Генрих IV

Конец Валуа

С каждым днем возрастала численность королевской армии. Многие колеблющиеся, главным образом из числа «политиков», становились под знамена Генриха III. Их примеру следовали и те гугеноты, которые, полностью разорившись за годы войны, предпочитали получать жалованье и пропитание на королевской службе. Многие города, прежде поддерживавшие Лигу или соблюдавшие нейтралитет, перешли на сторону французского короля. Кроме того, во Францию прибыли внушительные отряды наемников, набранные в Швейцарии и Германии. Генрих III лично провел смотр этой армии. Его маршалы Бирон и д’Омон, герцог Монбазон и маркиз д’О со своими войсками двинулись к Парижу. В том же направлении переместились король Наваррский, командовавший авангардом, и герцог Эпернон с арьергардом. Никогда еще со времен восшествия на престол Генрих III не имел в своем распоряжении столь многочисленного и решительно настроенного войска. Казалось, были забыты все разногласия между католиками и протестантами, побратавшимися перед лицом общего врага. Ничто не имело значения, кроме единой цели, поставленной перед ними двумя королями, — осадить Париж ради восстановления монархии. Армия же герцога Майенна, из которой непрерывно дезертировали солдаты, с каждым днем таяла.

В течение короткого времени объединенные армии завершили окружение Парижа. 20 июля Генрих III расположился в парижском предместье Сен-Клу, в доме епископа Парижского Пьера Гонди, а Генрих Наваррский — в Медоне. Падение Парижа казалось неизбежным и близким. Майенн считал положение столь отчаянным, что решил подставить себя под пули противника во время очередной вылазки. Распространялись слухи, что Генрих III пообещал сжечь на костре «ведьму» Монпансье, которая хвалилась, что лично пострижет его, прежде чем отправить в монастырь. На это воинственная дама будто бы отвечала, что в огне гореть должна не она, а такой содомит, как король. В парижских церквях проповедники призывали фанатиков к убийству короля и других предводителей войск, осадивших Париж.

Было решено штурмовать Париж 2 августа, атаковав его с двух сторон: Генрих III — с севера, Генрих Наваррский — с юга. Вновь обретший уверенность в себе король Франции был готов к решающему сражению. Из окна его резиденции в Сен-Клу открывалась панорама мятежного города. Окидывая ее взглядом, Генрих III, по свидетельству Пьера Л’Этуаля, сказал: «Вот сердце Лиги. Прямо в сердце и следует нанести удар». А Париж тем временем готовился отражать атаку соединенных войск двух королей. Для поддержки армии Майенна формировалось городское ополчение.

Вечером 31 июля доминиканский монах Жак Клеман, двадцати двух лет, вышел из города и направился к Сен-Клу. Каким-то непонятным образом он сумел заручиться рекомендательным письмом от председателя Парижского парламента Арле, которого руководители Лиги тогда держали в заключении. Клеман, склонный к мистицизму человек с неустойчивой психикой, был до предела взвинчен пламенными речами парижских проповедников. Он уверовал в то, что на него возложена высокая миссия по свершению правосудия. Монастырское начальство, похоже, и не пыталось вразумить его, если не прямо подбивало на совершение задуманного им преступления. Прибыв в Сен-Клу, он предъявил рекомендательное письмо прокурору Ла Гелю, решавшему, кому предоставить аудиенцию у короля, а кому нет. Тот узнал почерк председателя Арле и, зная о лояльности этого человека королю, решил, что монах принес важное сообщение. В Париже было много роялистов, и в окружении Генриха III надеялись, что они начнут действовать. Доминиканец настаивал на беседе с глазу на глаз с королем. Ла Гель ответил ему, что сегодня уже слишком поздно, но завтра король примет его. Он предложил Клеману для ночлега свой дом с тайным намерением получше присмотреться к нему, поскольку его тревожило смутное опасение. Монах прямо отвечал на задававшиеся ему вопросы с подвохом, и ничто в его поведении не выдавало преступного умысла.

