Гений

Они прошли вдоль всей аллеи, поклонившись каждому постаменту, Барт изучал их, как исторические памятники — он знал, что так и есть, в академии у него был ознакомительный курс истории искусств разных народов, и в учебниках были гравюры похожих памятников, он на глаз оценил самый первый примерно лет в сто. Это была толстая змея с хищной треугольной головой, её высекли из цельного куска гранита, имитируя работу «под старину» — простая геометричная форма, грубые линии, квадратные даже там, где вроде бы задумывались круглыми.

Следующая скульптура была существенно старше, лет на триста, она изображала человека, все люди на этой аллее выглядели примерно одинаковыми, отличалась только одежда и вещи у них в руках. Дальше скульптуры становились всё старше, материал менялся, иногда он не мог на глаз определить, из чего они сделаны, иногда вообще казалось, что из стекла или фарфора. В самом конце аллеи стиль был настолько древний, что приближался к реалистичному пугающе близко — в цыньянской культуре была центральная идея о том, что когда-то давно, в древности, цыньянцы были великим народом, единым и высокоразвитым, а потом что-то случилось, из-за чего они раздробились и свои великие знания утратили. Вся их философия была построена на этой идее, и в любом научном труде с неистовой силой обсасывалась мысль типа «я, смиренный ученик древних мудрецов, откопал эту истину из глубин тысячелетий, и если мы будем смиренны и прилежны в соблюдении никому не понятных, но несомненно истинных правил, то сможем однажды вернуть великие знания наших предков», Барта это всегда бесило. А сейчас он смотрел на эти скульптуры и думал, что доля правды в этой философии может и найтись — люди выглядели как живые, как будто их просто покрыли краской «под камень», и они вот-вот откроют глаза или улыбнутся.

«Гоша Каменный так выглядит, потому что его лепили с реального человека, снимали слепок, когда он был ещё жив, а потом заливали специальным раствором. Это… бетон?»

Он протянул руку и пощупал статую — нет, она была гладкой, как полированный гранит, очень качественно полированный, на бетон совсем не похоже. Двейн заметил его движение и посмотрел удивлённо, Барт резко изобразил, что стряхивает со статуи грязь, демонстративно засмотрелся на следующую, как будто тоже выискивая грязь. Это была птица, крупная, или просто изображённая крупно — все скульптуры на аллее имели одинаковые внешние габариты, так что люди и звери были одного размера. Птица сидела на гребне скалы, держась впечатляющими орлиными лапами размером с его ладонь, и клюв у неё был орлиный, загнутый, но на этом сходство с орлом заканчивалось — она была массивнее и тяжелее на вид, с толстой шеей и мощными крыльями, которые даже в сложенном виде выглядели очень сильными. А на голове у неё был странный двойной гребень, сбоку похожий на кошачьи уши с кисточками.

«Взгляд умный. Человеческий какой-то…»

От взгляда в глаза этой птицы у него внезапно закружилась голова, он отвернулся и скорее пошёл дальше, хотя перед глазами стояли её глаза, такие детальные, как будто это она на него смотрела, а не он на неё, а не шевелилась просто потому, что пока не решила, стоит ли напрягаться ради этого жалкого человека.

«У неё каждое перо видно.»

Он обернулся, не в силах отказать себе в ещё одном взгляде, просто убедиться, что ему не показалось — да, каждое перо, бешеная проработка деталей.

«Её скульптор псих. Ну или владелец таких технологий, при которых это не подвиг и не проблема.»

Он мгновенно начал придумывать в голове такую технологию — снять слепок с физического объекта, примерно так же, как снимают слепок ауры, но не через магическое воздействие, а через физическое. Он видел, как учителя воду держат в воздухе, ограничивая её полем, это было не сложно.

«А я ограничу полем бетон. Слепок сниму, бетон залью, и пусть застывает. Идеально. Приду — попробую. Осталось только найти где-нибудь бетон посреди ночи…»

Двейн оторвал его от мыслей, громко поставив на алтарь перед скульптурой Золотого Дракона свою «священную» тарелку с тортом, поклонился ему, поставил целый пучок дымящихся палочек, достал нож и разрезал торт на три части, одну взял себе, одну протянул Барту, а одну оставил на тарелке.

