Гений

Встал третий, молодой, лет всего восемнадцати, будто он был не товарищ, а сын своих друзей, причем сын, готовый пойти за отцами куда угодно. У него была круглая стриженая голова и не менее круглые плечи, пучившиеся из-под лямок спортивной майки с надписью славянской вязью «RUSSIA».

Аркадий драться не умел и не любил.

Он сказал:

– Мужики, вы чего? Сима, остынь! Если так, мы уйдем сейчас.

– Нет, пусть покажет, что у него там! – закричала Сима.

Она подошла и протянула руку.

Евгений спрятал диктофон за спину.

Юноша в майке охотничьими шагами начал огибать Евгения, чтобы зайти с тыла. Сорокалетний подросток подбирался сбоку. А высокий шел прямо и открыто, занося кулак для удара.

– Постойте, – сказал Евгений.

– Даю одну секунду, – сказал высокий.

– Вы думаете, что вы меня изобьете или даже убьете, – сказал Евгений трем товарищам, – и все на этом кончится. Нет. Посмотрите на этого мальчика.

И все невольно посмотрели на мальчика, который перестал есть и с интересом ждал зрелища.

– Он увидит это, и ему, возможно, понравится. Захочется сделать то же самое. Он вырастет, встретит кого-то из ваших детей и тоже убьет. Вы будете плакать и страдать, а кто на самом деле убил? Вы убили! Или посмотрите на этого пожилого человека.

И все посмотрели на старика, который ссутулился в свою тарелку, делая вид, что ничего не замечает.

– Он живет долго, и ему хочется, чтобы жизнь была лучше. Но вместо этого он видит одно и то же. От этого у него тоска и разочарование. Впору пойти и повеситься. И он это может сделать – вот и еще один труп на вашей совести. Да и вас самих могут потом посадить в тюрьму. Вы пропадете для общества, для женщин. Для нее, – Евгений указал на Симу, – а ведь видно, что ей нужен сильный мужчина, сильней, чем она сама. Где она его найдет, если все будут драться, убивать и садиться в тюрьму?

На всех напало какое-то оцепенение: слушали, не возражая, силясь понять, что происходит. Высокий первым опомнился, встряхнулся, еще выше занес кулак.

– Сам напросился! – сказал он.

– Постой! – ответил ему Евгений. – Думаешь, я не понимаю, почему ты собрался это сделать? Ты выпил и хочешь подвига. Ты хочешь понравиться Симе. Ты хочешь понравиться друзьям. Ты хочешь понравиться себе. Но в мире столько возможностей для подвигов, надо только оглядеться! Вспомни, сколько с тобой произошло несправедливого. Вспомни, кто в этом виноват. Вы все вспомните. И поймете, что вы на самом деле хотите драться с теми, кто вас сделал несчастными, а не со мной! Идет война! Вокруг беснуются солдаты, ополченцы и третьяки, имея разрешенное войной право на убийства и разрушения! Вот о чем надо думать! Вот против чего надо бороться! Создайте дружину, свое ополчение – и люди вам скажут спасибо!

Все стояли неподвижно и молча.

Юноша в майке простодушно приоткрыл рот и выкатил удивленные глаза, готовый и засмеяться, и броситься вперед, и заплакать. Сорокалетний подросток морщил рано постаревшую сухую кожу на лбу и будто прислушивался к чему-то, что слышал поверх слов Евгения. Высокому показалось, что он видит клоуна, и он не знал, что делать, потому что клоунов не бьют.

А Сима думала о своем, безошибочно выхватив из речи Евгения самое для себя главное.

– Чего ты там про сильного мужчину? – спросила она. – Ты не оттуда? Не с фронта? Стасика Луценко, случайно, не видел? Он тоже такой, безбашенный, – с горькой похвалой сказала Сима. – Один на десятерых мог полезть, помнишь, Оля? – повернулась она к женщине в халате.

– Еще бы! – лирически отозвалась Оля, и в глазах ее тоже была мечта о сильном мужчине.

– Нечего стоять тут, присаживайтесь, – пригласила Сима. – Тоже мне, бойцы!

