Герцог и я

Дверь внезапно распахнулась, он ввалился в комнату и распростерся на полу.

— Ты почему… ты зачем… так открыла?.. — бормотал он, не делая никаких усилий, чтобы подняться.

Дафна склонилась над ним, вглядываясь, словно не узнавая его.

— Боже мой, Саймон! Что с тобой? Ты не… — Винный дух, исходивший из его рта, объяснил ей все лучше всяких слов. — Ты пьян!

Он приподнял голову:

— Боюсь, что да, — и снова поник головой.

— Где ты был, Саймон? Почему у тебя опять синяки на лице?

— Я пил, — довольно явственно выговорил он, хотя и с немалым усилием. — Пил и дрался. Но не с твоим братом.

Он снова рыгнул, но не понял этого, а потому не извинился.

— Саймон, тебе нужно немедленно лечь в постель. Он посмотрел на нее с таким видом, словно она сказала несусветную глупость.

— Лечь и отдохнуть, — пояснила она. На этот раз он с готовностью кивнул:

— Да… лечь… с тобой.

Он попытался подняться, даже привстал на колени, но снова рухнул на ковер.

— Как странно, — сказал он с горечью. — Ноги совершенно не держат. Они перестали работать.

— Не ноги, а мозги, — уточнила Дафна, опять наклоняясь к нему. — Что я могу сделать? Чем помочь?

Он с пьяной хитростью взглянул ей в лицо и ухмыльнулся:

— Любить меня. Вот и вся помощь… Ты ведь обещала любить. Значит, выполняй обещание.

Она тяжело вздохнула. Ей следовало бы разозлиться на него, уйти и из этой комнаты — пусть спит на полу, но он выглядел таким трогательным. И немного жалким. А что касается того, что он напился, — своих взрослых братьев она видела в подобном состоянии, если не хуже. От этого существует одно лекарство — проспаться. А наутро он будет уже как стеклышко и, конечно, станет настойчиво уверять, что почти не был пьян и она все выдумывает. Но, быть может, он и в самом деле не слишком пьян, а больше притворяется?

— Саймон, — сказала она, всматриваясь в его лицо, — ты очень пьян?

— Очень, — охотно подтвердил он.

— Не можешь встать?

— Не могу.

В его голосе звучала гордость. Так ей по крайней мере казалось. И это тоже было одновременно и трогательно, и смешно, и глупо.

Она подошла к нему сзади, просунула руки ему под мышки.

— Поднимайся, Саймон, я уложу тебя в постель.

Он сумел сесть с ее помощью, но потом не предпринимал никаких попыток, чтобы подняться. Наоборот, с дурацким видом посмотрев на нее, похлопал рукой по полу и произнес:

— Зачем вставать? Садись сюда, Дафна, рядом… Здесь так удобно.

— Саймон! — прикрикнула она.

Но он тянул к ней руки и любезно приглашал присоединиться к нему на ковре.

— Нет, Саймон, — терпеливо возражала она. — Тебе нужно лечь в постель.

Снова и без всякого успеха она попыталась приподнять его, но оставила попытки и с отчаянием воскликнула:

— Зачем ты так много выпил?

В его глазах вдруг мелькнула ясная мысль, когда он отчетливо ответил:

— Хотел, чтобы ты вернулась ко мне.

— Мы поговорим об этом позднее, Саймон. Завтра. Когда ты будешь себя нормально чувствовать.

Она сказала это, хотя понимала, что и он, и она знают — разговоры бесполезны. Они уже говорили об этом, и каждый остался при своем мнении.

— Сейчас уже завтра, — капризным тоном сказал он. — Давай говорить.

На нее нахлынуло чувство отчаяния. Говорить, не говорить, сегодня, завтра — какая разница, если все уже сказано и выхода нет.

— Пожалуйста, Саймон, — умоляюще произнесла она, — оставим это сейчас. Тебе необходимо выспаться.

Он затряс головой — так собака отряхивается, когда вылезает из воды.

— Нет, нет, нет!.. Дафна, Дафна, Дафна!..

Она не могла сдержать улыбку:

— Что, Саймон?

Он задумчиво почесал затылок:

— Ты не все понимаешь. Видишь ли…

Он замолчал и молчал долго, пока она не спросила:

— Чего я не понимаю, Саймон?

— Я никогда… слышишь, никогда не хотел тебя обидеть.

В его глазах была печаль совершенно трезвого человека.

— Знаю, Саймон.

— Но я не могу… не могу иначе. Понимаешь?

Он с болью выкрикнул последнее слово, на которое она ничего не ответила.

— Потому что, — продолжал он, — всю мою жизнь он меня побеждал. Был надо мной. Всегда. А сейчас я хочу реванша. Хочу победить. Я… — он ткнул себя в грудь большим пальцем, — хочу узнать вкус победы.

— О Господи, Саймон, — прошептала она. — Ты давно уже узнал его. Давно победил. Только сам до сих пор не понял этого… Да, да! — крикнула она, потому что он покачал головой. — Уже когда начал говорить без запинки. Когда пошел учиться. Обрел друзей. Когда ездил по разным странам. Это все были твои победы. Малые и большие. Как ты этого не понимаешь? — Она стала трясти его за плечи. — Почему не хочешь признать себя победителем?

Он снова покачал головой:

— Хочу победить его в главном. Главном для него. То, о чем ты говорила, он и сам хотел от меня. И получил. Но он не п-получит с-самого для н-него г-главного… Н-наследника т-титула. И т-тогда… т-тогда…

Боже, подумала она, как он начал опять заикаться! Надо его остановить, пока не случилось худшего. Господи, как ей жалко его, как она его любит!..

— Саймон! — воскликнула она. — Замолчи, не надо больше!

— Н-не оставляй м-меня… — услышала она. — Пожалуйста… Все меня оставляют… Он… Энтони… ты… Лучше наоборот: вы оставайтесь… а я… я уйду…

«Что он говорит? Что говорит? Он слишком пьян… И очень устал».

— Ты должен лечь, — сказала она дрогнувшим голосом. — В мою постель. Сейчас же… Надо выспаться.

— Ты останешься со мной, Дафна?

Было оплошностью так отвечать, она это знала, но тем не менее произнесла со вздохом:

— Я останусь с тобой.

— Как хорошо, — пробормотал он сонным голосом. — Как хорошо… Потому что я не могу без тебя. Помни это…

— А теперь пойдем, — сказала она нарочито бодрым голосом. — Помоги мне.

Она чудом дотащила его до постели и свалилась на нее вместе с ним. Но тут же вскочила и, наклонившись над его башмаками, начала стаскивать их. Опять же ей помог опыт, накопленный со своими братьями: она твердо знала, что тянуть нужно с пятки и делать это изо всех сил. Что привело к тому, что с башмаком в руках она дважды оказывалась на полу — так крепко, мертвой хваткой обтягивали они ноги Саймона.

— Господи, — проговорила она, тяжело дыша, — а еще утверждают, что женщины — мученицы моды.