Геном: исцелённые
Шрифт:
– Да, но надо запить водой. Поднимемся к тебе, и я его приму, – сказал Тобиас.
– Ты явно хочешь спросить меня о чем-то?
– Типа того… Ты не взял с собой ни Джану, ни Камала, а нам с Эммой доверился. Не знаю, что ты хочешь найти в этой квартире, но для тебя это важно. И ты решил разделить это с нами.
– Хочешь знать, почему вы? – спросил Артур. – Сколько мы дружим? Месяц? Слишком мало, чтобы посвящать вас в самое сокровенное. Но знаешь что? Сердце подсказывает, что я все делаю правильно.
– Вот про сердце получилось убедительно. Я-то знаю, как важно к нему прислушиваться, – согласился Тобиас.
Эмма вышла из кафе и уже спешила к ним, деловито
– Он неважно себя чувствует. – Артур показал на Тобиаса.
– Господи, как ты? Что-нибудь болит? Где болит? – застрекотала Эмма, поглаживая Тобиаса то по спине, то по плечам. Вдруг она крепко обняла его и прошептала:
– Не волнуйся, я рядом.
Артур почувствовал, что реакция Эммы удивила его до глубины души. Что, если она могла бы поддержать в трудную минуту и его самого? Возможно, теперь ему было на кого опереться. Но Артур оставил эти мысли на потом – лифт неумолимо поднимался на девятнадцатый этаж.
Артур старался не смотреть ни на Тобиаса, ни на Эмму. Тишина давила на него, и, когда двери лифта открылись, по спине пробежали мурашки.
Вдоль длинного коридора мигал холодный свет потолочных светильников. Он остановился у двери в квартиру. Отпечаток его большого пальца все еще подходил в качестве ключа, и Артура кольнуло чувство жалости. Ему было жаль себя, потерянного, стоящего у входа в свой пустой дом. Он повернул ручку и сделал первый шаг в темное нутро заброшенного жилища. Свет тут же зажегся – все лампы были на месте, не считая одной, выбитой тяжелым предметом и рассыпавшейся осколками по полу.
– Здесь словно был обыск… – ахнула Эмма, глядя на раскиданные вещи, битое стекло, посуду, вываленную из кухонных шкафов.
– Не обыск – это сделал мой отец, – ответил Артур.
Тобиас, аккуратно переступая через разбросанные вещи, прошел в кухню и открыл дверцы шкафчика.
– В шкафу полно хлебцев. Просрочены, – разочаровано сказал Тобиас, открывая пакет. – Но вроде ничего, съедобные. Таких уже не делают… Можно?
– Конечно, наслаждайся, – разрешил Артур.
Он смотрел, как Эмма поднимает с пола покрывало и стелет его на диван, расставляет подушки, поднимает стулья и раздвигает занавески, впуская в квартиру дневной свет.
– Ты все равно не наведешь здесь порядок, – сказал он угрюмо.
– Хоть немного. Не могу смотреть на разор. Что-то еще осталось от прежней меня и, честно, это меня радует, – отмахнулась она, запуская робот-пылесос. Он с жужжанием проехал под столом, уткнулся в стену и, сердито мигая красным, сдал назад.
Теперь Артур не знал, зачем пришел сюда. Чувство одиночества и тоска все еще тлели внутри, как черные, едва теплые угли. В тот самый день, восемь лет назад, мать, нервно мигая большими испуганными глазами, схватила его за локоть, больно сдавив и оставив синяк, и вытащила из квартиры. Она доволокла его до лифта и нажала кнопку вызова.
– Слушай внимательно! – истерически шептала она, оглядываясь на дверь. – В этой сумке деньги, разрешение на перелет без сопровождения и адрес. Я давно все подготовила на случай… Поезжай в аэропорт, возьми билет до Бойсе. Там живет твоя бабка – моя мать. Ты ее не видел. Вот и познакомишься, – она поморщилась. – Придется тебе поладить с этой стервой. А потом я приеду и заберу тебя.
– Мама, тебе нельзя здесь оставаться! – в ужасе залепетал Артур.
