Герцог Бекингем

Отношения фаворита с королевой также были безупречны. Он называл себя ее «рабом», королеву же – своей «милой госпожой». Ей это нравилось, и она звала его: «мой хороший песик». Он умел развлечь ее, активно и с удовольствием участвовал в празднествах, которые она любила устраивать, он же блистал на них.

Итак, семейная жизнь короля Якова была бы совершенной идиллией, если бы ее не омрачали неприятности с принцем Карлом.

Принц Карл

Какой бы благосклонностью ни пользовался юный Джордж, при дворе был человек, который превосходил его. Это наследный принц Карл Стюарт, принц Уэльский, сын короля и королевы Анны. Если Джордж желал укрепить свои позиции и рассчитывал на блестящее будущее, ему следовало установить с принцем хотя бы корректные, а лучше – сердечные, дружеские отношения.

Задача эта была не из легких. Карл был робким, замкнутым подростком, полной противоположностью очаровательному Джорджу Вильерсу. До двенадцати лет он пребывал в тени старшего брата, принца Генри, которого любил и которым восхищался. Смерть Генри в 1612 году превратила Карла в наследника трона, но он по-прежнему оставался скованным, некомфортно чувствовал себя среди придворных, и те считали его заносчивым и неприступным. Добавим к этому, что Карл придерживался строгих моральных правил, чем весьма отличался от окружения отца. Поэтому к новому, входящему в силу фавориту принц испытывал недоверие, если не ревность и антипатию. А рядом с наследником престола было немало людей, старавшихся поддержать в нем подобное неприятие.

Поначалу действительно произошло несколько событий, которые можно было считать внешним проявлением конфликта. В марте 1616 года один из придворных упомянул в письме о неприятном недоразумении, касавшемся перстня, который принц позаимствовал у Джорджа и потерял. Пришлось организовать поиски драгоценной вещицы: ее, в конце концов, нашли в кармане куртки Карла. Король рассердился на сына. «Будущее покажет, к чему все это приведет», – заключил придворный ^{40}.

В следующем году случилось нечто еще более неприятное. Принц (ему было шестнадцать, а Джорджу двадцать пять) позволил себе шалость, спровоцировавшую маленькую ссору между молодыми людьми. Во время прогулки в садах Гринвича Карл облил водой великолепный костюм фаворита. Присутствовавший при этом король на глазах у придворных влепил сыну затрещину ^{41}.

А однажды во время игры в теннис Джордж позволил себе резкое движение. «Кажется, сударь, вы хотели поднять на меня руку?» – ледяным тоном спросил наследник престола. Джордж рассыпался в извинениях. Эта история известна нам от Энтони Уэлдона, который, как известно, был ярым противником фаворита. Епископ Гудмен считает, что анекдот этот следует признать неправдоподобным, «принимая во внимание легкость характера герцога [Бекингема], который никогда ни с кем не говорил оскорбительным тоном» ^{42}.

Однако король Яков не мог не переживать из-за того, что между его сыном и сердечным другом установилась длительная неприязнь. Не исключено, что и Бэкон разъяснил вспыльчивому фавориту, как глупо ссориться с тем, кто однажды станет его государем. Джордж проявил благоразумие и уже с лета 1617 года ни один хронист не упоминает о каких- либо стычках между принцем и фаворитом. Наступило перемирие, которое завершилось заключением мира и созданием неразрывного союза, удивившего двор спустя всего лишь год.

Поездка в Шотландию

Покидая Шотландию весной 1603 года, Яков со слезами на глазах прерывающимся голосом пообещал своим шотландским подданным, что никогда не забудет их и вскоре приедет их навестить. С тех пор прошло немало времени, воспоминания о древней стране становились все более расплывчатыми – было гораздо удобнее жить в Хемптон-корте или Гринвиче, нежели в Эдинбурге! – однако король не забыл о своем обещании. Весной 1617 года он решил, что наступил подходящий момент для его выполнения, и объявил об этом.

