением. А вот с так называемым альманахом «Метрополь» все произошло не так. То есть скандал-то, конечно, произошел. Это как чеховское ружье на стене. Оно должно было выстрелить – и сделало свое дело без осечки. А вот литературной памяти как-то не осталось.
Идея, вокруг которой объединились два десятка литераторов – как известные и раскрученные, такие как Андрей Вознесенский, Фазиль Искандер, Белла Ахмадулина, так и «подпольщики» вроде Юза Алешковского, – была следующей: издать сборник неподцензурной литературы. Автором идеи был Василий Аксенов. В многочисленных последовавших интервью участники много говорили, что, мол, в СССР хороших произведений не выходит, журналы забиты черт-те чем, а народ все равно все это читает. В самом деле, какой неудачный попался народ! Все как-то не так делает, как нужно. И вот Аксенов решил, значит, собрать большую тусовку, чтобы встряхнуть ситуацию. Правда, есть и иные мнения не этот счет. Вот что пишет по этому поводу Виктор Топоров:
«На Западе Аксенова ждали деньги (за книгу матери) [46] и забвение. Деньги манили, забвение пугало. И наш нынешний букеровский лауреат решил напоследок хлопнуть дверью, собрав альманах неподцензурной литературы «Метрополь», для виду предъявить его властям – вот, мол, не угодно ли напечатать? – и, естественно, организовать «утечку» в свободный мир. А после неизбежного скандала – «утечь» туда самому, но уже на белом коне. Так оно, кстати, и вышло – «шестидесятники», как никто другой, умеют обстряпывать свои делишки.
46
Имеется в виду «Крутой маршрут».
О серьезности аксеновских планов издать «Метрополь» в СССР лучше всего свидетельствует включение в альманах рассказа младшего научного сотрудника Института мировой литературы Виктора Ерофеева. Назывался этот рассказ «Говнососка»... Оно конечно, после отмены цензуры первым у нас, по слову Пушкина, напечатают Баркова, но все-таки...»
Народ вписался
в дело с удовольствием. Здесь проявилась еще одна страсть наших либеральных писателей – какое-то детское стремление материться на бумаге. В чем тут причина – наверное, надо искать объяснение с точки зрения фрейдизма. Хотя, честно говоря, если не считать Эдуарда Лимонова, у которого мат получается к месту, все эти непечатные напечатанные изыски никому, кроме самих авторов, не интересны. Кому такое может нравиться, кроме подростков с проблемами переходного возраста? Но они книг не читают. Они слушают группу «Ленинград». Да и руководитель этой группы, Шнуров, вроде в последнее время показал себя как неплохой ведущий в телефильмах.Вообще, как оказалось позже, творческая интеллигенция мечтала о трех вещах: возможности громко тявкать на власть, писать книги матом и ездить за границу. Когда они всего этого добились – на остальное им стало наплевать. Так что искренний энтузиазм, с которым участники скандала вспоминают «легендарный сборник», понятен. Это было для них святое дело!
В затею вовлекли и Владимира Высоцкого. Говорят, сыграли на слабой струнке артиста: при всей своей невероятной славе ему очень хотелось ощущать себя поэтом. В смысле – не поющим, а печатающимся поэтом. А напечататься почему-то не получалось. Злые языки утверждают, что напечататься Высоцкому не удавалось отнюдь не из-за противодействия официоза. Ведь выходили же его пластинки на «Мелодии»! А вот в литературе...
Мои друзья, известные поэты,Чуть свысока похлопав по плечу,Давали мне полезные советы:Не стоит рифмовать «кричу» – «торчу».Так вот, как утверждают злые языки, именно эти самые друзья тормозили все попытки Высоцкого напечататься. Почему? Все потому же. Завидно было. Пока Высоцкий только пел, можно было кривить нос, говоря, что это, дескать, массовая культура. А так бы козырей не осталось.
«Метрополь», само собой, в СССР издан быть не мог. Его и не издали. Зато в 1979 году сборник вышел в США. И начался долгожданный скандал. Чем хороша была советская власть эпохи застоя? Своей предсказуемостью и полным отсутствием соображения. К этому времени идеологическая машина превратилась в вещь в себе. Чудовищная армия профессиональных «партейных» философов и прочих специалистов трудилась исключительно на удовлетворение своих потребностей. Можно как угодно относиться к сталинской пропагандистской машине – но она была эффективна. Эффективность же пропаганды времен застоя помнят все, кто жил в то время.
В виде анекдота расскажу одну историю. В начале девяностых мы, двое журналистов, отправились из любопытства на идеологический шабаш околокоммунистической интеллигенции. Тон задавали бывшие преподаватели марксизма-ленинизма, не сумевшие вовремя перестроиться и потому с горя подавшиеся в оппозицию. Тон заупокойных речей был таков: проклятый Запад нас разложил своей идеологией. «СССР погубили битлы» – так заявил один из этих товарищей. Когда нам все это надоело, мой друг, пожалуй, лучший в Питере журналист национал-патриотический ориентации, плюнув от досады, полез на трибуну и заявил:
– Вот вы жалуетесь, что Запад выиграл идеологическую войну. Но вам-то советская власть за что платила неплохие деньги? За то, чтобы вы с западной идеологией боролись! И как вы боролись? Кто виноват, что молодежь стала слушать «Битлз», которые, кстати, пели антикапиталистические песни? Так уж молчите теперь!
Так вот, дубовость советской идеологической машины использовали все кому не лень. Вышли, к примеру, художники на пустырь со своими картинами – а их бульдозером! Оставили бы тружеников кисти в покое – самим бы надоело, они бы и разошлись – зима ведь была на дворе. Вы в самом деле думаете, что туда сбежались толпы народа? Ага. Кроме богемной тусовки, никого и не было. А тут многочисленные иностранные корреспонденты такое шоу сняли! Кстати, художники-то были в большинстве так себе. Но прославились! А вот где они теперь? О них говорят с придыханием – «участник бульдозерной выставки». Но ведь любого творческого человека нормальные люди оценивают по результатам его творчества, а не по тому, за что и как он от кого-то пострадал. Книга или картина, к которой необходимо многословное пояснение, почему она является великой, – это, извините, дерьмо.