Вскоре Аркадий, Евгений и трое мужчин сидели вместе за сдвинутыми столами, закусывали, выпивали. Аркадий, совсем растерявшийся, наблюдал, как три друга уважительно слушают Евгения, который увлеченно расписывал план действий.

– Разбиться на пятерки, в каждой командир. Командуют все по очереди – пять дней. Каждый ведь хочет быть командиром, пусть побудет.

– А суббота и воскресенье?

– Выходные. Но приказ командира, когда кто-то командир, закон. Неважно, что он вчера был не командир, сегодня он командир. Дальше. Пятерки объединяются в отряды. По пять пятерок. Командир назначается опять-таки по очереди. Отряды объединяются в группировки. Двадцать пять на пять – сто двадцать пять, – с удовольствием считал Евгений. – Само собой, командиры группировок тоже назначаются по очереди.

– Все покомандовать не успеют.

– Успеют, война будет долгой.

То, что Евгений говорил это, а остальные слушали, может показаться нелепым, но напомним, что его собеседники были крепко пьяными. Хотя старались рассуждать рассудительно и здраво, ведь не о пустяках шла речь, о войне.

Через час Евгений и Аркадий вышли из столовой.

– Что это было? – спросил Аркадий. – Ты это всерьез?

– Время покажет! [7]

И время, не откладывая, показало. Высокий мужчина, которого звали Петр Опцев, вернулся домой, где его недобро встретила не менее высокая жена, она начала упрекать его в пьянстве и бездельничанье. Опцев возразил, что теперь у него самое важное дело, какое только может быть у мужчины, а она должна слушаться и отвечать: «Есть, товарищ командир!»

7

Совершенно случайно слова Евгения точь-в-точь совпали с названием телепередачи, которая тогда шла на одном из российских телеканалов; в этом продуманно истеричном ток-шоу изо дня в день поливалась грязью украинская власть, а под видом украинской власти и сама Украина; и восхвалялась великая своей историей Россия, а под видом великой России ее тогдашняя власть. Отечественное телевидение в то время вообще сыграло, к сожалению, позорно значительную роль в разжигании межнациональной розни, войны и тотальной ненависти ко всему чужому, что, как известно, делается, когда у самих не все в порядке.

– Есть, товарищ командир! – ответила жена и ударила его пустым ведром по голове так сильно, что Опцев упал. Он хотел подняться и навести порядок, но в голове звенело, все вокруг плыло, и он решил сначала полежать, набраться сил. Да так и заснул.

Сорокалетний подросток Митя Чалый явился к своей жене Кате печальный и значительный. Он устало сел за стол, посмотрел на жену с жалостью и сказал:

– Ты, если что, не забывай меня сразу. Другого мужика не спеши приводить. Пусть хоть какое-то время в моем доме полы чужой не топчет.

Не выдержав, Митя всхлипнул.

– Да что случилось-то? – переполошилась Катя. – Ты в поликлинике был насчет пальца? Вывих или перелом?

– Палец! – усмехнулся Митя. – Тоже нашла о чем: палец! Если бы ты знала, Катя!

– Что-то другое у тебя отыскали? Что? Да не молчи!

– Страшно сказать, Катя!

Катя совсем испугалась, достала бутылку, налила, Митя выпил и успокоился. Но тайны своей не раскрыл, на вопросы Кати отвечал уклончиво, и, как она ни билась, устоял, не предал товарищей.

А юноша в майке, которого звали Юрик Жук, долго пробирался на родину, в украинскую часть Грежина, заметал следы, прятался по оврагам и бурьянам, мысленно отстреливался и наконец, измотанный и израненный, выбрел огородами к дому подруги Ульяны.

– Я живой! – обрадовал он ее, влезая к ней в комнатку через окно и падая на пол.

– Да неужели? – не поверила Ульяна, у которой сидел другой ее приятель, Рома.

Юрик заметил его, поднялся, хватаясь за стену, и сказал Роме:

– В другое время я бы тебя… Но сейчас прощаю. Не то время. Иди созови наших.