Гений

– Спряталась бы в каком-нибудь доме, – посоветовал в прошлое Аркадий.

– Она пряталась у соседей, а он начал на дом наезжать. Разрушил бы. Вот она и бегала.

– Бытовой пьяный психоз, – сказала Анфиса. – Значит, не лечились?

– От чего? Есть вещи, которые не вылечишь. И не вылечишься. Разве вы, Анфиса, вылечитесь от своей тоски? Вы чувствуете себя женщиной из другого времени, другого рода, другой страны, я не Израиль имею в виду, по крайней мере не современный. Вы успокоились бы детьми, но проблема – от кого родить? Где найти достойного? А ведь вам нужен не просто достойный, а великолепный – полубог, царь, потому что вы сами себя чувствуете царицей. Любите себя, свой ум, свою душу, но понимаете, что все это будто в пустоте, не на что опереться, поэтому читаете умные книги и, может быть, ведете дневник, переписываетесь с кем-то по интернету, где вас тоже никто не понимает, потому что вы не хотите открыться.

Евгений не говорил, а вещал, глядя на Анфису, вернее, в Анфису, куда-то внутрь ее глаз. Она слушала сначала с улыбкой, потом начала хмуриться, но тут же приняла вид снисходительный, губы слегка подрагивали, будто от сдерживаемого смеха. Когда Евгений умолк, она сказала Аркадию:

– Я, когда курсовую практику проходила в «Фениксе», это ростовский центр психоневрологии, таких пророков по пять штук каждый день выслушивала.

Но Аркадий был впечатлен словами Евгения и ее иронии не разделил:

– Анфис, но как же… Я ему про тебя ничего не рассказывал. Что детей нет, что ты дневник в самом деле пишешь, я его читаю каждый день.

– Так уж и каждый…

– А что тебя Александра Алексеевна, литераторша, царицей называла, помнишь? Царица ты наша! После того как ты на пушкинском вечере про Клеопатру читала.

– Ерунда, совпадение. Ты что, хочешь сказать, что он действительно гений, что ли?

– А то нет!

– Уверяю тебя, заурядные экстрасенсорные способности. Которых не отрицаю. И не только не отрицаю, но каждый из нас хоть немножко да экстрасенс. Хочешь, угадаю, что у тебя со Светланой будет?

– Нет. Да и не будет ничего. Хотя… Нет, не надо.

Евгений встал:

– Я подожду на улице. Вам необходимо пообщаться.

– Мне тоже пора, – сказал Аркадий.

– Не торопись. Анфиса сейчас грустит от той правды, что я ей сказал. А ты вспомнил про любовь к Светлане. И к жене. Еще у вас общая печаль о той встрече, когда вам было хорошо вместе. Если сейчас вы опять будете вместе, вам будет легче. Вам радости не хватает, но она у вас есть. Почему вы не делитесь, не понимаю!

Сказав это, Евгений добавил в диктофон:

– И Евгений вышел, довольный тем, что сейчас эти два человека испытают счастье отдавать себя, хотя и жалел, что не он будет с женщиной, а другой. Но он к этому привык.

И вышел.

Анфиса включила чайник – ей давно уже хотелось горячей жидкости, а Аркадий, помявшись лицом, сказал:

– В самом деле, Анфисик… Ты прекрасно выглядишь…

– До свидания, – холодно ответила Анфиса. – И вот что, свози-ка его все-таки в Ростов. Он какой-то… Я с ним полчаса побыла – голова страшно болит. А тебе – не тяжело?

– Вообще-то, как-то да. Непросто. Но, знаешь, интересно. Царица, надо же…

– Уйди, сказала!

И Аркадий ушел.

Анфиса налила в чашку кипятку, кинула пакетик с чаем и, не дожидаясь, пока заварится и остынет, отхлебнула; обожглась, приложила руку к губам. Потом достала планшет, открыла свою интернет-страничку, озаглавленную «Пограничное состояние». Надолго задумалась, собираясь что-то записать. Но слова никак не находились. Сбоку были рекламные картинки с играми, в том числе любимые ею линии шариков. И она, так ничего и не написав, начала играть в шарики, составляя ряды из пяти штук одного цвета, после чего они исчезали с беззаботным пшиком.

