Герцог полуночи

Нет, этого не может быть! Тем более сейчас, когда она нашла, наконец, способ вызволить его.

Умирает…

Она не могла рисковать его жизнью.

— Пенелопа… — Осторожно сложив письмо, Артемис зажала его между кончиками пальцев. — Пенелопа, я должна вернуться в Лондон.

— Что? — Теперь кузина, глядя в зеркало на свой нос, припудривала его рисовой пудрой. — Не глупи, дорогая. У нас еще полторы недели развлечений.

— Аполло заболел, и он… — Каждое слово давалось Артемис с огромным трудом. — Думаю, его опять избили. Я должна ехать к нему.

— Но Артемис, дорогая… — Пенелопа глубоко вздохнула точно так же, как вздохнула бы, если бы ей подарили новое платье, а она обнаружила, что кружевная отделка на рукавах не совсем такая, как ей хотелось. — Дорогая, я говорю тебе снова и снова, что ты должна научиться не думать о своем… брате. — Кузина слегка поежилась, как будто само слово «брат» вызывало у нее неприятные ощущения. — Ты ведь ничем не можешь ему помочь. Я понимаю, что ты стараешься утешить его, но спрашиваю тебя: можно ли утешить животное, больное безумием?

— Аполло не больной, и он не животное, — твердо возразила Артемис. Служанки, находившиеся в спальне Пенелопы, держали себя так, словно у них не было ушей, но Артемис совершенно точно знала, что они все слышали. Что ж, пусть слышат! Повысив голос, Артемис заявила: — Он никого не убивал! Его обвинили ложно!

— Ты же знаешь, что это неправда, дорогая. — Пенелопа честно пыталась быть мягкой, Артемис в этом не сомневалась, но, к сожалению, она еще больше разозлилась на кузину. — В этом деле папа сделал все, что мог, — для твоего брата, и для тебя. И знаешь, эти твои постоянные разговоры о несчастном сумасшедшем не слишком уместны. Думаю, что тебе стоит быть более благодарной… — добавила кузина.

Артемис хотелось накричать на Пенелопу, а затем выбежать из комнаты, чтобы наконец — наконец-то! — покончить со всей этой фальшью.

Но она понимала, что таким своим поведением не поможет Аполло.

Артемис до сих пор нуждалась в дяде. И если она сейчас уйдет, бросив Пенелопу и лишившись помощи графа Брайтмора, то все равно не сможет вытащить брата из Бедлама. Это мог сделать только человек, обладавший властью, и таким человеком являлся герцог Уэйкфилд.

Да, именно это она и должна сейчас сделать. Остаться здесь — хотя сердце ее разрывалось из-за того, что она не могла поехать к Аполло, — и любой ценой заставить герцога помочь ей. А если понадобится, она громогласно раскроет всем тайну Призрака Сент-Джайлза.

Теперь ей уже нечего было терять.

Сидя за общим ленчем в парадном зале Пелем-Хауса во главе длинного стола красного дерева, Максимус, вероятно, впервые за всю свою жизнь жалел, что места занимались согласно титулам. Правила этикета, дававшие герцогам возможность сидеть за «верхним» концом стола, одновременно предписывали компаньонкам леди сидеть далеко в «нижнем» конце, так что при желании пообщаться с какой-нибудь компаньонкой какой-нибудь герцог вполне мог бы посылать к ней почтового голубя. Но, разумеется, к нему, Максимусу, это не относилось. Что бы ни являлось причиной лихорадочного румянца на щеках мисс Грейвс, ее почти безумных жестов и блеска отчаяния в прелестных серых глазах… это его совершенно не волновало. Или, во всяком случае, не должно было волновать.

Что же касается его соседки по столу, то герцог чувствовал, что абсолютно не способен уделять ей должное внимание. Впрочем, и в другое время леди Пенелопа не очень-то его вдохновляла.

— И я сказала мисс Алверс, — продолжала она, взмахнув ресницами, — что можно, конечно, просто предложить шоколад после четырех часов, но по-настоящему пить его — да еще и с маринованными огурцами! — совершенно недопустимо. Вы согласны, ваша светлость?

