Герцеговина Флор

– Вернется, конечно вернется, но пока нам надо ехать! — Марк Борисович закрыл дверцу и похлопал шофера по спине: — Быстрее! Пожалуйста, быстрее, мы опаздываем!

Машина вновь тронулась.

– А я их найду, я обязательно их найду! — кричал парень вслед удаляющемуся авто.

Лора улыбалась, глядя на этого странного вида молодого человека. Она явно не слышала ни единого слова. Кладоискатель какое-то время упорно бежал за машиной. Неожиданно к нему присоединился Цезарь, который предусмотрительно был заперт в комнате в момент сборов, но, видимо, все-таки вырвался из заточения.

– Назад, Цезарь! Домой! — теперь уже кричала Лора, но ни собака, ни парень ее не слышали.

Погоня продолжалась недолго и успеха не имела. Сначала остановился парень, потом сдался и пес. Они еще долго тяжело дышали, разочарованно глядя в ту сторону, где уже давно скрылся за поворотом автомобиль, уносящий Лору совершенно в другую жизнь…

***

Комната, в которую предупредительный шофер поставил чемоданчик Лоры, не тянула даже на номер в приличном отеле. Мебель была старая, но совсем не старинная. Зеленый диван с протертой серединой и отломанными когда-то давно полированными подлокотниками, двухстворчатый шкаф с перекошенными дверцами, тумбочка возле дивана, выцветший торшер, письменный стол и продавленное кресло. Лора чувствовала себя здесь неуютно. Во-первых, не хотелось ни до чего дотрагиваться, во-вторых, хотелось все помыть и продезинфицировать. Однако времени на это у Лоры не было. Надо было взять концертные вещи и вновь куда-то ехать. Куда, Лора не знала. Потратив на сборы совсем немного времени, она вышла к машине. Путь был недолог. По всему чувствовалось, что шофер хочет заговорить с Лорой, но, видимо, строгие правила запрещали ему это делать. Заговорила Лора, которая с того момента, как осталась одна, чувствовала себя неуютно и неуверенно.

– А где Марк Борисович? — спросила она.

– Тот, с которым вы ехали?

– Да.

– А он там остался…

Может быть, для шофера эта фраза и значила что- то, но для Лоры — ровным счетом ничего. Тем не менее она протянула, утвердительно кивая головой: А-а…

Машина въехала в узкую темную улочку, где, казалось, были только задние части домов. Стены, двери и очень мало окон. Остановились у одной из дверей, на которой висела табличка

«Служебный вход»

Шофер посигналил, и дверь тут же открылась. К машине подошел коротко стриженный парень, одетый в хороший костюм. Ширина плеч не оставляла сомнений о роде его деятельности. Охранник открыл дверцу.

— Удачи! — тихо сказал шофер.

– Спасибо, — благодарно улыбнулась Лора.

За дверью стояла рама, сквозь которую ей пришлось пройти, а сидевший возле рамы такой же крупный и угрюмый битюг спросил:

– Оружия нет?

– Чего нет? — не поняла Лора.

– Это певица новая, — сказал тот, что встретил девушку у машины, и уверенно пошел вперед.

Охранник нес ее вещи по полутемному коридору. Нет, он не был мрачным, напротив, прекрасно отделанный современными материалами и освещенный невидимыми лампочками. Просто освещен едва-едва. Парень уверенно шел впереди, а попадавшиеся навстречу люди, почтительно уступали ему дорогу. Охранник и Лора поворачивали несколько раз, потом поднимались по лестнице, опять шли какими-то переходами, пока, наконец, не остановились перед дверью, на которой была наклеена фотография Мерилин Монро.

– Сюда, — сказал охранник.

Здесь чувствовалось, что где-то рядом находится сцена. Звучала музыка, то и дело пробегали девушки в экзотических нарядах, стояли декорации. Кто-то пробовал голос, и вообще была какая-то лихорадочная суета. Лора открыла дверь. Небольшая гримерная, но с большим зеркалом и туалетным столом. Небольшого размера лампочки обрамляли зеркало буквой «П». Раньше такие зеркала Лора видела только в кино. Именно в такие комнатки богатые поклонники присылали шикарные букеты цветов, здесь они же поджидали своих кумиров. В таких гримерных кипели страсти, а иногда даже лилась кровь. Загадочное закулисье, в которое попадали только избранные. Так было в кино…

На самом деле это была просто комната, отличающаяся от любой другой только наличием этого самого зеркала с лампочками и приспособления, на которое вешались плечики со сценическими костюмами. Здесь актриса готовится к выходу на сцену, здесь она переводит дух после выступления. Дверь закрылась, и тут Лора почувствовала, как забилось ее сердце. Она волновалась так, будто никогда в жизни не выходила на сцену, освещенную прожекторами. Дверь открылась, и в гримерку буквально влетел Марк Борисович.