– Другого выхода нет, дорогой, я не могу его бросить… такого. – Она крепко обхватила Артура руками, уткнулась лицом в
вихрастую макушку.– Не отправляй меня из дома, я боюсь, – плакал Артур.
– Здесь еще страшнее. – Она разжала его окостенелые пальцы, вцепившиеся в ее запястья.
Словно в тумане он вошел в открытые двери лифта. Вот и все, что он помнил.
Видит Бог, Артур боялся заглядывать в омут памяти. Было там что-то темное, какие-то провалы. Обрывки воспоминаний, спутанные, сбивчивые… Не все они были реальны, а многие просто пугали его. Он знал, точно был уверен, что после того, как мать простилась с ним у лифта, он стоял еще минуту за закрывшимися дверями. Стоял не двигаясь. И что было дальше?
Может, он спустился вниз, выбежал на середину улицы прямо под колеса полицейской машины? Артура привезли в участок, где он умолял скорее, без промедления, вызвать наряд в его квартиру? Если бы ему не было всего девять, может, они поверили бы ему и успели вовремя?
Или, словно послушная кукла, он поймал такси и поехал в аэропорт, сел на рейс до Бойсе и весь кошмар, что случился здесь после, высмотрел в новостях? Может быть, он вытягивал из телеэкрана картины произошедшего, как рыбак вытягивает трепещущую рыбину из мутной воды, слышал и видел все, словно был там? Хватило бы и трехминутного репортажа, чтобы понять.
Или все-таки он снова нажал на девятнадцатый? Вышел в тот самый коридор, набрался смелости и подошел к своей двери? Зашел ли он в квартиру?
Так где же она, его реальность?
Одно Артур знал наверняка – так или иначе, однажды он сел в самолет и добрался до Бойсе, и вскоре уже стоял на пороге дома старухи Сильвии, своей родной бабки. Вытирая сопли кулаком, побиваемый крупными каплями дождя, закатывающимися под воротник рубашки, Артур стоял и смотрел, как ее дохлая тень, увеличиваясь с каждым шагом, заполняет матовое стекло входной двери, разрастается, пока, наконец, не щелкает замок и тщедушное тело не вываливается на свет божий, чтобы поглазеть, что за мальчик стучится в ее дверь.
И что потом? Он тоже знает и помнит точно и уверен в реальности воспоминаний. Запах, настырный и вездесущий, запах мочи и старушечьих тряпок. Затасканные штаны, которые она кинула ему в лицо, требуя надеть их на первый урок в новой школе. А школа? Он так и не пошел на свой первый урок. И на второй, и на третий. Ни разу за год, что он прожил у старухи Сильвии, нога его не переступила порога занюханной школы. Благо, у бабки не было ни малейшего желания интересоваться, где Артур коротает бесконечно длинные дни.
Он приходил в ее дом затемно, когда она уже готовилась ко сну. Скрипя и охая, она обмазывала сморщенную кожу кремами, натягивала на трескучие кости пожелтевшую от времени пижаму. Артур входил тихо, мышью проскальзывал в свою комнату и плотно закрывал дверь. В этой комнате, теперь сырой и темной от раскидистых веток дерева, загородивших окно, когда-то жила его мать, пока не свалила ко всем чертям от старой ведьмы, не оставив даже записки. Он проходил вдоль стен, закрыв глаза, касаясь кончиками пальцев выжженных солнцем обоев. Что видел он? Ее, сидящую на кровати с растрепанными волосами, в кроссовках с грязной подошвой. Она смотрит сериал в ноуте и качает ногой в такт саундтреку. Если открыть глаза, она исчезнет, поэтому Артур, зажмурившись, на ощупь, медленно подходит к кровати и ложится рядом, упираясь носом в ее теплую руку. «Только не смотри, не открывай глаза», – приказывал он себе, погружаясь в сон. И лишь к утру веки его вмиг открывались, и матери снова не было рядом. А бабка Сильвия уже гремела посудой на кухне, готовя себе любимой завтрак.