Гений пустого места

Незастегнутые джинсы все время уезжали с задницы и, чтобы не придерживать их рукой, он сел на табуретку и поставил Родионовну между собственных коленей.

— У меня всегда есть банка консервированной ветчины, — объявила Родионовна, обняла его за голову и прижала к истертой шелковой ткани, под которой очень сильно билось ее еще не остывшее сердце. Она подозревала, что сердце теперь не остынет никогда. — Мне часто некогда сходить в магазин, или сил нет, и я всегда держу банку ветчины и сосисок, чтобы не умереть с голоду. Хочешь?

— Чего?

— Ветчины или сосисок? Или и того и другого?

Хохлов взял Арину руками пониже спины и придвинул к себе поближе. От ее халата пахло ванной, духами и ею самой. Он порылся носом, нашел то, что искал, уткнулся и опять почувствовал трепет, который вполне можно было характеризовать как благоговейный, если бы он не перерастал так быстро в самое обыкновенное вожделение.

Прежде, до ледникового периода и воспоследовавшего потепления, его простые и незатейливые эмоции не перерастали так быстро в это самое вожделение.

Он еще порылся носом — Родионовна замерла и дышать перестала — поднял голову и предложил загадочно:

— Давай еще разочек? Быстренько! Пока дети в школе.

— Какие дети, Хохлов? — спросила она дрогнувшим голосом. — Или после секса у тебя наступает не только сушняк, но и маразм?..

— Наши дети, — объяснил Хохлов. — Они в школе, мы еще успеем. Только давай на кровати, а? Если я упаду с дивана, тебе придется меня лечить, и я ни на что не буду годен.

— Хохлов…

Странно, что она ничего не понимает!.. Как она может не понимать после того самого водопада, который они видели вместе?!

— Митя, ты так странно говоришь…

— Да не странно! — с досадой возразил Хохлов. — Ну, у нас же появятся дети! И сначала они будут маленькие, а потом пойдут в школу! И по субботам мы станем провожать их на занятия и заниматься любовью, пока они не пришли. Что в этом непонятного?..

Тут Арине стало почему-то страшно, и Хохлову стало страшно, и она предложила робким голосом:

— Давай чаю попьем!

Он отпустил ее, они уселись по разные стороны стола, и Арина вытащила его любимое печенье, и некоторое время они задумчиво хрустели им, поглядывая друг на друга.

Когда есть печенье и в тонкой чашке рубиновый чай, остро и тонко пахнущий, все становится на свои места. Хохлов с Ариной синхронно думали о том, что все, пожалуй, не так уж страшно.

Пожалуй, в происходящем вообще не было ничего страшного.

Они пили чай так, как пили его всегда, и в то же время совсем по-другому, с каким-то новым и прекрасным чувством знания друг друга, еще не остывшие от пережитого, и печенье казалось самой вкусной штукой в мире, и в их сидении за столом было что-то от хохловской недавней фантазии — дети в школе, и у них есть полдня только друг для друга, и вся жизнь еще впереди, и любовь впереди, а в спальне стоит самая необыкновенная на свете кровать, и они сейчас пойдут и упадут в нее, и в их распоряжении будет бесконечность!..

— Хорошо, что ты приехал, — сказала Арина задумчиво. — Какой ты молодец, что приехал!

— Я вообще молодец, — согласился Хохлов. — А почему ты была с половником, когда открыла?

— А! Я думала, это соседка пришла.

— Она собиралась к тебе за половником?

— Нет, просто я хотела стукнуть ее по голове, — объяснила Родионовна, и Хохлов вытаращился на нее. — Мить, а ты правда меня любишь?

— Да.

— Ты уверен?

— Да.

— А ты потом меня не разлюбишь?

— Нет.

— И ты на мне женишься? И у нас будут дети?

— Тьфу на тебя, Родионовна! Женитьба шаг сурьезный! — сказал Хохлов в сердцах. — Что ты привязалась?!

— Я хочу знать.

— Ну, и узнаешь, только не приставай ко мне сейчас!

И он вылез из-за стола, и поднял ее с табуретки, и стал целовать сладкие от печенья губы, и быстренько развязал на ней халат, сгреб ее в охапку и прижал к себе.

— Что ты пристаешь, — сказал он прямо ей в губы, — когда у нас простаивает шикарная кровать с подушками?!

— Митя.

— Да.

Он гладил ее по спине и по шее, и по ногам, и вожделение проснулось окончательно, и с ним уже трудно было справляться, и в какой-то момент Хохлов засмеялся, потому что осознал, что с ним и не нужно справляться!

Зачем?!

Ледниковый период миновал! Динозавр Хохлов не вымер, а, наоборот, «приспособился», шагнул на новую эволюционную ступеньку, и на этой ступеньке ему больше ничего не нужно, у него все есть!

У него есть Родионовна — голая и прижавшаяся к нему, и в этом все дело.

Больше не нужно маяться от сознания, что приедешь домой, а там — Галчонок со своим вечным мобильником, или, еще хуже, с подругой Таней и разговорами о неведомом младенце.

Больше не нужно звонить, не зная, что именно сейчас придется говорить, потому что на вопрос «Как у тебя дела?» Галчонок имела обыкновение отвечать: «Никак», а на вопрос «Какие планы?» следовал ответ «Никаких». Хохлов всегда в таких случаях отчего-то терялся.

Больше не придется ложиться в постель с твердым намерением выполнить обязательную программу, а о произвольной речь вообще не идет, какая там произвольная!..

Больше он не будет думать дурацкие думы, о том, что все это ему не подходит, а где взять то, что подходит, — неизвестно.

Не нужно смотреть по телевизору юмористические передачи, где по сцене скачет полный розовый мужчина и шутит о том, как жена налила мужу чай, а сама вышла в противогазе голая, а муж удивляется, зачем она выщипала брови. Этот же мужчина в телевизоре еще читал стихи: «Зима, крестьянин, торжествуя, ведет коня за кончик носа», — и зал умирал со смеху, потому что «нос» как раз не рифмовался, а рифмовалось другое слово, натурально смешное и всем понятное. Хохлов не был ханжой и словом этим, как все русские люди, время от времени пользовался, но намеки на него, особенно из телевизора, перестали интересовать его примерно в возрасте тринадцати лет, и он морщился, когда Галчонок кричала: «Слушай, слушай!» — и валилась на диван от хохота.

И этого ничего теперь не будет, а будет Родионовна и то горячее, страстное, искреннее, что получилось у них только что и будет получаться всегда, и Родионовну так же, как и его самого, не заставишь смотреть по телевизору на полного мужчину-шутника и слушать про коня и его нос!

Все хорошо. Все так хорошо, что даже не верится. И у них родятся дети — не зря он только что все про них придумал, — и собака Тяпа, и елка на Новый год, и шушуканье под дверью спальни на Восьмое марта, и всякие планы на отпуск, и море от края и до края, и земляничная горка в той самой деревне, где все так неудачно началось, и туман над Босфором, куда они обязательно поедут, чтобы показать детям Ай-Софию, бухту Золотой Рог и уцелевшие стены Константинополя!..