Геннадий Зюганов

Не всем дано служить в спецразведке. Без хладнокровия, дисциплинированности, готовности прийти на помощь товарищу с такой работой не справишься. Приходилось иногда видеть: на обычной «курилке» парень хорохорится — вроде как всё ему нипочем. Но когда попадает в зону реального облучения или заражения и видит, как зашкаливают и «горят» приборы, как кипит синильная кислота (один глоток — смерть), ударяется в панику. Довелось Геннадию таскать таких на себе. Занятие не из приятных, порой просто страшно становилось — того и гляди схватится за трубку твоего противогаза и себя и тебя погубит. В экстремальных условиях, в которых приходилось действовать разведке, от неожиданностей, конечно, никто не застрахован. Однажды и у Геннадия во время работы на полигоне, зараженном синильной кислотой, отказал клапан противогаза. Задыхаться начал, перед глазами багровые круги пошли. Только усилием воли сохранил сознание и успел подать сигнал напарнику. Тот не растерялся, сумел перекрыть подсос ядовитого воздуха, помог выйти из смертельной зоны.

Серьезное психическое испытание — обязательная для разведчика обкатка танками, которую тоже не каждый выдерживает. Ну а помимо всего прочего и физические нагрузки сумасшедшие. Ведь после ядерного удара противника в зону поражения обычных разведчиков не пошлют. Поэтому осваивать приходилось все основные виды разведки — глубинную, боевую, специальную. Лучшая тренировка необходимой для этого выносливости — регулярные кроссы: семь километров в противогазе, при полной выкладке, с автоматом и боекомплектом. Работа командная, зачет по первому и последнему, расстояние между ними не должно превышать пятидесяти метров. Видишь: сосед не тянет — вешаешь его автомат на себя.

Конечно, находились и любители «сачкануть» в свободное от учений время. Заходит как-то в казарму командир батальона Макаров и видит: один из «стариков» лежит, другой тянется, третьему вроде бы нездоровится. Ничего не сказал комбат, развернулся и вышел. В пять утра — боевая тревога: химическая атака противника. По всему маршруту расставлены офицеры с учебно-ядовитыми гранатами. По ходу выясняется: у одного в противогазе клапана нет, у другого — иные неполадки. Кашель, слезы, сопли… На четвереньки падают, противогазы с себя срывают… Вечером — построение: кто не дошел, шаг вперед. Шесть человек перед строем поставили: «Знаете, кто вы? Дезертиры. Потому что погибли по халатности, не выполнив задачи». На следующее утро — опять тревога. К концу недели все «выздоровели». Без взысканий и нарядов.

Офицеры, конечно, играли главную роль в создании в подразделениях здоровой обстановки. Службой своей гордились, офицерскую честь берегли пуще глаза. Знали, что профессия военного — одна из самых почитаемых в народе. Как тут не вспомнить начало девяностых годов, когда люди в погонах избегали появляться на публике, а офицерское обмундирование из дома до части стыдливо возили в чемоданчиках.

И еще одно немаловажное обстоятельство определяло тогда армейскую атмосферу: рядом с «зелеными» лейтенантами служили закаленные фронтовики, большинство из которых пережили тяжелейшие испытания и утраты. Взять того же комбата Макарова — на первый взгляд ничем среди других офицеров не выделяется, сдержанный, на солдата никогда голоса не повысит. Страшно любил смотреть хоккей по телевизору — тогда наша сборная во главе с выдающимися тренерами Тарасовым и Чернышевым была на взлете. Иногда, в своем кругу, подтрунивали бойцы над ним, даже прозвище дали — «Барометр». Собственно, роль барометра выполнял не сам командир, а его фуражка. Если на глаза надвинута — значит, не в духе, лучше не подходи. А если сдвинута на затылок, можно с любым вопросом обращаться — не прогадаешь. Так и говорили меж собой: «Пойдем посмотрим, что там „Барометр“ показывает». Попалась как-то Геннадию песня военных лет: «Эх, Ладога, родная Ладога, метели, штормы, грозная броня…» Показал запевале — украинцу Коле Колеснику. Тому она тоже понравилась. Разучили и как-то вечером пошли с этой песней на ужин. Смотрят: командир догоняет и пристраивается за колонной. Идет, а по щекам слезы катятся. Выяснилось потом, что на Ладоге потерял он всех своих близких. Позднее, впервые оказавшись в Ленинграде, проехал Геннадий Зюганов по «Дороге жизни». Понял, почему та песня так дорога была его комбату…