— У меня еще не сложилось мнение о шоколаде как до, так и после четырех часов, — сухо ответил Максимус.

— Неужели, Уэйкфилд?! — с видом крайнего изумления воскликнул сидевший слева от него Скарборо. — Это прискорбно, но, уж не сочтите за оскорбление…

— Не сочту, — буркнул Максимус, сделав глоток вина.

— Все воспитанные люди должны иметь мнение о шоколаде, — продолжал пожилой джентльмен. — Разумеется, и о других напитках, а также о блюдах, с которыми следует их употреблять. Леди Пенелопа проявила большую осведомленность, высказывая свои глубокие мысли на сей счет.

Максимус с удивлением взглянул на своего соперника. Честно говоря, старичок блестяще выиграл этот раунд просто потому, что смог произнести такую чушь с совершенно серьезным лицом. Более того, леди Пенелопа, судя по всему, с удовольствием проглотила эту наживку вместе с крючком, леской и грузилом. Усмехнувшись, Максимус чокнулся бокалом вина с пожилым джентльменом, и Скарборо в ответ подмигнул ему.

А леди Пенелопа уже наклонялась над столом, едва не укладывая свою пышную грудь в тарелку с рыбой. Глядя на герцога Скарборо, она с серьезнейшим видом проговорила:

— Я очень благодарна вам, ваша светлость, что вы согласились со мной. Вы не поверите, но Артемис только на прошлой неделе сказала, что ей совершенно все равно, подан чай в фарфоровом сервизе с синим рисунком или с красным!

— Что вы говорите?! — воскликнул Скарборо. — Неужели так и сказала?!

— Да, именно так. — Леди Пенелопа наконец-то выпрямилась. — У меня, конечно же, есть оба сервиза, но мне и в голову не приходит подавать в красном что-нибудь, кроме кофе, хотя иногда… — Она бросила на Скарборо кокетливый взгляд из-под ресниц. — …Иногда я действительно, подаю в синем шоколад.

— Очень смело! — выдохнул пожилой герцог.

На этот раз Максимус, не выдержав, громко вздохнул, но никто, очевидно, не обратил на него внимания. Неужели после женитьбы ему придется терпеть подобную болтовню? Он взглянул на свой бокал с вином, потом посмотрел вдоль стола — туда, где мисс Грейвс довольно громко смеялась какой-то шутке мистера Уоттса. Причем было очевидно, что мистеру Уоттсу очень нравилось с ней беседовать. Это привело герцога в смятение, но он тут же одернул себя. Ему вообще не следовало думать о мисс Грейвс — в его упорядоченной жизни для нее не было места.

— Но, пожалуй, мне не следует винить бедную Артемис, — с задумчивым видом продолжала леди Пенелопа. — У нее нет ни моей утонченности, ни моей осведомленности.

При этих ее словах Максимус едва не рассмеялся. Если утонченность оценивалась фарфоровой посудой, в которой подают шоколад, то мисс Грейвс и в самом деле ею не обладала. А вот что касается ума…

Снова посмотрев вдоль стола и увидев, как мисс Грейвс склонила голову к своему соседу, Максимус почувствовал нелепое желание столкнуть мистера Уоттса со стула. Но тут она вдруг повернула голову и с вызовом посмотрела на него. Потом, болезненно поморщившись, снова отвернулась к мистеру Уоттсу.

И тотчас же стало ясно: что-то случилось. Эмоции выдали ее.

Максимус пил вино и размышлял. Прошло всего несколько часов с тех пор, как он этим утром видел мисс Грейвс в лесу. Тогда она была дерзкой, как обычно, без всяких признаков слабости. Развлечения перед ленчем разделили леди и джентльменов: последние отправились на охоту на куропаток — весьма неудачную, — а дамы занимались какими-то светскими играми. Что-то огорчило ее во время развлечений?

Подача десерта застала его врасплох, но Максимус был рад окончанию ленча. Когда гости встали, он стремительно отошел от леди Пенелопы и направился к мисс Грейвс.