Наутро 1 августа Ла Гель привел его в восемь часов к королю, который как раз совершал свой утренний туалет. Посетители ничуть не помешали ему, поскольку в те времена существовал довольно странный на наш взгляд обычай давать аудиенцию в момент, когда присутствие посторонних, казалось, было бы неуместно. Стражники все же попытались задержать незнакомого монаха, но король, услыхав голоса в передней, распорядился впустить его. В отличие от своих гвардейцев Генрих III, любивший повторять, что от одного вида монашеской рясы он испытывает почти физическое наслаждение, с полным доверием отнесся к посетителю. Доминиканец приблизился, держа в рукаве нож с черной ручкой, которым он накануне резал хлеб на виду у приютившего его на ночь Ла Геля. Клеман низко поклонился королю, протягивая ему письмо, сказав при этом, что у него есть для него секретное сообщение. Генрих III, знавший о существовании в Париже роялистов, потребовал, чтобы его оставили наедине с посетителем. Когда король начал читать письмо, монах со всей силы вонзил ему в живот свой нож. Генрих III моментально выхватил из раны орудие преступления и сам нанес им удар в лицо Клеману, прокричав при этом: «Проклятый монах! Он убил меня! Прикончить его!» Моментально появились стражники и придворные, и на зловредного доминиканца посыпались смертоносные удары, пока тот не рухнул к ногам Генриха III. Ла Гель, невольно послуживший причиной гибели короля, добил злодея своей шпагой, после чего его труп по существовавшему тогда обычаю выбросили в окно, точно так же, как в свое время поступили с телом адмирала Колиньи.

Придворные хирурги осмотрели рану пострадавшего и решили, что реальной угрозы для его жизни нет. Поскольку имелись резонные основания опасаться, что весть о покушении на короля вновь спровоцирует раздор между католиками и протестантами, решили до поры до времени утаить истинное положение вещей, объявив о неудавшейся попытке покушения. Однако Генрих Наваррский имел право знать, как все было на самом деле, и его тут же оповестили через нарочного, на ухо прошептавшего ему роковую весть. Беарнец, плохо умевший хранить тайны, тут же во всеуслышание объявил новость и в сопровождении эскорта из двадцати пяти всадников отправился к Генриху III. Он нашел его лежащим в постели, но выглядевшим вполне сносно для человека, оказавшегося в подобной ситуации. Искусные врачи сделали максимум возможного. Раненый король бодро заверил Генриха Наваррского, что рана не опасна, и благодарил Бога, который уберег его. Уверенный, что и вправду не случилось ничего страшного, король Наваррский вернулся в свою ставку в Медоне.

Между тем состояние раненого резко ухудшилось. Внезапно подскочила температура. Врачи еще раз осмотрели рану и на сей раз объявили, что король безнадежен. В его покоях установили алтарь, и придворный капеллан стал служить мессу, которой напряженно внимал умиравший. Рядом с ним находились самые верные ему люди — Эпернон, Бельгард, д’О и другие, все те, на долю которых выпало присутствовать при последних минутах жизни Генриха III, со смертью которого заканчивалось правление династии Валуа. Среди них был и юноша шестнадцати лет, Шарль Валуа, граф д’Овернь. Будь он законнорожденным, то давно бы уже занимал трон Франции, но он являлся всего лишь бастардом Карла IX. Его дядя Генрих III относился к нему, как к родному сыну. Умиравший король исповедался и получил отпущение грехов. Уходя в мир иной, но еще находясь в полном сознании, Генрих III назначил своим преемником короля Наваррского, выразив в виде своей последней воли пожелание, чтобы присутствующие, равно как и вся знать, признали Беарнца в этом качестве и присягнули ему на верность.

2 августа, в день, когда намечалось большое наступление на Париж (какое удивительное и, вероятнее всего, неслучайное совпадение!), в два часа пополуночи Генрих III скончался. Ему не исполнилось еще и тридцати восьми лет.