Панибратства между офицерами и солдатами не было, но не было в их отношениях и отчужденности. Подошел однажды к Геннадию начальник штаба майор Субботин — мужик свой, с Орловщины: «Земляк, в отпуск уезжаю, помоги квартиру в порядок привести — руки не доходят». Взял Геннадий тогда в напарники своего друга — ростовчанина Колю Пасечника. Тот на гражданке плотником работал, отличным мастером был. За месяц так отремонтировали квартиру — любо-дорого посмотреть. Без всяких поблажек по службе и поощрений — хотелось просто приятное человеку сделать, потому как понимали ребята, каково офицерам без уюта, когда вся жизнь по гарнизонам проходит. Знаем мы теперь, конечно, о многочисленных случаях использования дармового солдатского труда в более позднее время — на «фазендах» и в резиденциях некоторых военачальников и командиров, нахватавших звания и должности в смутные годы деморализации и развала армии. Тогда подобное и в голову никому прийти не могло. А вот посильная помощь офицерам в быту была делом добрым и вполне естественным, в рамках армейской взаимовыручки.

В течение службы два раза поощрялся Зюганов отпуском, но поощрения эти не были следствием каких-то особых отношений с начальством. Например, в соревнованиях по разведке занял его расчет первое место в Группе советских войск в Германии. Сориентироваться на незнакомой местности по карте для Геннадия проблемы не составило (вспомним его увлечение географией), а механик-водитель — уникальный талант был у парня к вождению — провел машину по маршруту со скоростью метеора. Остальные ребята тоже не подвели — безошибочно обозначили зараженные участки. Пришли на финиш, показав такое время, что никто не поверил, подумали, что схитрили где-то бойцы. Офицер из штаба армии сам решил проверить способности экипажа, забрался в боевую машину с секундомером в руках. «Товарищ майор, шлем наденьте!» — не напрасным было предупреждение. Правда, при прохождении на маршруте рытвин и ухабов потерял проверяющий и шлем, и секундомер. Зато лично удостоверился — никакого обмана. Отпуском поощрили весь расчет.

К тому времени, еще в течение первого года службы, успел Геннадий сдать нормативы на разведчика сначала третьего, а потом и второго класса. Сильно выручило преподавание в Мымринской школе МПО — местной противовоздушной обороны. Учебники, практически те же самые, по каким и в школе вел занятия, знал наизусть, к тому же и дополнительной литературы много прочитал. Противоатомная оборона — целая наука, доступная только специалисту, прошедшему серьезную подготовку. Поэтому считалось, что разведчиком первого класса может стать только офицер, умеющий работать со всеми сложными приборами и оборудованием, владеющий четким представлением обо всем комплексе технического оснащения войск. Однако Геннадий все же рискнул и подал рапорт с просьбой разрешить ему допуск к экзаменам на разведчика первого класса. Допустили. Несколько офицеров гоняли его на экзамене два часа, но испытание он выдержал. Пожалуй, впервые сержант стал первоклассным разведчиком — случай уникальный.

Специалисту первого класса полагалось тогда солидное денежное довольствие. Но тем, кто проходил срочную службу за границей, наличными оно не выплачивалось. Зато появилась у Геннадия возможность подписаться, в порядке компенсации, на газеты и журналы, в том числе и на лимитированные, «дефицитные» издания периодической печати — несмотря на их огромные тиражи, запросы читающей публики удовлетворялись тогда далеко не в полной мере. Подписку оформил на свое подразделение. А вскоре появился у бойцов и телевизор, что было по тем временам невиданной роскошью. Приобрели его следующим образом. Приметил как-то Геннадий, что неподалеку от части немцы ведут земляные работы. Упросил командира отпустить его на переговоры: мы поможем вам копать траншеи, а вы нам за это — телевизор. Согласились. Правда, пришлось несколько дней, вооружившись лопатами, потрудиться по принципу «от забора и до вечера».