«Духам, ну ещё бы. Лучше бы мне отдал, если сам не хочет есть. Перевод продуктов.»

Двейн поклонился в последний раз, вздохнул с облегчением, забрал у Барта еду, открыл вино об край алтаря, Барт не понял, каким образом, и откуда он достал две чашки тоже не понял. Двейн налил полные, разломил надвое кольцо колбасы и протянул Барту половину, поднял чашку нарочито-ироничным жестом и заявил:

— С днём рождения меня! Долгой мне и счастливой жизни в этом доме.

— Да будет так, — с суровой миной кивнул Барт, поднял чашку и сделал глоток, с облегчением убеждаясь, что вино лёгкое и практически безвкусное, им нормально было запивать и торт, и сухари, и колбасу. Колбаса оказалась потрясающе вкусная, он схомячил большую часть ещё до того, как они дошли обратно до конца аллеи, в очередной раз думая о том, что в вопросах еды Двейн реально понимает.

У последнего постамента Двейн остановился и посмотрел на этот постамент, совершенно пустой, потом посмотрел на Барта и с хитрой улыбкой спросил:

— Ну что, сделаем ставки, какой дух придёт в этот дом следующим? Тебе бы кого хотелось?

— Дракона! — без раздумий заявил Барт, Двейн фыркнул с таким лицом, как будто тут кое-кто зарвался, Барт развёл руками: — Хоть посмотрю на него! Никогда в жизни не видел.

Двейн тихо рассмеялся, сказал с философским задумчивым видом:

— Есть довольно много источников, которые утверждают, что «дракон» внешне выглядел как человек, а летающая огнедышащая штука с крыльями — это было его средство передвижения, вроде кареты, только без лошадей. Но из-за неправильного перевода и множества «адаптаций», толкователи в какой-то момент стали говорить, что дракон не «сел в транспорт и полетел», а сам по себе полетел. Плюс там всякие художественные иносказания, про сверкающую чешую и выдыхание пламени, в итоге получилось какое-то чудище. А он, по легенде, вполне человеческую женщину в жёны взял, и детей они родили человеческих, как это мог ящер огромный сделать — непонятно. Если он действительно существует и всё это видит, ему, наверное, стыдно за таких потомков.

Барт помолчал, настороженно ожидая продолжения, но Двейн больше ничего не сказал, и Барт не стал высказывать своё мнение — он даже бровями двигать на эту тему не рискнул бы. Он сомневался, что Двейн станет его за это бить, но проверять не хотел, всё было слишком хорошо. Запах от горящих ароматических палочек рассеялся в воздухе, в слабой концентрации внезапно став очень приятным, и с запахом колбасы сочетался просто волшебно, Барт шёл медленно, копируя шаги Двейна, жевал, запивал и думал о том, что доставит Двейна обратно на базу, а потом вернётся и стащит тот кусок торта, который остался на алтаре.

Они дошли до поворота на главную площадь, Барт всё своё давно доел, посмотрел на руки Двейна — у него ещё было много, он ел не торопясь. Двейн заметил его взгляд и молча отломал половину, протянул и продолжил жевать, задумчиво глядя в небо, Барт сначала хотел прикинуться, что уже наелся, но потом решил даже не пытаться — они давно не нищие, если Двейн это отдаёт, значит, ему не жалко, было бы жалко — он бы не отдал.

Они продолжали идти молча в том же темпе, спустились на площадь, и только спустя пару минут Барт заметил, что кирпичи больше не звенят — звук шагов был обычный, такой же, как в городе. И ещё одна странность — здесь всё ещё пахло дымом от ароматических палочек, хотя ветра практически не было, и даже если бы он был, он был бы из долины, а не из глубин дворца.

«Очень странное место.»

Ему хотелось уйти поскорее, но Двейн не торопился, и Барт молча держал его темп, теперь уже не из уважения к духовному празднику, а из чувства благодарности за колбасу, это было как-то убедительнее. Они прошли всю площадь, до самых ворот, где Двейн опять позвал собак и что-то им сказал на цыньянском. Когда собаки разбежались, он открыл калитку и наступил на порог, вызвав глубокий медный раскат гонга где-то по ту сторону площади, а потом вышел за ворота и закрыл их за собой, только здесь разрешая телепортировать обратно на базу.