Герцог Сюлли впоследствии рассказал в своих мемуарах об этом судьбоносном для Генриха Наваррского событии. Ночью секретарь Фере обратился к нему со словами: «Месье, король Наваррский и, вероятно, в скором времени король Французский требует вас к себе. Придворный врач месье д’Ортоман сообщает, что ему, если он хочет еще застать в живых короля, следует поспешить в Сен-Клу». Сюлли (тогда еще Рони) увидел своего господина в некотором смятении, поскольку тот хотя и был назначен преемником умиравшего, однако предвидел немалые осложнения из-за различия религий. Верный слуга заверил его, что, пройдя через многие трудности и опасности, он благополучно взойдет на королевский трон Франции (легко быть пророком задним числом). Генрих Наваррский вскочил в седло и в сопровождении многочисленного эскорта помчался в Сен-Клу. Уже когда он был в резиденции Генриха III, до него долетел возглас: «Король умер!» Навстречу ему вышли шотландские гвардейцы и, преклонив колена, произнесли: «Сир, теперь вы наш король и наш господин!» Приближенные покойного короля, бывшие с ним при его последнем издыхании, в бессознательном порыве чувств окружили Беарнца, заявляя ему о своей верности. Так Генрих Наваррский стал Генрихом IV, первым из новой династии Бурбонов.

Когда улеглись эмоции и возвратилась способность спокойно рассуждать и оценивать, Беарнец вспомнил, что в ответ на традиционное провозглашение «Король умер!», вопреки обычаю никто не закричал: «Да здравствует король!» В этот момент Генрих Наваррский со всей ясностью понял, что для восшествия на французский престол, принадлежавший ему по закону, придется взять свое королевство силой оружия.

Глава четвертая Некоронованный король

Гугенот вместо «христианнейшего короля»

Чтобы завоевать королевство, законным сувереном которого он являлся, Генриху Наваррскому, отныне ставшему Генрихом IV, предстояло сражаться почти пять лет. Это было трудное время, зачастую мучительное, когда начальные успехи сменялись неудачами; трагический период в истории Франции, отмеченный еще большими беспорядками, чем при Генрихе III, поскольку возросла угроза вторжения извне. Когда умиравший король назначил Генриха Наваррского своим преемником, присутствовавшие при этом высокие господа, казалось, подчинились королевскому решению, но к тому моменту, когда на следующий день Генрих IV, облаченный в траур, пришел склониться перед бренными останками своего предшественника, атмосфера изменилась. Вместо ожидаемого «Да здравствует король!» Беарнец услышал: «Лучше умереть тысячью смертей, предаться каким угодно врагам, чем терпеть короля-гугенота».

Генрих IV натолкнулся на враждебное отношение к себе со стороны тех, кто еще вчера представал перед ним в качестве верных подданных. Он, проявлявший в бою чудеса смелости, вдруг оробел, не решаясь настаивать на неукоснительном исполнении воли покойного короля, предпочтя удалиться, дабы обдумать дальнейшие свои шаги и дать придворным возможность поразмыслить. Нельзя сказать, что он был сильно удивлен переменой, происшедшей за каких-нибудь несколько часов. За свою жизнь не раз доводилось ему испытывать на себе капризы Фортуны, с младых лет не баловавшей его. Нужен был человек, который сыграл бы роль если не буфера, то своеобразного амортизатора при столкновении с враждебной массой католиков. Придворные, шумно обсуждавшие сложившуюся ситуацию, изложили свои предложения в форме резолюции, для подачи которой Генриху IV, упорно именуемому ими не иначе как «Наваррцем», выбрали герцога Лонгвиля, но тот отказался. Вместо него вызвался пойти Франсуа д’О, один из «миньонов» покойного короля, сюринтендант финансов и построек, губернатор Парижа и Иль-де-Франса, известный своей распутной жизнью, лихоимством и бесстыдным хищением государственных средств. При этом он не прочь был выступить в роли представителя знати. В присутствии этих знатных господ он заявил, что Генрих IVдолжен выбирать между королевствами Французским и Наваррским, что королем Франции он сможет стать лишь с одобрения и при поддержке высшей знати, принцев крови и трех сословий, что все они — католики, из которых ни один не потерпит нанесения урона Римско-католической церкви. Короче говоря, Генрих не сможет править, пока не отречется от протестантизма. Свою речь д’О завершил требованием предоставить гарантии безопасности для себя и своих товарищей, опасавшихся насильственных действий со стороны гугенотов.