После успешно выдержанного экзамена на разведчика первого класса Зюганова стали привлекать к работе в штабе армии — помогал делать расчеты, составлять необходимые графики и диаграммы. А однажды довелось ему принять участие и в штабных учениях. В соответствии с поставленной задачей предстояло тогда офицерам штаба определить последовательность действий части в полевых условиях при воздушном ядерном взрыве. Долго не могли найти правильного решения. Хотел было Геннадий поделиться своими соображениями, но поначалу цыкнули на него. Еще немного посовещались, но так ничего путного и не придумали. «Ну что там сержант сказать нам хотел?» А предложил он вот что. Поскольку взрыв воздушный, наведенная радиация спадает относительно быстро. Поэтому в первую очередь необходимо дезактивировать окопы и переждать, отлежаться в них два-три часа. После этого следует выходить из зараженной шестидесятикилометровой полосы под защитой брони — в танках и бронемашинах. На это понадобится еще около двух часов. А это значит, что больше пятидесяти рентген никто не получит. Доза, по меркам военного времени, вполне допустимая — переболеет немного личный состав, но все в строю останутся.

Решение это оказалось единственно верным. Проверяющий выставил пять баллов, похвалил: «Первый раз на учениях так быстро решили эту задачу». Так Геннадий получил второй отпуск.

…Об армейской специальности Зюганова вспомнили спустя двадцать лет, когда он работал в ЦК КПСС. После трагедии на Чернобыльской АЭС поручили ему организовать в 6-й московской больнице прием пострадавших во время взрыва реактора и в ходе ликвидации аварии. Никогда не забудет этих людей. Многие из них сами представляли собой такие источники радиации, что телевизоры в палатах не работали…

Нелегкой, нередко опасной была служба, но сохранил Геннадий Зюганов об армейских годах самые теплые воспоминания. Во взводе — тридцать человек двенадцати национальностей, но какой дружный был коллектив! Кстати, до сих пор помнит он всех ребят своего взвода поименно, со многими не раз встречался позднее, с некоторыми поддерживает отношения до сих пор. Кто тогда из его друзей мог предположить, что спустя четверть века появятся рассуждения о якобы мнимой дружбе народов в прошлом, ее «натянутом» характере, о «показном» интернационализме советских людей? Конечно, время от времени приходилось кого-то и «выбраковывать» из подразделения разведчиков. Но связано это было отнюдь не с национальной принадлежностью, а с отношением к службе, способностью к выполнению сложных задач, готовностью выручить в трудную минуту товарища. Не каждого в разведке, где люди особенно быстро проявляются, признают «своим». Есть в армии собственные законы мужской дружбы — кто не служил, тот до конца их не поймет. Зюганову за время службы ни разу не довелось краснеть или в чем-то оправдываться перед друзьями. Правда, однажды все же попал в неловкое положение. В связи с отпуском командира взвода Юрия Портнова — армейского старшего друга и наставника Геннадия — исполнял он тогда его обязанности. Пришлось самому проводить во взводе все занятия, к которым готовился, как правило, по воскресеньям: на неделю вперед расписывал графики и составлял конспекты. Была это, скорее всего, чисто учительская привычка. Она-то и подвела его, когда командир неожиданно решил проверить конспекты у офицеров. У одного только на ближайшее занятие были какие-то записи, у другого вообще ничего не оказалось… Чуть со стыда не сгорел, готов был сквозь землю провалиться, когда командир потрясал перед офицерами его тетрадью: учитесь, мол, у сержанта, как надо к занятиям готовиться. Подошел потом к ним Геннадий — сидят кружком, расстроенные все, курят. Успокоили: «Ступай, молодой, мы на тебя не в обиде». Вскоре вернулся из отпуска Портнов — от души посмеялся над этим курьезом.