Вернувшись домой, в украинскую часть Грежина, Анфиса со смехом рассказала о странном посещении своему мужу Алексею Торопкому, хотя обычно не любила говорить о работе, да и он не интересовался, занятый своей газетой «Шлях» (когда-то – «Шлях соцiалiзму»), где был редактором.

Почему рассказала?

Потому что во время встречи с Аркадием и его чудным братом, в ней всколыхнулось что-то тайное.

Но ведь о тайном как раз молчат.

Нет. Молчат глупые люди. Терпят. И рано или поздно проговариваются. Лучше уж сказать сразу, но не все. Только внешнее. А если потом каким-то образом всплывет и тайное, можно оправдаться: я же сама рассказывала! Рассказывала, да не то, возразит муж. Ты просто плохо слушал, скажет Анфиса, привыкшая жить подпольно, будто послана сюда кем-то, только неизвестно кем и с какой целью, но именно это ощущение посланничества делает жизнь сносной, наполненной пусть непонятным, но смыслом. Она и фамилию мужа не взяла при регистрации брака именно поэтому – чтобы сохранить статус отдельности.

Торопкий отнесся неожиданно серьезно:

– Говоришь, этот человек был в военной форме?

– В какой-то дурацкой, я такой не видела. Разве что в кино про Великую Отечественную войну. Такое, знаешь, галифе, гимнастерка с пуговичками…

– Должно быть, подчищают старые стратегические запасы, – сделал вывод Торопкий. – И сколько раз тебе говорить: не было никакой Великой Отечественной, была Вторая мировая. А то получается, у всех в мире одна война была, а у нас другая.

– Так она и была другая. И первая Отечественная другая, с этим тоже будешь спорить?

– Конечно! Были Наполеоновские войны с семьсот девяносто девятого по восемьсот пятнадцатый! Как ты не понимаешь: Россия нарочно выделяет себя из мирового процесса, чтобы доказать свою исключительность! – горячился Торопкий.

– Каждая страна исключительна, – ответила Анфиса, наливая горячий чай; ее сегодня что-то слегка знобило, несмотря на жару. Не хватало разболеться. Впрочем, почему бы и нет? Заболеть боятся очень занятые люди, которым хворь мешает делать срочные и неотложные дела, а у Анфисы неотложных и срочных дел нет. Может, даже и славно поболеть, если не очень тяжело. Полежать, почитать, подумать…

– Да, каждая, – нехотя согласился Торопкий, – но не настолько, чтобы на своей исключительности строить всю политику и культуру, и быт свой дурацкий, и бедность свою, и…

– Понеслось! – сказала Анфиса с мягкой иронией.

– Мне просто обидно, что ты не понимаешь очевидных вещей!

Ты тоже не понимаешь очевидных вещей, хотела сказать Анфиса. Не понимаешь, например, что я давно тебя не люблю, если вообще любила. Высокого, симпатичного, чернобрового, гарного, да, а вот не любила. Показался наиболее подходящим из имеющихся, только и всего. Даже шагу не сделала, чтобы подыскать себе где-нибудь что-нибудь получше, вот что обидно.

А Торопкий взволнованно постукивал по столу пальцами обеих рук, будто набирал какой-то текст на невидимой клавиатуре. Или будто играл на пианино, но это сравнение ему шло меньше – к музыке Торопкий был глух.

– Значит, и у нас зеленые человечки [9] появились! – высказал он догадку.

– Откуда? Он просто больной. Ненормальный.

– Отличный ход! Они теперь будут еще и психами прикидываться!

– Сам не сойди с ума, – остерегла Анфиса. – Скоро уже палаточников за диверсантов будешь принимать.

9

Зелеными человечками, а также вежливыми людьми называли людей в военной форме без опознавательных знаков, которые действовали на территории Украины, обеспечивая процесс присоединения Крыма к России в 2014 году, а потом подготовку протестов и последующего вооруженного конфликта в Донецкой и Луганской областях.