– Ну что, волнуешься? Не надо! Ничего страшного, я уже выступил, публика приличная. Можно сказать, даже хорошая публика, ловила каждое слово! Главное, будь собой. Будь такой же, как там, в Герцеговине!

– Вы думаете, это возможно?

– А почему нет? Чем этот концерт отличается от тех, которые были в Герцеговине?! Да, чуть не забыл! Тональность! Боб просил узнать, что ты будешь петь и в какой тональности.

– Как — петь?! Сразу петь?! А что, репетировать мы не будем?

– Какая репетиция? Сразу петь! Талант! Все — на таланте. Вышла, спела и ушла под грохот аплодисментов!

– Но…

– Никаких «но»! Никаких! Я сам за тобой приду! — Марк Борисович пошел к двери, но остановился. — Да, песня и тональность? Какую песню поешь и в какой тональности?

Лора назвала песню, долго не могла назвать тональность, в одной у нее лучше получались верхние ноты, в Другой было гораздо легче петь. Наконец нужная тональность была найдена, и Марк Борисович, хромая больше обычного, убежал, еще раз пообещав лично проводить Лору на сцену. Лора достала косметичку и начала накладывать грим. Какое-то странное, незнакомое лицо смотрело на нее из зеркала. Лора даже провела рукой у себя перед глазами, чтобы убедиться, что это не сон.

Вошел Марк Борисович.

– Пора! — торжественно и загадочно сказал он.

Лора быстро и как-то украдкой перекрестилась.

Это была граница. Здесь заканчивалось закулисье и начиналась сцена. Здесь еще можно было поправить прическу, ужаснуться тому, что забыты слова, и благодарно пожать руку сопровождающему ее Марку Борисовичу. Еще шаг — и начинается плотно освещенная площадка, где каждое движение попавшего туда человека рассматривается под увеличительным стеклом. Там не может болеть голова, там не может пересохнуть горло и сорваться голос. Там все должно быть только в лучшем виде и в превосходной степени.

«Упаси вас Бог споткнуться на сцене, закашляться или извиняться», — вспомнила она чьи-то слова. На сцену надо выходить и брать публику за горло. В Герцеговине Флор у Лоры это хорошо получалось. Зрители дышали вместе с ней, смеялись и плакали.

– Ваша очередь, — сказал кто-то и вытолкнул девушку на сцену.

Звенели бокалы и рюмки, звучал смех, в зале висел ровный гул голосов. Во-первых, необходимо было что- то сделать, чтобы они все прекратили есть и говорить. Во-вторых, заставить их всех перестать дышать. Лора подошла к ударнику, взяла с большого барабана запасную палочку и с размаху ударила по тарелке. Разговоры смолкли. Лора кивнула пианисту, и тот заиграл вступление. Она запела: «В бананово-лимонном Сингапуре…»

Лора не видела, для кого пела. Темные пиджаки, белые рубахи и бабочки — это мужчины, глубокие вырезы спереди, блеск бриллиантов — это женщины. Свет прожекторов и рампы ставил между певицей и публикой почти непреодолимый барьер. Лора бросила в бой все, что у нее было: «счастливое» платье Дитрих, знаменитые туфли Орловой, талисман Армстронга. Она сжимала кусочек черного дерева с такой силой, будто хотела добыть из него хоть каплю воды.

Наверное, это был успех. Даже без сомнения успех был. Публика хлопала, кто-то кричал: «Браво», многие свистели от восторга, но в сердце у девушки вдруг поселилась какая-то грустная нота. Хлопали не так громко, как ей бы этого хотелось, голос кричавшего «браво!» очень напоминал голос Марка Борисовича, а свистеть и вовсе могли по совершенно другому поводу. Лора покинула сцену в полном смятении.