К несчастью, королевская казна переживала не лучшие времена. Яков, как и королева, были неисправимыми мотами. В начале 1617 года дефицит составлял около миллиона фунтов стерлингов. Выше, рассказывая о назначении Генри Иелвертона генеральным прокурором, мы упомянули о том, как король с радостью принял от него в дар четыре тысячи фунтов, «чтобы купить серебряную посуду». При таких условиях поездка в Шотландию оказывалась проблематичной. Государственный казначей лорд Суффолк объяснил королю, что сундуки пусты. Бекингем попытался отговорить своего «дорогого папу» от столь дорогостоящего путешествия, чем в первый и единственный раз чуть было не разозлил его. Но король стоял на своем, и в начале марта двор отправился- таки в путь, благодаря предоставленному (явно против воли) городом Лондоном займу в 100 тысяч фунтов стерлингов.

Королева и принц Карл остались в столице, а молодой фаворит, будучи шталмейстером, сопровождал монарха. Он скакал на коне рядом с ним, вел за уздечку его коня при торжественных въездах в города – ведь путешествие, естественно, прерывалось длительными остановками, во время которых горожане и вельможи устраивали пышные приемы в честь государя. Трудно перечислить все блюда, съеденные во время обеда, который дал сэр Артур Лейк в своем поместье Хофтон: цыплята, каплуны, гуси, утки, индейки, голуби, кролики, цапли, перепела, барашки, поросята, копченые языки, артишоки, бобы, пироги – этот список занимает более печатной страницы в рассказе Джона Николса ^{43}. А город Ковентри истратил на прием 415 фунтов стерлингов и преподнес в дар королю золотой кубок стоимостью 172 фунта.

В течение всей поездки наблюдатели обращали внимание на доброжелательность и приветливость фаворита, а также на его приятельские отношения с королем. Тем не менее из- за традиционного буйного нрава шотландцев не обошлось без инцидентов. Обмен остротами между маркизом Гамильтоном и лордом Говардом Уолденом, сыном государственного казначея Суффолка, чуть было не привел к драке. Однако Бекингем, вмешавшись, сумел утихомирить их. Позже Уолден грозил «перерезать глотку» фавориту. Поговаривали даже, что на него было совершено покушение (однако обстоятельства этого дела неясны, и ничто не доказывает реальности этого события ^{44}).

В целом, результат поездки оказался весьма благоприятным, поскольку королю удалось заставить своих шотландских подданных включить в богослужение пресвитерианской церкви некоторые элементы англиканской литургии (что возмутило кальвинистов), а шотландский парламент без особого сопротивления проголосовал за субсидии для королевской казны. Яков пребывал в прекрасном настроении; его услаждали лестью и окуривали фимиамом красноречия, а до подобных удовольствий король всегда был охоч. («Да осмелюсь я, недостойный и невежественный человек, с покорностью возгласить перед лицом Вашего Священного Величества, которого природа и образованность вознесли на вершину совершенства в риторике, изъявления послушания и преданности, каковые мне наказали передать верные подданные Вашего Величества…» ^{45})

Кроме того, город Эдинбург преподнес королю серебряный сосуд, полный золотых монет, и Яков, не церемонясь, принял подарок. Что до Бекингема, то он оказался исключительно приятным спутником в путешествии.

«У Иисуса был Иоанн»

Расслабившись в этой атмосфере всеобщего ликования, Яков, по возвращении в Лондон, сделал в Тайном совете знаменитое и удивительное заявление, которое часто цитируют биографы Джорджа: «Я не Бог и не ангел, я человек, как все другие. Я признаю, что, подобно обычным людям, я люблю тех, кто мне дорог, больше, чем остальных. Так что, вы можете быть уверены, что я люблю графа Бекингема больше, чем кого бы то ни было, да, даже больше, чем всех вас, собравшихся здесь. И знайте, что в том нет с моей стороны никакой вины, ибо Иисус Христос поступал так же, а потому меня не за что упрекать: у Иисуса был Иоанн, а у меня – мой Джордж» ^{46}.